Полёт Филина

ПОЛЁТ ФИЛИНА

ГЛАВА 1

Поздний зимний вечер. Жители частного сектора уже закончили свои дела по хозяйству, почистили от снега дорожки, натаскали в дом дров и воды и, согревшись у печи, собирались укладываться спать. С задней стороны дворов, огородами, увязая по пояс в снегу, шёл парнишка двенадцати лет и тянул за собой салазки, груженые стройматериалами. Невзирая на обжигающий мороз, на проникающий под рукава снег, для поддержания сил он напевал про себя слова песни известного барда Ивана Кучина:

"Как далёко-далёко, где-то там в Подмосковье

Фотографию сына уронила рука,

А по белому снегу уходил от погони

Человек в телогрейке или просто зека!"

По его юношескому пониманию, мотив песни подходил под обстановку, под погоду, под настроение. И то, что текст песни имеет конкретный смысл, смысл, связанный с гибелью беглого Зека, а не только начинающего жизнь юноши, паренёк не задумывался. Да и зачем, если мелодия так тревожит душу, так задевает за живое. Ему, как и герою песни, так же не хватало домашнего тепла, так же не хватало материнской любви. Ему, как из тюрьмы, так же хотелось куда-нибудь бежать от той жизни, где отец, беспросветный алкоголик, прожигая жизнь в пьянках и просиживая целыми днями на завалинке с самокруткой в зубах, не забил дома ни одного гвоздя. От жизни, где мама, несчастная женщина, целыми днями пропадала на трёх работах, чтобы хоть как-то прокормить детей и тунеядца-забулдыгу мужа. Где, возвращаясь поздно вечером, уставшая до остервенения, она успевала на скорую руку приготовить еды на неделю вперёд и от усталости без задних ног валилась спать.

"Нет, я не буду так жить", – внушал он себе, – "я обязательно выберусь из этой ямы, я встану на ноги, у меня будет свой дом полная чаша, будет полная поленница дров, будет полный амбар припасов. А начну я со своей комнаты, с той комнаты, что соорудил в сарае, утеплил стены, сложил печурку. Вот только притараню эти доски и мешок извести, что так бессовестно не прибранными лежали на заднем дворе у тех барыг с дальней улицы. Сколочу полку, побелю потолок и стены, совсем другой вид будет. Вот тогда и соседских пацанов пригласить будет не стыдно".

Промёрзший до костей, чертовски уставший и голодный, как волчонок, но довольный от проделанной работы, паренёк, не разгружая салазки, оставил их посередь двора. Сам же, растопив печурку и укутавшись в стёганое одеяло, в своё время сдёрнутое с бельевой верёвки на соседней улице, улёгся на кушетке в сладостном ожидании долгожданного тепла. Ярко колыхающиеся в топке жёлто-рыжие языки пламени отбрасывали причудливые тени от чучела филина, установленного на лавке, и ласково грели лицо.

Чучело это появилось у Вадика, когда ещё год назад они вдвоём с дружком-татарчонком забрались в чулан роскошного дома, что стоит по ту сторону железной дороги. Мастер-таксидермист изготовил филина не как принято – сидящим на ветке, а расправил ему крылья, придав своей композиции состояние полёта. Вадик частенько брал его в руки и совершал воображаемый полёт с ветки вниз к зазевавшемуся зайцу или же нападал на хищную лису, заклятого врага птицы на её охотничьих угодьях.

Тепло от печи стало медленно наполнять промёрзшее тело, от растекающейся по телу сладкой истомы веки отяжелели, и Вадик погрузился в детский безмятежный сон.

Снился цветной сон. Такой ярко-жёлтый, оранжево-алый сон. Он, огненно-рыжий Львёнок, на пару с очкастой Черепахой распевал солнечную песенку: "Мы под солнышком лежим и на солнышко глядим…" Необычайная нежность истекала на львёнка от доброй матери-черепахи, от яркого и обжигающего лицо солнышка, от тёплого и греющего тело песка, на котором расположилась счастливая парочка – черепаха-мама и львёнок-сынок. И, казалось, счастье бесконечно, и ничто не сможет разрушить эту сказочную идиллию…

– Ва-адик, Ваадик, сынок! – голос Черепахи, разрушая сказку, из сказочно-беззаботного сменился на овеянный суровой реальностью, надоедливо-тревожный.

– Что ей ещё надо, вечно покоя не даёт, – ворчал он спросонья. – То дров ей наколи, то воды натаскай.

– Ваадик, к тебе из милиции пришли…

Сон тут же улетучился. Он даже не улетучился, он исчез без следа, словно его и не было. Хотя Вадик сразу и не сообразил, по какому это поводу милиция может к нему прийти, но то, что надо немедленно сваливать, до него дошло мгновенно. Он, как ужаленный, выпрыгнул из-под тёплого одеяла, и, накинув на босы ноги валенки, набросив на голову шапку и схватив под мышку пальто, пулей вылетел из своего логова в сарай. Затем по лестнице на чердак, далее на крышу и в соседский огород.

– Держи его, вон он в огороде! – заорал участковый, показывая молодому оперу направление.

Тот, преисполненный рвения к службе, кинулся вдогонку, но не тут-то было. Чтобы перебраться в соседский огород напрямик, требовалось преодолеть пространство вдоль вольера с огромным неизвестной породы псом. Громкий лай и свирепый вид звериного оскала вмиг остудил рвение опера и тот, отпрянув от решётки вольера, споткнулся об оставленные во дворе салазки и свалился в снежный сугроб.

– Дубина, не видишь, здесь собака, через сарай надо было! – орал участковый.

Время было упущено, и Вадик, перебравшись через забор соседского огорода, уже пересёк улицу и, перепрыгнув через очередной забор, скрылся из виду.

"Рвали повод собаки, в кровь сдирая ладони

След петлял и терялся, грозно выла пурга

А по белому снегу уходил от погони

Человек в телогрейке или просто зека…"

– Колян, а Колян.. – донеслось из за забора, – глухой, что ли?

Колька Шкет осмотрелся по сторонам и осторожно подошёл к изгороди.

– Филин, ты, что ли?

– Я это, я, – прошипел Вадик.

– Что надо? – заговорщицким тоном спросил Шкет, явно заинтригованный тайным появлением своего товарища за этим забором.

– Слышь, сходи к моим, типа за солью, разузнай, чё там мусора ошиваются.

– Сам-то что не сходишь, вляпался что ли куда?

– Тебе зачем знать? Говорю, сходи, так сходи.

– Ладно, щас схожу.

– Только не проболтайся, что я послал.

– Ладно, сам уже понял.

Во дворе творился раздрай. Дверь в комнату Вадика была настежь распахнута, и из неё выгреблено всё барахло, правдой и неправдой добытое Вадиком в стремлении к хорошей жизни. Посреди двора стояли участковый, молодой опер в штатском и толстая женщина-следователь, тщательно переписывающая в тетрадь извлечённые на белый свет вещи Вадика. Тётя Зоя, мать Вадика, стояла на пороге дома с поджатыми губами и заплаканным лицом. Пёс Трезор ходил по вольеру из угла в угол, рыча и поскуливая от недовольства, что не может помешать этим чужим людям так бессовестно хозяйничать в комнате хозяина.

– Тёть Зоя, здрассьте, – тут же начал Шкет, – мамка за солью послала. А что здесь милиция делает?

Зоя вновь расплакалась и прижала парнишку к себе.

– Горе, Коля, горе! В тюрьму хотят забрать нашего Вадика, так он убежал. Никуда, говорят, не денется, всё равно домой прибежит. Так если увидишь, скажи ему, чтоб домой не шёл.

– Женщина, прекратите мешать следствию, – тут же вмешался в разговор участковый, – за укрывательство преступника вас могут привлечь к ответственности.

– Какое там укрывательство. Неужто сыночку моего, родную мою кровиночку, сама в тюрьму сдам! – не унималась Зоя.

– А ты, малец, кто такой? Знаешь, где твой дружок скрывается?

– Откудова мне знать, дяденька. Мы с ним и не дружки вовсе, так, соседи только.

– Не дружки, говоришь? Сейчас вот сопроводим тебя в участок и на допросе во всём сознаешься. И как вместе сараи чистили, и как бельё с верёвок сдёргивали.

– С чего это вы его вдруг задержите? – тут же вмешалась Зоя. – У него родители есть. Без их ведома права не имеете допрашивать мальчонку. Беги, Коленька, домой, а то, не ровен час, и тебя ни за что схватят.

Колька тут же рванул в открытую калитку и помчался домой. Опер было рванул за беглецом, но Зоя, изловчившись, подставила ему подножку, и тот уже второй раз за день влетел в сугроб.

Женщина-следователь спрятала ухмылку за тетрадкой.

– Дубина ты и есть дубина, – выругался вновь участковый, – а с тобой, Зоя, мы в участке поговорим.

– Ну чё там?

– Чё там, чё там… Шмон у тебя. Всё из конуры твоей выгребли, и тетка следователь, ну та, помнишь, которая у Генки Шеста на обыске была, всё себе в тетрадку записывает. Филин твой в коробке уже, видел, как опер его туда запихивал. Мать твоя ревёт. А гнида участковый хотел и меня загрести, типа мы вместе сараи чистили, так я свалить успел. Уходить тебе, Филин, надо. Мусора сюда могут припереться.

– Еды принеси какой, а то забыл, когда и хавал-то.

– Щас посмотрю чё ни будь.

ГЛАВА 2

– Начальник, начальник, будь человеком, в туалет пусти, – доносилось из коридора райотдела милиции.

Это не унимался задержанный за бытовое хулиганство дядя Толя с соседней улицы. Его Вадик узнал по голосу. А как не узнаешь, если он через день да каждый день устраивал своей семье пьяный дебош. Вся округа была в курсе их семейных событий, и кто в доме хозяин, и какая сука его жена, кроткая и хрупкая тётя Тоня, и дочки-захребетницы, проститутки будущие. Как только после рабочего дня он пьяным появлялся в конце улицы, так по эстафете от соседки к соседке передавалась весть, и несчастные домочадцы тут же устраивали групповой побег из своего дома. Вот тогда-то дядя Толя и выдавал бесконечные монологи в адрес своих близких. А уж если побег не удавался, тогда начиналось откровенное избиение, и, не выдержав ужасного зрелища, кто-нибудь из соседей вызывал милицию. Отмотав очередные пятнадцать суток на подметании улиц, дядя Толя максимум на месяц становился примерным мужем и отцом, устраивал ремонт разрушенного во время дебоша домашнего хозяйства, восстанавливал разобранный по штакетинам забор, копался в огороде. В общем, золото, а не мужчина.

Обычно, до оформления протокола дядю Толю, как и других мелких дебоширов, держали в клетке, что установлена напротив окошка дежурного. Дежурный словно не слышал его мольбы о справлении малой нужды, и это было одним из методов пытки без применения физической силы, пытки физиологической, пытки унижением.

– Начальник, сколько можно, вызови уже конвойного!..

Вадик же сидел в одиночке, но это была глухая камера, в отличие от клетки здесь была параша, и от этого статус Вадика был выше. Он не какой-то бытовой хулиган, достойный позорных пятнадцати суток, он настоящий ВОР, потому и камера с туалетом, и хоть жёсткая, но кровать, и положенная пайка. Ему здесь даже комфортней, чем дома. Не надо видеть опостылевшую рожу вечно пьяного отца, всегда угрюмую и чертовски уставшую мать. Хотя здесь и холодно, но всё же можно выспаться, и вполне сносно поесть. Не врал, выходит, Генка Шест, когда с зоны вернулся, что в тюрьме тоже можно жить, не врал про воровской удел, главное, как себя поставишь, так и примут. А Вадика никто ещё и не принимал, ни перед кем себя ставить ещё не понадобилось, потому как сидел Вадик в одиночке, потому как малолетку в общую КПЗ для взрослых не посадят, потому как малолеток обычно в райотделе не держат.

"Кто же меня сдал? – терялся Вадик в догадках. – Шкет не мог, с ним я виделся всего раз, а взяли меня только через три дня. Может, Славка Игнатьев, с которым столкнулся накануне нос в нос. Он тогда ещё удивился встрече, да ещё как заорёт на всю округу, это ты, говорит, Филин? А тебя, говорит, ищут повсюду. Пришлось ему оплеуху заехать, чтобы не орал, вот он, сволочь, и сдал меня. Вернусь, утоплю в выгребной яме. Или, может, это Анька Патрушева, вреднючая девчонка. Постоянно при встрече подляны подстраивает. Она как раз и видела, как я домой прокрался, чем не повод для подляны – сдать меня мусорам. Косы-то ей я точно обрежу, чтобы нос не задирала, коза белобрысая. А может, батя? Он ведь как меня увидел, вдруг засобирался куда-то. Нет, батя не мог. Хоть и пропил он всё на свете, и честь и совесть вдобавок, но всё же сын я ему. Нет, это не батя".

Размышления юного сидельца прервал скрип засова…

ГЛАВА 3

Банька была пристроена прямо к дому, так что, распарившись, не надо было бежать через двор, можно сразу попасть в горницу через прорубленную для этих целей дверь. Как раз сквозь дверь в горницу и проникал дух запаренных веников, телесного блаженства и всего здорового, что может дать русская баня человеческому телу.

Вадик и Ильдар, два дружка, бывших одноклассника, распаренные после очередного посещения парилки и со смаком отхлёбывая пенное пиво из массивных стеклянных кружек, предавались банным наслаждениям. Оба были худыми и жилистыми. Ильдар и не был предрасположен к полноте по личной физиологии и в результате неугомонного образа жизни неисправимого бабника и мелкого жулика. Вадик же, напротив, был бы рад поднакопить жирку, да вот принудительная тюремная диета только что откинувшегося зека не позволила вовремя обзавестись дополнительными запасами.

Обстановка в доме была без излишеств, сразу видно, хозяину не до шика, по крайней мере последние годы, и лишней копеечки в карманах пока ещё не водится. Отличительной особенностью интерьера дома были расставленные на полочках всевозможные картинки и фигурки филинов и сов.

– Молодец, брателло, что в своё время сделал эту пристроечку, щас вот есть где косточки погреть, – нахваливал Ильдар хозяйскую хватку своего дружка.

– Да-а! Насчёт косточек это ты правильно заметил. Нынче моим косточкам как никогда веничек не помешает, – распарившись, и, может быть, впервые за последние годы расслабившись, Вадик еле ворочал языком. – Грейся, Ильдар! Вот встану на ноги, отстроюсь, новую баньку оборудую, с предбанником, с верандой. А щас пока временный вариант. Ещё хочу во дворе мангал оборудовать. Мангал не простой, из кирпича, с барбекю и коптильней, типа летней кухни. Вот тогда ваще вдоволь посидим.

– А чертежи на мангал есть у тебя?

– Зачем чертежи? Я и так знаю, как его построю. Я ж ещё пацаном печурку сам сложил, классная печурка получилась, грела хорошо.

– Нет, Вадик, ты не прав. Вот смотри, русская печь, вроде ничего особенного, а всегда печника приглашали, иначе дымить будет, греть неравномерно, или ваще не будет греть. А здесь мангал, причём с коптильней, да ещё из кирпича, в некотором роде печь.

– Где ж я нынче печника-то найду? Печники уж вывелись все.

– Так нынче всяких книг полезных на-издавали, там можно всё найти. И как дом построить, и как баньку оборудовать, и как печь сложить. Так что лучше книжки почитай на досуге, чтобы перестраивать не пришлось. Кстати, как банщик банщику рекомендую, парилку обей фольгой, чтобы тепло вовнутрь излучалось, как в термосе, а затем осиной, а лучше липой, тогда и воздух легче будет.

– Точно! Надо будет так и сделать.

– Вадик, там к тебе мужичок какой-то пришёл, – заглянула к друзьям мама Вадика, – Не хочу его в дом пускать, сам к нему выйди.

Вадик почернел лицом, словно почувствовал что-то неладное. Да и кто к нему, вору-рецидивисту, в столь поздний час зайти может? С соседями общих интересов не имеется, да и спать они уже собираются все. Друзья бывшие не знают ещё, что он на днях с зоны откинулся. Вот только одноклассник Ильдар, с которым ещё со школьной скамьи приятельские отношения складывались, да не только приятельские, что-то большее притягивало их друг к другу, что-то на уровне родственных душ. Только Ильдар, с которым он и с зоны переписывался последнее время, только он в курсе его, Филина, возвращения.

Накинув халат, Вадик вышел во двор. Вернулся он крайне недовольный и подавленный.

– Чё случилось, может помочь чем?

– Нет брателло, сам справлюсь.

– Кто приходил-то? – Не унимался Ильдар.

– Да так, шнырь один, Кешей назвался. Знаешь, его?

– Кеша? Вродь слышал. Под Тарасом ходит, кажется. Чё ему надо-то?

– Привет передал от местной братвы, помощь предлагал. Послал я его, короче. Завязать хочу.

Нежданная, к тому же ещё нежданная именно в этот вечер весточка из воровского мира разрушила дружескую идиллию, и за столом повисла пауза. Выпив ещё кружку пива, гость засобирался домой.

– Ильдар, останься, сам же говоришь, завтра выходной у тебя, побухаем ещё, попаримся.

Очередной заход в парилку разогнал стресс от визита воровского посланника, и друзья продолжили празднество.

Из динамиков магнитофона доносились слова Владимира Высоцкого:

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык,

Угорю я и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык…

– Ты бы знал, брателло, как же всё-таки сладок аромат свободы, особенно когда только с зоны откинулся, – прорвало, наконец, Вадика. Раньше он ни с кем не делился своими мыслями, своей болью. – На воле и солнце греет теплее, и даже воздухом морозным дышится легче. Не так-то просто удержаться в спец-колонии для малолеток. Там нет законов воровских, там беспредел свирепствует. Это у себя на квартале я шишку держал, а в колонии пацаны покрепче оказались. Да ещё такую прописку устроили, что неделю в больничке провалялся. Зато потом этому Кнуту, козлу вонючему, что зачинщиком был, череп поленом проломил. С тех пор пацаны и зауважали.

– А второй срок?

– Что второй срок? Откинулся с малолетки, героем себя почувствовал. Пацаны в рот заглядывали, когда им байки травил про жизнь тюремную. Да тут ещё Генка Шест объявился. Нечего, говорит, мелочёвкой по сараям побираться. Дела, говорит, надо вести по крупному, брать квартиры побогаче, у торгашей и цеховиков. Барахло у них и так ворованное, так что помалкивать будут, иначе ОБХСС их самих же и загребёт. Мягко стелил, пройдоха.

Ох, знобит от рассказа дотошного,

Пар мне мысли прогнал от ума,

Из тумана холодного прошлого

Окунаюсь в горячий туман.

– Взяли-то всего две квартиры, а куш уже хороший был. Представляешь! Я раньше столько бабла в руках не держал. Бухла немерено, девки, шалавы всякие, сами в кровать прыгают – не жизнь, а малина. Я тогда про всё забыл, и про колонию, и про то, что завязать собирался. Даже про матушку забыл. А ведь хотел вырвать её из жизни этой поганой, подарков накупить, старость обеспечить ей достойную.

А тут ещё, представляешь, встречаю как-то Славку Игнатьева. Тогда я ещё думал, что это он меня по малолетке мусорам сдал. Едет, сволочь, в новых "Жигулях". Очки тёмные, пальцы в перстнях. Вот, думаю, на заводе у станка так не прибарахлишься. Наверняка барыжничает Славка. Он, значит, в кабак заходит, я на улице жду. Целый день прождал. Выходит он оттуда пьянёхонек, с бабой в обнимку. А баба хоть и старше его выглядит, но не потасканная вовсе, не шалава какая-нибудь, ухоженная вся, в украшениях золотых. Вот тогда я и понял, где бабки настоящие вертятся, а мы с Шестом – домушники мелкие. Ещё сильней на Славку обозлился. Я, блин, там срок по колониям мотаю, а он здесь, не зная забот, жизнью наслаждается.

Баба, значит, за руль, она потрезвее его оказалась, и поехали они по трассе, что за город ведёт. Я частника тормознул и за ними. Приезжаем мы в посёлок дачный, я такого не видал раньше. Забор, шлагбаум, будка полосатая и никаких вывесок с названием. Что за дачи, не разберёшь. Охранник нас не пустил, пропуск потребовал. Пришлось за поворот отъехать. Частника отпустил, а сам через забор. Еле успел засечь, в который двор они заехали. Вот и решил я тогда дачу ихнюю обчистить.

Эх, за веру мою беззаветную

Сколько лет отдыхал я в раю,

Променял я на жизнь беспросветную

Несусветную глупость мою.

Генка Шест на дело идти отказался, дачи, говорит, серьёзные, с охраной. Меня же, дурака, заело. Мести хотел, вот и решился идти один. Короче, взяли меня на месте преступления. Я даже притронуться ни к чему не успел, а мне пятерик припаяли.

– Чё так строго?

– Баба таю, мымрой горкомовской оказалась. А Славка в любовниках ходил у неё, вот и прибарахлила она его.

– Ну ты Филин, блин, даёшь. А чё, на самом деле Славка сдал тебя по малолетке?

– Да нет. Я потом у одного знающего сидельца пробил, когда на зоне оказался. Не причём Славка. Там другие ходы оказались.

ГЛАВА 4

В хорошие места на работу не брали. Удалось устроиться на автомойку – каторжный труд, не лучше зоны. С утра и до вечера в сырости, а зимой ещё и промозглый холод. Да и заработок-то не очень – на машину не скопишь, дом не отстроишь. Что и удалось Вадику, так это сносно приодеться. Отец, продолжая пить, деградировал окончательно, да и мать стала частенько к стакану прикладываться. Блин! Конечно же, не таким представлял себе Вадик возвращение к нормальной жизни, не такой ценой. Жизненное болото не хотело выпускать Вадика и его близких из трясины нищеты и безысходности. Блин, и ещё раз, блин! Надо что-то делать…

– Блин, Ильдар. Зачем ты мне это рассказываешь?

– Всё нормально, Вадик. Никакого риска. Сантехника в доме уже вся установлена, отделочные работы закончены, а неучтённых материалов гора осталась, и всё это под списание идёт. Представляешь, потом кто-то наварится, тот же прораб. Он уже два гаража построил и дачу достраивает. Чё ты, думаешь, он на свою зарплату это строит?

Этот Ильдар примчался ни свет, ни заря, глаза горят, голос взволнованный. Он и раньше подбивал Вадика на всякие авантюры, и всегда сходило с рук. Но нынче Вадику эта идея чем-то не понравилась, что-то подсказывало, не надо в это дело лезть, бедой пахнет. Наверное, тяжёлый жизненный путь интуиции научил.

– Брателло, вот на стройматериалах я и погорел по малолетке. Не буду я в этом деле участвовать, в другой раз.

– Другого шанса не будет, Вадик. Ты знаешь, сколько там унитазов осталось, дверей и окон! Там краски-шпатлёвки ещё на целый дом наберётся. Через два дня прораб вернётся и уйдёт товар.

– Прости, друг, не пойду.

Визит милиции не заставил себя долго ждать. Участковый с опером бесцеремонно прошлись по двору, заглянули в сарай, в собачий вольер и даже в деревянный сортир, и лишь потом оба вошли в дом.

– Гражданин Филиппов, что вы знаете об ограблении склада строительных материалов на соседней стройке? – сразу с порога задал вопрос участковый.

– Ничего не знаю, начальник, завязал я.

– Может, слышали что? Может, дружки ваши что-нибудь рассказывали? – подключился к расспросу опер.

– Мне нечего вам рассказать.

– А где вы были в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое число?

– Дома был, спал. Вот и матушка подтвердит, да ещё сестра двоюродная, гостила она у нас в те дни.

– Хорошо, проверим, и это тоже проверим.

– Здесь номер моего телефона, если что узнаете, позвоните, – сказал опер, подавая Вадику свою визитку.

– Обязательно позвоню, начальник.

– Ты мне здесь не паясничай, Филиппов, – участковый схватил Вадика за ворот и притянул к себе, – ты у меня всё равно где-нибудь да проколешься, и тогда очередную ходку я тебе обеспечу.

Вадик молчал. А что ему оставалось делать? Теперь он крайний во всех криминальных случаях, произошедших в округе. Теперь милиция к нему первому заявляется. А вдруг узнают что, а вдруг Вадик имеет к очередному делу непосредственное отношение? А кража стройматериалов, это вообще его, Вадика, специализация.

Опросив домашних и понимая, что от Вадика они всё равно ничего не добьются, неприятные визитеры, наконец, ушли.

Ильдар долго не появлялся, да и Вадим, чтобы не засветить его, не искал с ним встреч. И было чего опасаться. Как оказалось, стройматериалов вывезли целых два грузовика и никаких следов. А Ильдар ещё тот пройдоха, крупное дело провернул, и следов никаких. Но стоило бы Вадику поучаствовать в этом деле, вот тогда бы его точно раскрутили по полной программе, потому и пришли к нему первому. А Ильдар? А что Ильдар… Ранее не привлекался, не подозревался, не проходил. Его даже и не искали, про него даже не знали.

ГЛАВА 5

– Слышь, дед. Продай мне своего москвичка, всё равно не ездишь на нём.

– Как это «не езжу»? Вот в прошлом году в деревню за картошкой ездил.

– В том-то и дело. Машина целый год во дворе стоит, сгниёт же.

– Не продам, Вадик, не проси.

Этот диалог уже не первый раз происходил между Вадиком и его соседом по улице, упрямым, как и большинство пожилых людей, дедом Семёном. Москвичек этот, конечно, техника не престижная, на нём не потаксуешь даже, настолько он древний и ветхий, и тем более – не седан. Но в том-то и дело, что не седан, а пикап, и главное – на ходу. А пикап Вадику позарез нужен. Ведь на нём можно перевозками заниматься, металлолом собирать всякий и прочий утиль, и сдавать на приёмные пункты.

На этот раз Вадик пришёл к соседу с бутылкой водки и неплохим набором закуски. Деду приятно оказанное уважение, тем более на его-то пенсию лишний раз бутылочку не возьмёшь. Но отдавать технику ох как не хочется. Ведь это единственная его движимость, единственный капитал, можно сказать.

– Ну ладно, Семён Иванович, тогда напрокат отдай, – решился Вадик на запасной, хотя и не очень выгодный для него вариант, когда они опрокинули по третьей рюмочке. – Я ему ремонт обеспечу и всё такое.

– Напрокат, говоришь… – дед Семён провёл ладонью по двухдневной щетине, давая понять, что его явно заинтересовал предложенный вариант. – Надо подумать. Наливай ещё.

На следующий день Вадик уже ковырялся под капотом обшарпанного москвичка. Прочистил свечи и карбюратор, подрегулировал зажигание, и аппарат заработал более ровно, и на душе стало повеселее.

Правильно писал Маркс в своём «Капитале», нужен начальный капитал и средства производства. Начальный капитал, конечно, никакой, а вот транспортное средство производства начало приносить прибыль. Как оказалось, окрестные леса изрядно захламлены стихийными свалками, богатыми, кроме всего прочего, и залежами металлолома. Бомжи там не пасутся, далековато на себе груз таскать, а на пикапчике самое то. Сделав пару пробных ходок до пункта приёма металла, Вадик вошёл во вкус. Теперь его уже не интересовал каторжный труд на автомойке, теперь он, можно сказать, частный предприниматель и сам себе хозяин. Теперь он, не дожидаясь будильника, сам просыпается на рассвете и мчится по утренним улицам за город, туда, где, наконец, замелькал ма-а-аленький маячок надежды.

– А ты, брателло, стройку, смотрю, затеял. Где-то кирпичом разжился, доски, гвозди и всё такое. Откуда это у тебя? – приговаривал Ильдар, тряся рукопожатием руку друга.

– Всё заработано честным трудом, брателло, вот этими руками.

Друзья были несказанно рады встрече. Полгода прошло с тех пор, как Ильдар подбивал Вадика склад стройматериалов обчистить. Теперь вот сам пришёл, видимо всё удачно прошло. Вадик и не спрашивал, как это дело прошло, как со стройматериалами поступил. Зачем это ему? Меньше знаешь, крепче здоровье, эту истину он ещё с первой ходки усвоил.

– Молодец, Вадик! Я знал, ты упорный, ты выберешься. А я вот тебе презент подогнал, – и Ильдар протянул другу огромную картонную коробку.

– Что там? – Вадик, не скрывая любопытства, распорол ножом упаковку и вытащил на свет чучело хищной птицы с расправленными в полёте крыльями. Это был филин, это был тот самый филин, что изъяли у него при обыске. Что-что, а его-то он и среди тысячи других птиц узнает. Ведь в своё время каждое пёрышко, каждый миллиметр тела птицы были аккуратно разглажены и заботливо обласканы его детскими ручонками.

– Ну, ты, брателло, уважил, вот это подарок, знаешь, чем тронуть моё сердце! – он готов был запрыгать от счастья, настолько рад был столь ценному подарку. Взяв чучело в руки, Вадик, как когда-то в детстве, тут же совершил воображаемый полёт, спикировав на стоящий в углу огнетушитель. – Так это дело обмыть требуется!

– Конечно, брателло, у меня как раз и фуфырёк имеется.

– Кстати, а где тебе удалось раздобыть моего братана-филина?

– Да вот удалось! – Ильдар закатил загадочно глаза. – С подружкой одной кувыркался в своё время, так вот как-то на даче у её родителей и заприметил филина твоего. Как оказалось, подружка эта начальнику райотдела милиции племянницей приходится. Ну, ради кореша своего пришлось ещё раз подружку на трах-тибидох уговорить.

– Скажешь тоже, пришлось, – насмехался Вадик над очередным любовным приключением друга.

– Ну да, встреча не без удовольствия прошла.

За второй бутылкой пошли уже в ларёк, что на конце улицы. Моросил лёгкий дождик, но разогретые водкой два молодых крепких организма, наоборот, нуждались в прохладе, так что ни зонты, ни плащи не требовались.

– Вадик, братан! Ты когда этот гараж достроишь, ты там свой пикап будешь хранить? Хи-хи-хи!

– Да нет же. Может, к тому времени хорошую машину куплю. А так у меня идея родилась, оборудую-ка этот гараж под магазин, стройматериалами торговать буду. Я всё продумал, Ильдар. Видишь, вот сейчас мы идем по улице, которая за город ведёт, и блошиный рынок рядом. Все дачники и те, кто ремонт затеяли, по этой улице едут. А тут вывеска, «Стройматериалы + доставка». Полюбому, в магазин заглянут, что-нибудь да возьмут.

– А товар-то, товар, где брать будешь?

– Да я тут цемент искал, где подешевле, и на базу наткнулся одну. Там можно недорого брать, и всё по чесноку, с чеками товарными.

– Я смотрю, ты твёрдо решил легальный бизнес вести.

ГЛАВА 6

У ларька по случаю пятницы народ толпился всякий. Кто только за первой бутылкой подтянулся, а были и такие, как Вадик с Ильдаром, что решили и догнаться. Мужики негромко общались между собой, кто о погоде, кто о рыбалке, а кто просто нёс всякий пьяный бред.

– Куда прёшь, мужик? Не видишь, очередь! – оттолкнул Вадим наглого верзилу, попытавшегося оттеснить народ от окошка.

– Ты кто такой? Что, проблемы нужны? – и верзила заехал Вадику в ухо.

Как так? Какой-то фраер посмел перечить, посмел руки распускать! Такого нахальства Вадик не терпел ни на зоне, ни на воле. От резкого удара в солнечное сплетение верзила согнулся пополам и, получив вдогонку по хребтине, свалился рядом с очередью. Для закрепления успеха Вадик ещё и попинал поверженного наглеца в живот.

Мужики в очереди тут же притихли. Кто знает, что дальше будет. Вадик-то, конечно, имеет репутацию мужика крутого, да ещё и сидевшего в тюрьме, а вот что из-себя представлял верзила этот, ещё не известно. Вот подымется и начнёт крушить всех подряд. Но верзила не вставал, или уснул спьяну, или уже достаточно наполучал и оттого подниматься не решался.

– Эй, что вы там драку устроили? Щас милицию вызову – вмешалась в конфликт продавщица.

– Всё в порядке, Жанночка, торгуй спокойно, дебошира успокоили, – заглянул Вадик в окошко ларька. – Дай-ка лучше мне вон ту бутылочку, две банки сайры и банку огурчиков. Ах, да! Хлеба положи и шоколадку.

– Какую шоколадку-то? – безразлично и сухо уточнила Жанна.

– А какая тебе больше нравится? – любезно улыбался Вадик хоть и строгой, но всё же приятной девушке.

– Мне нравятся с орехами и изюмом, – всё так же сухо отвечала продавщица.

– Вот её и положи. Так, вот тебе денежки, а шоколадка – это тебе, красавица.

– Спасибо, Вадик, – улыбнулась, наконец, девушка.

Только успели друзья выпить по очередной рюмке, как зазвенел звонок, и во дворе залаяла собака. Кого ещё принесло в столь поздний час? Гостей Вадик не ждал, потому и удивился нежданному визиту.

– Кто там? Что надо?

– Слышь, мужик, это ты нашего дружка у ларька избил?

– Ну я. А в чём дело?

– Выходи, разобраться надо.

У ворот стояли трое крепких парней, того верзилы среди них не было.

– И где дружок-то ваш, парни?

– Блин, он ещё спрашивает. Ты хоть знаешь, с кем ты связался?

– Это вы, парни, не знаете, с кем связались, – это уже Ильдар вышел на авансцену. – Лучше разойдитесь, а то ведь завтра жалеть будете.

– А ты вообще молчи, морда татарская. Тебя сейчас вместе с твоим дружком здесь же и закопаем.

Худой, но жилистый татарин Ильдар тоже не терпел, когда ему перечили, тем более, не справедливо наезжали. На том они ещё в школе и скорешились с Вадиком, что оба давали отпор любому, кто только посмел посягнуть на них и физически и морально. Правда, сперва подрались между собой с ничейным результатом, и как-то злобы не затаили, а, напротив, зауважали друг друга и с тех пор стали неразлучными друзьями.

А эти трое, увидев перед собой хоть и плотного, но невысокого мужичка, а другого мужичка вообще худого, от самоуверенности совсем расслабились, и это было их трагической ошибкой. Ведь перед ними стояли два закалённых в уличных драках, оттого и особо опасных бойца.

В прыжке Ильдар тут же сбил с ног неуважительно отозвавшегося о его происхождении обидчика, и пока тот пытался вновь подняться, двое других уже были нокаутированы отработанными ударами мастеров боёв без правил.

– Какая, говоришь, морда? – теперь Ильдар уже сидел на хаме сверху и методично в такт словам наносил удары по его наглой физиономии. – Ты у меня теперь долго на якута будешь похож, козёл вонючий.

– Ладно, брателло, хватит уже, пойдём в дом, – Вадик еле оторвал рассвирепевшего друга от его жертвы.

«Блин, засветился всё-таки. Теперь, если эти козлы заяву напишут, очередной срок точно обеспечен. И зачем я в драку полез? Надо было не обращать внимания на козла этого, пусть берёт себе вне очереди, и все дела. А с другой стороны, не выруби я его, тогда любое чмо ноги об меня вытирать станет. Нет, лучше срок, чем позор», – так рассуждал про себя Вадик, забинтовывая опухшую руку. Видимо, неудачно заехал одному из противников, возможно, косточку на кисти сломал.

Так и оказалось. Врач в травматологии сделал рентген и под местным наркозом зафиксировал перелом. По пути Вадик пробил в регистратуре, не обращался ли кто с характерными травмами. Вроде всё тихо. Теперь он ходил с гипсом на правой руке. Управлять автомобилем стало проблематично, да и с погрузкой не очень-то разбежишься. Стройка тоже остановилась, ни раствор замесить, ни кирпич положить.

ГЛАВА 7

Лёшка по прозвищу Леший опять болтался без работы. Как-то не складывались у него трудовые отношения с потенциальными работодателями. Видите ли, им не нравится привольное отношение Лешего к труду. Подумаешь, опоздал на час-другой, или ушёл с работы раньше положенного. Что тут такого? А если и вовсе не вышел на работу, то это уже считается прогулом с немедленным увольнением. Его, конечно, данные обстоятельства не очень-то беспокоили. Ему больше по душе было в лес выбраться, клюквы пособирать, грибов наломать, шишек набить кедровых, да и то не ради получения прибыли, а лишь в своё удовольствие. Может, потому и прилипло к нему это прозвище – «Леший». Только вот одним собирательством не прожить. Ведь ему, молодому человеку, и приодеться хочется, и с девушкой хорошенькой погулять. Не в лес же её по грибы водить в спецовке брезентовой. Только мешают внутренние противоречия, никак не совпадают его потребности с его нежеланием ради этих потребностей потрудиться.

Вот его, такого противоречивого и встретил Вадик на пути в лес за очередной партией кирпича, сваленного безымянным водителем в десяти километрах от города.

– Привет, Леший! Куда путь держишь?

– А, Вадим. Привет! Да вот, прогуляться решил, может, грибов наломаю, у меня там заветная полянка имеется.

– Садись, подвезу.

– Спасибо, сосед. – Лёха забросил корзины в будку и забрался в кабину. – А ты всё металл собираешь?

– Да всего помаленьку. Кирпича вот надо набрать. У меня там тоже заветная полянка имеется! – в тон с Лешим подшутил Вадик.

– Слышь! – вдруг посетила Вадика идея. – А может, ты мне поможешь, с кирпичом-то?

– А когда я грибы соберу? Они пока свежие, можно ведёрко-другое и продать, а завтра уже перезреют, – не решаясь отказать напрямую, пытался отговориться Леший.

– Так мы кирпич загрузим и на твою полянку, вдвоём-то быстрее урожай соберём. И тебе с корзиной пешком тащиться не придётся, и грибы успеешь продать до вечера, – Вадик пристально смотрел в глаза своему пассажиру, пытаясь надавить на Лешего и в то же время высмотреть в них хоть малую долю согласия, чтобы продолжить крутить его на эту нехитрую сделку.

Умение читать по глазам и по жестам, как и, умение скрывать свои мысли, выработалось у Вадика ещё на зоне. Там за базаром следить надо, и мысли свои никому не доверять, иначе не выжить в тех условиях. Выдержать же пристальный взгляд не каждому дано, а простому пареньку Лёхе – тем более. Так что до глубины души испытав на себе давление, Алексей не стал скрывать своей нерешительности и, наконец, согласился помочь соседу в его промысле.

Кирпичом заполнили только треть кузова-будки, большего рессоры не позволили, так что переезд на грибную полянку не заставил себя долго ждать. Грибов нынче оказалось предостаточно, сам Леший не ожидал такого урожая. Это хорошо, что Вадик подбил его на эту сделку, и теперь всё оставшееся пространство будки занимали грибы, разложенные по корзинам, вёдрам и по приспособленным под тюки курткам и штанам.

Оставив Лешего с частью урожая на ближайшем стихийном рынке, Вадик пробежался по соседям и по сходной цене реализовал оставшийся «улов». Одно ведёрко он презентовал деду Семёну и, конечно же, обеспечил продуктом свою кухню, на которой матушка незамедлительно принялась готовить грибную жарёху с картошкой.

Нынешняя вылазка оказалась вполне удачной, и это несмотря на загипсованную руку. Лёха тоже был доволен и, распродав свою долю, заглянул к Вадику, типа, помочь разгрузить кирпич.

– Заходи, Лёха, как раз к столу, матушка грибов нажарила.

– Да я сыт вроде, – заскромничал для приличия Леший. – Может, с кирпичом помочь?

– С чего это ты сыт? В окно видел, не из дома идёшь, с рынка. Давай за стол.

– У меня вот, по такому случаю… – Лёха вытащил из корзины бутылку водки.

– Вот это другой разговор, а с кирпичом завтра поутру разберёмся.

Наутро Леший уже трудился у Вадика на дворе в качестве наёмного рабочего. А почему нет? Пока сезон, они ездят в лес и снимают урожай, благо у Лёхи на грибные и ягодные места чутьё. Между делом подбирают в лесу всякий полезный утиль. В оставшееся время Леший трудится на строительстве гаража, Вадику-то не с руки загипсованной рукой орудовать. Хотя и наёмный, но всё-таки вольный труд.

К концу сентября отделочные работы были закончены, оборудованы стеллажи и уже разложен некоторый товар. Вадик начал робкие попытки торговать. Дачники шли неохотно, сезон закончился, а вот окрестные новостройки стали проявлять к магазинчику интерес. При средней-то цене на товар их прельщала невысокая стоимость доставки.

ГЛАВА 8

Сдав смену, Жанна накинула пуховичок и вышла из ларька. Куда идти? Домой не очень-то и хочется. Там всё одно и то же. Пьяный отец, вечно чем-то недовольная мать и брат с женой. И всё это в панельной двушке. Да ещё добираться неудобно. Это надо тащиться к остановке, что в противоположной стороне от дома, затем столько времени автобус ждать, а автобус этот всё равно мимо дома за два квартала провозит, да ещё от той остановки обратно переться. Конечно, проще пешочком перейти по мосту через железку, расстояние гораздо ближе, да и по времени быстрее. Но это летом, пока светло, а вот нынче вечереет рано и одной идти как-то жутковато.

Со стороны моста приближался автомобиль и, Жанну осветили фары старенького москвича с будкой позади кабины.

– Привет, красавица! Что стоишь, мёрзнешь? – это был Вадик. Он уже не первый раз приглядывался к хорошенькой продавщице. Правда, в окошке ларька он обычно лицезрел лишь милое личико, а теперь девушка стояла во весь рост, и Вадик даже взволновался, убедившись, что девушка прекрасна не только лицом.

– Привет! Да вот домой надо, сейчас на остановку пойду.

– Может, подвезти?

Жанна задумалась. Вадик парень вроде и неплохой, приветливый. Вот только репутация его не очень. В тюрьме сидел, говорят, и неоднократно. Да и крут больно. Вон, в прошлый раз парня из-за очереди отмутузил, а потом, мужики возле ларька обсуждали, дружкам его тоже крепко досталось. Жанна этих пьяных драк дома насмотрелась. Отец постоянно домашних гонял, пока брат не подрос и отпор не стал давать. Хотя, что страшного, этот Вадик, он ведь только до дома довезёт, не больше.

– Да неудобно как-то, тебе ведь обратно ехать придётся, – ещё не решилась Жанна.

– Да мне нетрудно, даже приятно! – неожиданно проговорился Вадик и почувствовал, как его щёки налились румянцем.

Жанна тоже не пропустила мимо ушей оброненную парнем фразу и даже испытала лёгкое смущение.

– Ну, садись уже! – и Вадик, наклонившись, открыл изнутри пассажирскую дверь.

В кабине стоял запах гаража, масло там всякое, бензин, но было уютней, чем стоять на ветру на улице, да и теплее тоже.

– А ты где живёшь, красавица? – Вадик еле сдерживал волнение, а ведь раньше он за собой такого не замечал.

Вроде обычно без проблем у него с девушками, и даже спал со многими, по пьянке, правда, да и по трезвянке бывало. Конечно, шалавые те девки-то были, оттого и доступные, их за версту отличишь и по походке и по манере разговаривать. Их и в постель-то было затащить, как два пальца оплевать. А Жанна – девушка приличная, с ней разговор о постели завести как-то язык не поворачивается, да и мыслей нет таких. Просто она рядом – и сердце чаще биться начинает.

– Да там, за мостом, на третьей улице направо.

Из радиоприёмника доносились слова в исполнении ВИА 80-х «Лейся, песня»:

Этот вечер, этот вечер

Жду сегодня я с утра,

Ты назначила мне встречу

Возле нашего двора.

– Хорошая песня, добрая! – заполнила паузу Жанна.

– Нравится? Мне тоже!

– Вот здесь останови, в этом доме я живу.

– А поехали, покатаемся, – вдруг неожиданно для себя выпалил Вадик, когда Жанна взялась было за ручку двери.

Она вновь задумалась. Что у него на уме? Стоит ли доверять этому парню? А перед глазами был подъезд её квартиры, где её не очень-то и ждут, где ей не так уютно, как в кабине этого старенького автомобиля. В кабине и тепло, и приятная музыка, и парень вроде неплохой. «А, плевать! Сколько можно серой мышкой ходить, работа-дом, дом-работа. Этим вся жизнь и ограничивается. Даже на дискотеки не хожу с подружками».