«Пророк». КГБ изнутри глазами профессионала

Кандидаты в Геростраты

Есть такая народная примета: если в первый день Нового года что-то не заладится, то так оно и пойдет.

1 января 1969 года Александра Васильевна, проживавшая со своей престарелой матерью и приемным сыном Виктором в Ленинграде на Васильевском острове по улице Наличной, обнаружила в домашней кладовке три взорвавшихся банки с любимыми грибочками.

Утром того же дня председателю КГБ СССР Юрию Владимировичу Андропову комендант Кремля генерал Шорников доложил, что при попытке проникновения на вверенную ему территорию, у Спасских ворот, задержан некто Гадюко, прибывший из Киева на прием к Леониду Ильичу Брежневу.

В ходе интенсивных допросов удалось установить, что месяцем ранее задержанный послал Генеральному секретарю письмо с просьбой о личной встрече и 30 декабря 1968 года в программе «Время» диктор якобы объявил: Леонид Ильич согласен.

Киевлянин сигнал принял и на радостях преодолел за пару суток путь от Киева до Москвы… на велосипеде.

И хотя путешествие могло претендовать на несколько строчек в Книге рекордов Гиннесса, запись о рекордсмене была сделана лишь в журнале поступления больных в лазарет внутренней Лубянской тюрьмы, в народе прозванной «нутрянкой».

Туда ходатай угодил по причине обморожения лица и рук, а также для выявления возможных соучастников «Ледового похода».

– Слушай, Иван Филиппович, что последнее время происходит в твоем хозяйстве? – по обыкновению тихо и проникновенно спросил Андропов.

Шорников понял, что имеет в виду председатель.

С 1968 года Кремль, Красная площадь и даже Мавзолей стали местами паломничества советских душевнобольных, более того, превратились в объекты вредительских посягательств.

В апреле на главную площадь страны въехал… экскаватор, который незамеченным пробирался туда аж из Теплого Стана, где прокладывали новую ветку метрополитена.

Скрытно многотонная махина покинула строительную площадку. Не прошло и пяти часов, как она перевалила через Малый Каменный мост, поднялась по Васильевскому спуску и очутилась у Мавзолея. Охранники буквально схватили экскаватор за многотонную «руку», лишь когда она уже была занесена над усыпальницей вождя.

Свихнувшегося экскаваторщика гэбэшники переодетые милиционерами, извлекли из кабины и отправили в лазарет внутренней Лубянской тюрьмы. Туда же были отправлены и обнаруженные в кабине экскаватора вещдоки: раскладушка и суконное одеяло, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что их хозяин имел твердое намерение занять освободившееся после XXII съезда КПСС ложе Иосифа Сталина.

Главную улику – экскаватор, к делу приобщать не стали, а сразу вернули в «Мосметрострой». Но фотографии с него сделали, их-то и подшили сначала в дело, а потом в историю болезни экскаваторщика.

Однако самым крупным вредительством, граничащим с диверсией, можно считать акт мести молодого офицера-артиллериста своему начальству.

Приказом по дивизиону, запускавшему праздничный фейерверк в столичное небо, этот офицер по причине возникших сомнений в его психическом здоровье был отстранен от пиротехнических приготовлений.

«Ах так! Будет вам и фейерверк, будет и иллюминация!»

С этими словами пиротехник ночью, в канун ноябрьской демонстрации, появился на Красной площади. Там в это время шли последние приготовления к параду, и электрики колдовали с иллюминацией. Появление на площади еще одного человека в военной форме вопросов ни у кого не вызвало: мало ли их тут шатается в это время! Душевная болезнь офицера обострилась настолько, что он заговорил афоризмами.

Со словами: «Уходя, гасите всех, сила вся в кефире!» – он доской размозжил голову электрику и перочинным ножиком перерезал какой-то проводок.

Вся площадь и прилегающие строения тут же погрузились во мрак. Паника среди устроителей демонстрации поднялась неописуемая: никто не мог понять, что же произошло и что теперь делать.

Далеко пиротехнику уйти не удалось, и он вскоре оказался в лазарете «нутрянки».

После этих леденящих кровь инцидентов охрана Кремля уже как святочный рассказ вспоминала ходока из Тамбовской области, которому непременно надо было попасть в Кремль, чтобы получить у генерального секретаря ответ на свой единственный вопрос, из-за которого он и прошагал сотни километров.

Пилигрима удалось разговорить, и он честно признался: «Хочу узнать у Леонида Ильича, правильной ли дорогой иду?»

Все описанные картины вихрем пронеслись перед глазами Шорникова.

Фронтовик-орденоносец, генерал был не особо силен в вопросах кремлевской теремной этики и чуть было не рубанул с плеча, что является лишь комендантом Кремля, а не всего Советского Союза, как его сановный собеседник, и потому не несет ответственности за душевное здоровье населения страны. Но смешался и в очередной раз невнятно попросил ускорить комплектацию подразделения по охране Красной площади, а ему-де забот хватает и с пернатыми – воронами, – коих в Кремле развелось уже столько, что они мешают генеральному секретарю сосредоточиться на вопросах международной разрядки и нашего продвижения к коммунизму. И он, страдалец, из-за этого проклятого воронья всё чаще остается работать в своих загородных резиденциях…

Надо сказать, что Юрий Владимирович, будучи неизменно требователен к подчиненным, от которых зависело наведение порядка в самом сердце столицы, тем не менее никогда не докладывал о случавшихся там казусах Брежневу. Зачем отвлекать лидера от проблем международного коммунистического движения и зачем докучать князю кремлевских апостолов по мелочам? А зря! Потому что информация о происшествиях всё равно доходила до генсека, но уже в искаженном виде, так как подавалась ему в интерпретации генерал-лейтенанта Семёна Цвигуна, первого заместителя Андропова.