КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

ОБЕДЫ И УЖИНЫ У НАРКОМА

Что за человек был Генрих Григорьевич Ягода? Владимир Филиппович Некрасов, профессор и генерал, автор книг о наркомах и министрах внутренних дел, считает так:

– Ягода был хорошей рабочей лошадкой. Много трудился, быстро схватывал суть дела. Для своего времени он был достаточно грамотным, все-таки имел среднее образование. Или почти среднее. Правда, писал Ягода с большим количеством ошибок. Но это не главное. Главное, что их всех объединяет, и Ягоду, и Ежова, и Берию, – это служение Сталину. В них во всех черты типичных исполнителей…

Я спросил профессора Некрасова:

– Когда речь идет о таких людях, возникает классический вопрос: для того чтобы всем этим заниматься, надо было родиться с определенным характером или сама служба заставляла быть жестоким?

– Говорят, что Берия арестованного мог и дубинкой огреть, – говорит профессор Некрасов. – Ежов допрашивал арестованных, чтобы выбить нужные показания. Но сами они никого не убивали, они превратили органы в молотилку. Поэтому трудно предположить, что это какая-то генная кровожадность. Думаю, сыграла роль общая обстановка психоза.

Я читал документы Ягоды, его приказы. Вот обратились к нему с письмом: в одной из колоний какой-то начальник, недовольный тем, что плохо план выполняется, в наказание вывел заключенных раздетыми на мороз, в том числе и женщин. Ягода приказал срочно расследовать. Написал резолюцию: «Где вы находите таких мерзавцев? Женщин на мороз! Кто позволил?» Так что рисовать его одной краской было бы неправильно…

Да и сама власть, партийная и советская, требовала от Ягоды только жестоких мер. Иван Михайлович Гронский, который в начале 30-х годов был главным редактором «Известий», много позже рассказывал о том, как он пытался наставить на путь истинный крестьянского поэта Николая Алексеевича Клюева, а тот все не желал вести себя как положено.

«Тогда, – вспоминал Гронский, – я позвонил Ягоде и попросил убрать Н.А. Клюева из Москвы в двадцать четыре часа.

Ягода меня спросил:

– Арестовать?

– Нет, просто выслать из Москвы.

После этого я информировал И.В. Сталина о своем распоряжении, и он его санкционировал».

Николая Клюева расстреляли в томской тюрьме в октябре 1937-го, уже при Ежове.

Писатель Леонид Максимович Леонов вспоминал о том, что Ягода умел внушать страх:

– Однажды у Горького мы пили вместе за одним столом. И вот Ягода тянется ко мне через стол, пьяный, налитый коньяком, глаза навыкате, и буквально хрипит: «Слушайте, Леонов, ответьте мне, зачем вам нужна гегемония в литературе. Ответьте, зачем нужна?» Я тогда увидел в его глазах такую злобу, от которой мне бы не поздоровилось, если бы он мог меня взять. Но не мог тогда…

Михаил Павлович Шрейдер, который служил в центральном аппарате ОГПУ, оставил любопытные воспоминания о Ягоде. По его словам, Генрих Григорьевич был крупным хозяйственником и прекрасным организатором. Под его руководством заключенными строились такие важные объекты, как Беломорско-Балтийский канал. В тюрьмах и лагерях с конца 20-х до середины 30-х годов, по мнению Шрейдера, был образцовый порядок. Неплохо была поставлена работа с беспризорниками и малолетними преступниками, начавшаяся еще при Дзержинском. Однако по натуре Ягода был невероятно высокомерен и тщеславен.

После смерти Менжинского и назначения на пост наркома Ягода совершенно распоясался, пишет Шрейдер, вел себя грубо и развязно, нецензурно выражался на больших совещаниях, терпеть не мог возражений, зато обожал подхалимов и любимчиков. Ягода устраивал у себя на квартире обеды и ужины со своими подхалимами, упивался славой.

Вначале он жил на улице Мархлевского, в доме номер 9, в котором получили квартиры многие видные чекисты, потом переехал в Кремль, где провел последние годы. В доме на улице Мархлевского частенько собирались писатели и журналисты – друзья генерального секретаря Российской ассоциации пролетарских писателей Леопольда Леонидовича Авербаха, шурина Ягоды.

Авербаха потом расстреляли, хотя по матери он был племянником Якова Свердлова. Его жену Елену, дочь Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, который при Ленине был управляющим делами правительства, посадили, а самого Бонч-Бруевича не тронули.

После ареста Ягоды его жену, Иду Авербах, приговорили к пяти годам. А через год, уже в лагере, расстреляли. Она была юристом и написала книгу «От преступления к труду» – о роли трудовых лагерей.

При Ягоде в печати полно было очерков и статей об успехах на строительстве объектов, где использовался труд заключенных, а также о модной тогда перековке преступников.

Когда в 1928 году из Италии возвратился Горький, Ягода сблизился с ним, играл на любви Алексея Максимовича к детям, рассказывал писателю о достижениях ОГПУ в работе с беспризорниками и малолетними преступниками.

20 декабря 1927 года, когда отмечалось десятилетие органов ВЧК-ОГПУ, в лучших ресторанах Москвы – а ими считались «Националь», «Гранд-отель», «Савой» – гуляли различные подразделения госбезопасности. Ягода объехал рестораны и всех поздравил.

Стало практиковаться совещание работников ОГПУ в Кремле под руководством Сталина, который тем самым подчеркивал личную роль в руководстве органами. Всему командному составу внушалось, что госбезопасностью лично руководит Сталин. Постепенно сотрудники органов стали пренебрежительно относиться к местным партийным и советским организациям на местах, считать себя выше их.

В июне 1935 года в Москву приехал известный французский писатель Ромен Роллан. Его принял Сталин. С ним беседовал нарком Ягода, стараясь произвести выгодное впечатление. Роллан записал в дневнике о Ягоде: «Загадочная личность. Человек по виду утонченный и изысканный… Но его полицейские функции внушают ужас. Он говорит с вами мягко, называя черное белым, а белое черным, и удивленно смотрит честными глазами, если вы начинаете сомневаться в его словах».