Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 2
21 февраля 1614 года, Або
Шведский город на берегу замерзшего Ботнического залива встречал легион с императором хоть и радостно, но настороженно. Очень уж грозная у него была репутация. Дмитрия же это не сильно волновало. Выбрали? Выбрали. Наслаждайтесь. Так что, забравшись на удобную позицию, он молчаливо наблюдал за мерно продвигающейся колонной войск и думал.
Он вывел из своих земель всего один легион. Этого было очевидно мало. Впрочем, большее количество войск выдвинуть Дмитрий и не мог, понимая – если во время кампании кто-то нападет, можно будет и не успеть. Особенно если он окажется отрезан морем. А потом? А что потом? Вернется к разбитому корыту…
Уже к лету 1608 года стало ясно – Дмитрий перегнул палку. Сильно. Совсем. Кардинально.
В чем это выражалось?
Да в том же самом, в чем и во время приснопамятного разговора с иезуитом в Смоленске тогда, в 1605 году. Слишком много славы так же плохо, как и ее отсутствие. Ведь он как думал? Правильно. Славу получит, а последствия побоку. Полагал, что окружающие его гоминиды станут, как и в реальной истории, игнорировать все и вся, живя своими грезами. Но он упустил один момент – НАСКОЛЬКО выдающимися оказались его результаты. С войском в пять тысяч рыл выйти против ста тысяч и оказаться победителем? Легко. Да, степь… туземцы… Но опасные туземцы. И их было много. Реально. Очень. Кроме того, в их рядах имелись пять тысяч прославленных янычар, с которыми в Европе знакомы не понаслышке. А тут… легион Дмитрия их словно и не заметил. Смахнул как назойливую муху, с плеча.
Зашевелились все. От Варшавы до Мадрида. Не сразу, конечно, не в полном объеме и не самым разумным образом, однако, начав Шведскую войну, король Дании уже имел многочисленную малокалиберную артиллерию в подражание полковым «Единорогам». Применял он их бестолково, но их количество все одно сыграли свою роль, обеспечив преимущество перед куда более отмороженными в натиске шведскими солдатами. Густав II Адольф оказался несколько не в том положении, чтобы создавать обновленный артиллерийский парк. А его отец Карл IX потерял «все, что нажито непосильным трудом» в первом же большом сражении. Том самом, где и погиб.
И все это очень сильно напрягло императора в 1610 году.
Нет, конечно, нервничать он начал еще в 1608 году, поняв, что натворил. Под впечатлением этого открытия он распустил 1-й Московский легион, пустив весь его личный состав на формирование новых частей и подразделений. А тех солдат, кто не мог продолжать толком службу, направлял в специально организованные школы. Чтение, счет, письмо, основы естествознания – и вперед, «оседать на грунт» в регионах, а заодно и за делами присматривать. Ведь в конце концов эти люди верили в него чуть ли не как в Бога. Словно ветераны Наполеона или Цезаря, они были готовы идти за ним до конца. А он, встречно, во всем на них мог положиться. Вот и пользовался.
К началу 1609 года вылупились уже три легиона, три отдельных пехотных батальона, семь отдельных кавалерийских дивизионов и возрожденный корпус преторианцев, ставший, как и прежде, ядром обороны столичной крепости. Само собой, все эти войска были только на бумаге, где уже «во всю ширь молодецкую развернулись» по новым штатам. На деле все было много хуже. Да, конечно, командный состав у них уже имелся – от младших унтеров до старших офицеров. Оставалось только набрать новобранцев и прогнать их через суровую учебно-тренировочную программу. Ну и вооружить, снарядить, оснастить, подкрепить толковыми тыловыми службами и материальной частью обозов…
А где-то к лету 1610 года Дмитрий понял – этого решительно недостаточно. В грядущих войнах ему придется по-новому удивлять своих врагов, чтобы побеждать. Но к началу Северной войны мало чего успел придумать. Что изрядно угнетало и нервировало. В сущности, кроме серьезной перетряски штатов и отбрасывания всего недостаточно эффективного, ему удалось хоть как-то внедрить только две вещи.
Во-первых, штуцер, заряжаемый с казны, который открывал кардинально новые возможности в ведении стрелкового огня. А во-вторых, фургон, ставший очень серьезной модернизацией предыдущего стандартного армейского образца. Что, в свою очередь, серьезно поднимало мобильность и подвижность легиона на марше.
Безусловно, классные «фишки». Другой вопрос, что к концу 1613 года их удалось внедрить только в одном легионе облегченного состава, даже в ущерб преторианцам. Да и как это получилось – не до конца ясно. Чудо – не иначе…
– Государь, – осторожно поинтересовался Аксель. – Ты уверен, что этих войск хватит? Они хороши, это бесспорно. Но их мало.
– Будем обходиться тем, что есть, – чуть помедлив, ответил Дмитрий. – Или ты думаешь, что теперь к этому празднику жизни не подключится целая стая стервятников?
– Стервятников? – удивился Аксель. – О чем ты?
– Скажи, мой друг, кому на берегах Балтики стало хорошо от того, что я принял корону Швеции? Кроме Швеции и Руси.
– Ну… – задумался Аксель и завис.
– Я за дверь – они в окошко, – усмехнувшись, произнес Дмитрий. – Уверен, что так или иначе война за Швецию будет идти на обоих берегах Балтики. Мое усиление, и без того чрезмерное, испугало многих. Теперь понимаешь, почему я оставил один легион в Риге, а второй в Смоленске?
– Да, – после небольшой паузы произнес Аксель.
– И понимаешь, отчего я так долго думал над твоим предложением?
– Вполне, – кивнул Аксель. – Но теперь я не понимаю, почему ты не отказался! Ради чего?
– Не поверишь – вас жалко стало.
– Не поверю.
– А вариант с тем, что я просто люблю убивать, тоже не подойдет?
– Не думаю, что все так просто, – покачал головой Оксеншерна. – Да и не похож ты на тех, кто убивает из одной жажды крови. Ты выступаешь в поход малыми силами, соглашаясь на войну с очевидно большой коалицией. Да еще и в весьма невыгодных для себя условиях. Флота нет ни у тебя, ни у нас. Противодействовать датчанам просто нечем. На первый взгляд сумасбродство. Но… ты не выглядишь умалишенным. Не понимаю. Просто не понимаю.
– Я тоже, – загадочно улыбнувшись, ответил Дмитрий.
При желании он легко мог бы объяснить свой поступок голой выгодой и хорошо продуманной стратегией. Комар носа не подточит. Но себя он обманывать не хотел. Император действительно просто не понимал, зачем именно сейчас он ввязался в эту войну. И ради чего.
Кровь, борьба и нервные потрясения, что обрушились на него в 1603 году… сразу же и в большом количестве после странного попадания в это то ли прошлое, то ли какой-то параллельный мир, отстающий на несколько столетий. Они навалились словно тяжелый груз, от которого затрещала спина и задрожали ноги. Но главное – одиночество. Гнетущее и изматывающее.
Там, за кромкой, когда он еще и не думал о своем происхождении, Дмитрий испытывал определенное раздражение из-за ощущения чужеродности в среде родичей. Приемных, как позже выяснилось. Но девушки, друзья-товарищи и множество увлекательных дел как-то смазывали весь этот негатив.
Здесь же чувство чужеродности достигло абсолютного пика. Постоянная игра, поза и «фильтр базара». А главное – даже поговорить по душам не с кем. Например, Марина, казалось бы, один из самых близких людей в этом мире. Верящая в него. Любящая его. Пусть и потекшая слегка «крышей» после того, как он ее откачал. Но все равно – ближе и роднее не было никого. И даже ей он не решился открыться. Остальная же часть среды обитания была для него словно дурное кино. А уж когда его любимая супруга решила принять постриг, и подавно…
Что Дмитрий хотел доказать этой войной? И кому?
Он не знал.
Возможно, просто искал острых ощущений. Вынырнул из круговерти дел, отвлекающих от тяжелых, депрессивных мыслей. И пустился во все тяжкие. Чтобы просто не оставаться наедине с самим собой. Чтобы голова его была постоянно загружена чем-то сложным и всеобъемлющим.
А может быть, хотел умереть. Снова. Как тогда. В таком близком и одновременно далеком 1603 году… в те самые первые недели своей жизни здесь – в мире, где все ему кажется не так и не этак. Где будто бы даже воздух жмет и натирает легкие, словно дурной башмак, порождая неустанную, прямо-таки гнетущую жажду перемен…
