Орфологическая лексикография

1.3. Классификация орфологических словарей

Орфологических словарей на сегодняшний день не существует, поэтому классификация носит не эмпирический, а гипотетический характер. Словари правильностей, неправильностей, трудностей и вариантов не могут считаться орфологическими словарями в полном смысле слова, так как в них идея орфологической лексикографии не находит своего воплощения. В этих словарях отсутствует систематизация и интерпретация отклонений от нормы. Нет в них и демонстрации коррелирования нормы и ненормы, способной эксплицировать динамику нормативной системы. В лучшем случае статьи в этих словарях строятся по принципу «не так, а так» или «так/не так».

Классификация орфологических словарей исходит из понимания системности ненормы. В основе классификации лежит тезис о том, что, если литературный язык, как нормированный язык, представляет собой систему, то та часть национального языка, которая противостоит литературному языку и воспринимается в речи как отклонение от нормы, также образует систему. Следовательно, если система норм имеет иерархический характер, то система ненорм также представляет собой иерархию. Таким образом, орфологические словари дифференцируются по языковым ярусам.

Можно выделить следующие уровни ненормы. Произношение, ударение, слово, фразеологическая единица, лексическая сочетаемость, синтаксическая модель, словоизменение, стилистика. Следует отметить, что ставить знак равенства между уровнями орфологического анализа и языковыми ярусами, разумеется, неправомерно. Уровни орфологического анализа, будучи связанными с языковыми ярусами, могут быть детализированы, что непосредственно предопределяется характером устойчивых нарушений нормы. Иными словами, если попытаться свести уровни орфологического анализа к языковым ярусам, то может оказаться, что несколько уровней орфологического анализа соответствуют одному и тому же уровню системы языка. Что касается непосредственно языковых ярусов, то, разумеется, все они представлены в орфологии, т.е. орфологический анализ охватывает все уровни языковой системы.

Орфология разграничивает уровни произношения и ударения. Следовательно, в системе орфологических словарей должны существовать два типа словаря, связанных с чисто звуковым оформлением языковых единиц. Первый связан с анализом устойчивых случаев неверного артикулирования звуков и их комбинаций. Второй – с анализом устойчивых нарушений законов акцентологического оформления значимых единиц русского языка. Должно быть ясно, что эти два словаря выделяются в связи с двумя уровнями орфологического анализа. Практически это может быть один орфологический словарь, в котором языковые единицы будут представлены или по алфавиту, или тематически, т.е. соответственно в двух разделах.

Орфологический анализ языковых единиц позволяет говорить о графическом уровне. Создание орфологического словаря, анализирующего устойчивые случаи неверного написания, имеет очень большое как теоретическое, так и практическое значение. Первое проявляется в обобщении наблюдаемых тенденций, связанных с воспроизведением неверного написания (например, одну согласную букву вместо двух в иноязычных словах), второе – прежде всего в школьной и вузовской практике преподавания русского языка.

В связи с уровнем транслитерации, составляющим один из наиболее актуальных уровней орфологического анализа, на наш взгляд, уместно было бы затронуть процессы, имеющие место в современном суверенном Азербайджане. Как известно, после восстановления национального суверенитета социально-политическая ситуация начинает существенным образом влиять на языковую ситуацию. Ясно, что в эти годы было многое сделано для укрепления позиции азербайджанского языка как государственного языка Азербайджанской республики. Но одновременно с этим наши национальные амбиции стали распространяться и на русский язык, что также вполне закономерно, так как в этом проявлялась реакция на тотальную русификацию советских лет. Возможно, и это закономерно, но по ходу этого процесса стали обнаруживаться явные перегибы. Один из них непосредственно касается проблем орфологии, поэтому мы и считаем целесообразным на нем остановиться.

В последние годы была изменена русская транслитерация многих, если не всех, азербайджанских топонимов. Так, Нахичевань стала Нахчыван, Сумгаит стал Сумгайыт, Ленкорань – Лянкяран и т.д. Процесс изменения транслитерации, на наш взгляд, не имел под собой ни лингвистических, ни каких бы то ни было серьезных политических предпосылок.

Основным и, конечно же, не научным, а околонаучным доводом в пользу подобной трансформации было соответствие азербайджанскому произношению. Но, во-первых, ни о каком соответствии азербайджанскому произношению, да и любому другому оригинальному, не может идти и речи при транслитерации на другом языке. Во-вторых, непонятно, почему транслитерация иноязычного слова должна соответствовать не законам языка-рецептора, а законам языка-источника? Наконец, в-третьих, как можно менять что-либо в другом языке на том основании, что тебе это кажется правильным?

Кроме того, существует традиция транслитерации тех или иных иноязычных слов. Такого рода традиции также представляют собой факты истории культуры и не только истории культуры языка, а в целом истории национальной культуры.

Если же быть предельно объективным, то такого рода трансформации есть не что иное, как навязывание интерференции законов первого языка в письмо на втором. Интерференция, как известно, связана с ошибкой, нарушением языковых норм. В случае же с изменением Нахичевани на Нахчыван мы сталкиваемся с удивительным явлением, когда ошибка навязывается чужому языку как норма. В русском языке мягкое [ч] не может сочетаться с гласным непереднего ряда [ы]. А правилами орфографии запрещается буквенное сочетание ЧЫ (следует писать ЧИ). Носителю русского языка потребуются определенные усилия, чтобы произнести ЧЫ. Иными словами, нарушение норм другого языка требуется и возводится в ранг нормы. При этом характерно, что ни о каких соответствиях нормам интерферируемого языка также не может быть и речи, поскольку, например, русское [ы] и даже комбинация [чы] никак не соответствует азербайджанскому прототипу в слове Naxçıvan.

Справедливости ради следует отметить, что этот пагубный процесс трансформации транслитерации устойчивых топонимов в русском языке начался, как и многие другие уродливые явления, в годы горбачевской перестройки. Все мы помним, как прогноз погоды в конце программы «Время» начал вдруг удивлять нас неожиданными транслитерациями: Алма-Аты вместо Алма-Ата, Таллинн вместо Таллин и т.д. Правда, никто не мог ответить ни тогда, ни сейчас на простой вопрос: что дает русскому или русскоязычному человеку удвоение конечного [н] в слове Таллинн, которое никак им не воспринимается и не артикулируется?

Рассматриваемые случаи изменения в Азербайджане транслитерации традиционных топонимов, разумеется, должны стать материалом для орфологического словаря.

Уровень орфологического анализа слова, или лексический уровень, чисто теоретически предполагает создание типологически различных словарей. Разумеется, практически это может быть и один словарь. Важнейшее место здесь занимает словарь, собирающий, систематизирующий и объясняющий случаи неточного словоупотребления. Использование слов в значениях, которыми они объективно не обладают, но которые связываются с ними в сознании носителей языка, составляет одну из наиболее распространенных речевых ошибок. Здесь следует оговориться, что существует и другой случай неточного словоупотребления, о котором в свое время часто говорил академик В.В.Виноградов, призывавший к строгости в лексикографическом разграничении значения слова и его употребления [16, 244-247].

Как уже отмечалось, некоторые исследователи относят к словарям трудностей и словари паронимов. В этом есть своеобразная логика, поскольку такая семантико-стилистическая ошибка, как смешение паронимов, всегда обращала на себя внимание не только исследователей языка, но и его обычных носителей. Однако должно быть ясно, что языковая ситуация паронимии не несет в себе ничего необычного. Что же касается смешения паронимов, то здесь мы имеем дело с обычной неточностью словоупотребления, с незнанием точного значения слова. Тем более, что семантика паронимов, как правило, не находит достаточно четкого разграничения в словарях. Причем это характеризует как общие, так и специальные словари паронимов. Получается, что словарь паронимов отличается от общего толкового словаря только тем, что в нем паронимы приводятся в одной статье. Проблема неразграничения паронимов в принципе является общей проблемой неточного словоупотребления. Лишним свидетельством этого является сам факт существования парономазии и, более того, отождествление некоторыми учеными парономазии с паронимией.

Проблема паронимии или смешения паронимов одновременно и охватывается орфологической проблематикой и находится за ее пределами. На наш взгляд, в подобном утверждении нет ничего парадоксального и тем более нет ничего алогичного. Аргументом в пользу включения паронимии в сферу орфологической лексикографии является устойчивость и запрограммированность смешения паронимов. Аргументом против – является, как отмечалось выше, обычность проблемы неточного словоупотребления. Одним из критериев культуры речи, как известно, является точность употребления языковых средств. Таким образом, точность употребления как критерий культуры речи вовсе не ограничивается словоупотреблением, использованием в речи лексических единиц. Это общее требование, связанное с воспроизведением единиц любого уровня: звуков, морфем, лексем, фразеологических единиц и даже устойчивых и воспроизводимых словесных комплексов, не являющихся собственно языковыми, а представляющими собой речевые тексты, в силу тех или иных особенностей закрепленными за определенными типовыми ситуациями и воспроизводимыми. Например, пословицами, крылатыми словами, притчами, анекдотами, афористическими четверостишиями и т.д. Основным требованием к использованию языковых единиц является употребление их в строгом соответствии с функцией и значением. Разумеется, асимметрия кода может привести и приводит к скольжению знака по наклонной плоскости, если использовать известное выражение С.О.Карцевского. Но совершенно не случайно, что и к подобному передвижению знака предъявляются требования, суть которых сводится к прозрачности логики транспозиции.

Обращает на себя внимание определение паронимов и парономазии в Словаре лингвистических терминов О.С.Ахмановой. Например, «ПАРОНИМЫ Слова, которые вследствие сходства в звучании и частичного совпадения морфемного состава могут либо ошибочно, либо каламбурно использоваться в речи» и «ПАРОНОМАЗИЯ (анноминация). Фигура речи, состоящая в (комическом или образном) сближении паронимов в речи, в стилистическом использовании звукового или семантического подобия употребляемых слов. Русск. Суд не на осуд, а на рассуд; Муж по дрова, а жена со двора» [7, 313].

Следует отметить, что смешение паронимов имеет своеобразную программу в языке. Вот почему проблема их смешения становится орфологической проблемой, так как именно наличие «программы ошибки» отличает данную проблему от обычного для культурноречевой и стилистической проблематики критерия точности употребления знаков. Любое слово может быть использовано в неточном значении, что встречается довольно часто и становится причиной бесконечных недоразумений между говорящими. Но должно быть совершенно ясно, что в любом языке отсутствует какая бы то ни было запрограммированность на ошибочное употребление. В случае же паронимов такая программа имеется. Смешение паронимов обусловлено рядом факторов, среди которых необходимо назвать связь с одним и тем же корнем, пересечение семантических структур, отношение к одной и той же части речи. Очень часто семантическое различие паронимов довольно незначительно, хотя и существенно. Незначительность различий делает обычным их смешение, существенность различий – определяет это смешение как ошибку. Таким образом, паронимические словари вполне могут быть отнесены к орфологическим. При этом мы не должны забывать, что паронимы не должны считаться параллельными языковыми средствами, коррелирующими как норма/ненорма.

Орфологический словарь такого типа представляет характерные, устойчивые, предопределенные случаи неточного употребления слов русского языка. Что касается паронимов, то орфологический словарь должен рассматривать только те случаи, в которых смешение неизбежно. Трудно предположить, что люди, в той или иной степени владеющие языком, могут смешивать в речи такие слова, как взбить и вбить, вбежать и взбежать, бородатый и бородастый. Хотя очень часто подобного типа пары квалифицируются как паронимы. Другое дело, что в речи даже интеллигентных людей нередко смешиваются такие слова, как адресант и адресат, трагический и трагичный, романтический и романтичный, анархический и анархичный. Обилие такого рода смешений паронимов и стилистических ошибок чрезвычайно характерно для языка публицистики. Причина одна и состоит в том, что паронимы порой имеют очень тонкие семантико-стилистические нюансы, не улавливаемые носителями языка. Орфологический словарь, взявший на себя задачу дифференциации паронимов, обязан четко интерпретировать эти различия. Такого рода семантизация чрезвычайно полезна, поэтому роль орфологического словаря, анализирующего паронимы трудно переоценить. Такого рода словарь должен представлять собой весьма полезное введение в семантическую и стилистическую систему языка. Причем следует подчеркнуть, что орфологический словарь, описывающий различия между паронимами, должен отличаться от существующих словарей паронимов. Если обычные словари паронимов дают параллельно оба слова и соответствующие дефиниции, то орфологический словарь должен дать сопоставительный семантико-стилистический анализ. Более того, такой словарь должен приводить стандартные контексты смешения и выявлять дистрибуцию, стимулирующую смешение слов.

Выделяется орфологический словарь, связанный с необходимостью анализа устойчивых случаев неверного словоизменения. Широко распространены случаи неверного употребления окончаний родительного падежа множественного числа существительных, глагольных форм, особенно третьего лица множественного числа и т.д. Целью орфологического анализа на этом уровне является вообще выявление слабых участков в парадигме словоизменения.

Лексическая несочетаемость затрагивает как семантику, так и стилистику. Отклонения от нормы в данном случае могут быть связаны с алогичностью высказываний, но одновременно они могут быть предопределены незнанием или игнорированием ограничений, накладываемых конкретным языком. Анализ всегда должен исходить из того, что система доминирует над частным случаем, закон – над употреблением, какие бы окказиональные мотивации ни были бы налицо.

Нарушение синтагматических связей, носящих узуальный характер и опирающихся на предметно-логические связи, в принципе должно квалифицироваться как ущербность мышления, а не языка. Тем не менее мы думаем, что подобные нарушения могут быть связаны и с диалектом, языком определенной территории, и проявляться в речи не только как чисто языковое, но и интеллектуально-психологическое своеобразие жителей данного региона.

Однако известно, что ограничение на сочетаемость лексических единиц накладывают не только универсальные логические связи, но и конкретные системы национальных языков. Это самый слабый участок с точки зрения орфологии для иностранцев, так как, даже зная достаточное количество слов нового языка и правила их комбинирования, очень легко допускать ошибки в лексической сочетаемости, обусловленные спецификой ограничений, накладываемых данной конкретной системой. Разумеется, этимологически эти ограничения носят этнокультурологический характер. На наш взгляд, такого рода ошибки в сочетаемости часто допускают и естественные носители языка. Поэтому в данном случае мы имеем дело с очень серьезным уровнем орфологического анализа. Серьезную сложность представляет уже сам сбор нормативных нарушений такого рода, т.е. случаев устойчивого выхода за рамки ограничений на сочетаемость, накладываемых русским литературным языком.

Ограничения такого рода обусловлены диахронией семантического и стилистического становления отдельных полей, парадигм, синтагм, в целом системы языка. Поэтому орфологический словарь, систематизирующий ошибки в области лексической сочетаемости, выправляет неточности как семантического, так и стилистического характера. Это может найти формальное разграничение в самом словаре. Но целесообразнее, на наш взгляд, не делать таких формальных разграничений.

Говоря о лексической сочетаемости и о речевых ошибках в этой области, объектом данного уровня орфологического анализа мы считаем также ошибки в согласовании определения с существительным и т.д. Понятно, что здесь затрагивается также и синтаксический уровень, однако так или иначе объектом словаря являются ущербные в том или ином отношении словосочетания, следовательно, можно говорить об одном уровне орфологического анализа.

Орфологический словарь, систематизирующий и объясняющий устойчивые ошибки в построении предложений, непосредственно связан с синтаксическим уровнем анализа. Орфологию синтаксиса интересуют факты строя простого и сложного предложений, порядка слов в предложении, употребления параллельных синтаксических конструкций.

Фразеологические единицы предполагают орфологический анализ на двух уровнях. Первый, естественно, связан с точностью употребления фразеологизма. Фразеологизм, как и слово, должен употребляться в том значении, которое ему объективно присуще. Второй – с окружением фразеологизма. Под окружением мы понимаем собственно структурную связь фразеологизма.

Теория фразеологического окружения была, как известно, создана проф. М.Т.Тагиевым и уже в 60-е годы было признано, что результаты исследования, проведенного азербайджанским ученым, обязательно должны учитываться при составлении как общих, так и специальных фразеологических словарей. Как отмечал в свое время В.А.Архангельский, «Составители фразеологических словарей современного русского языка, опираясь на положения этой монографии, должны указывать теперь важнейшие свойства морфолого-синтаксического окружения фразеологических единиц. Кроме того, книга дает важные указания для составления двуязычных словарей, так как в русской части таких словарей теперь следует указывать свойства морфолого-синтаксического окружения каждой фразеологической единицы» [3, 88-89]. Имеется в виду монография М.Т.Тагиева «Глагольная фразеология современного русского языка» [119].

Теория М.Т.Тагиева своей универсальностью решала задачи многих конкретных отраслей языкознания, однако многие ее положения до сих не использованы надлежащим образом. Как видим, и такой видный фразеолог, как В.А.Архангельский, говорит лишь о морфолого-синтаксических особенностях окружения фразеологических единиц, но не более того. Сам М.Т.Тагиев не отделял окружения фразеологизма от его ядра. Языковой реальностью ученый фактически считал конфигурацию. Так, он указывает, что «конструкция, образованная на основе собственно структурной связи между фразеологизмом и связанным с ним элементом (единицей), называется конфигурацией. Конфигурация состоит из самой фразеологической единицы как ядра и ее окружения. Изучение фразеологических единиц в конфигурации позволяет отвлечься от конкретных ситуаций и условий употребления фразеологизмов в речи. Поэтому конфигурация как база изучения фразеологических единиц противопоставляется типам предложений и словосочетаний, как единицам речи» [119, 50].

Языковой реалией и реальностью для М.Т.Тагиева была конфигурация, а вовсе не фразеологизм, поэтому не о морфолого-синтаксических особенностях окружения следует говорить, а о конфигурации в целом. Именно поэтому в дальнейшей перспективе теория фразеологического окружения привела к пристальному вниманию бакинских исследователей к взаимодействию окружения и ядра на семантическом уровне.

Следует отметить, что взаимодействие окружения и ядра фразеологических единиц актуализирует орфологическую проблематику. Окказиональное изменение семантики и стилистики окружения может быть осознанным и преследовать нарративные цели в пространстве художественной литературы. Однако чаще всего встречается неосознанное нарушение существующих норм.

В сфере фразеологии часто встречается и неосознанная, но мотивированная контаминация. Например, выражение кто во что горазд встречается в форме кто на что горазд, где мотивация связана с устойчивостью синтагмы кто на что способен или просто быть на что способным.

Проблема значения и употребления в случае с фразеологическими единицами еще более осложняется, так как фразеологизм, будучи экспрессивной единицей языка, в разных ситуациях по-разному конкретизируется, проявляя тем самым гибкость и диффузность своего содержания. В случае употребления фразеологизма выпукло проявляется проблема комбинаторного варьирования общего значения. Возможно, это общая проблема единиц вторичной номинации, экспрессия которых позволяет в речевой конкретике значительно удаляться от инварианта, обладающего системным статусом. Тем не менее инвариант должен обладать пределом допустимого, который во всяком случае будет позволять дифференцировать узуальное и окказиональное. Коммуникативная эффективность высказывания, конечно же, оправдывает любое комбинаторное варьирование единицы вторичной номинации как виртуального знака. Тем не менее проблема единства и тождества знака не перестает быть актуальной и в области употребления фразеологии. Следовательно, орфологию должны интересовать системные причины закономерной трансформации в пределах фразеологической конфигурации. Не всегда конкретные проявления общей семантики фразеологической единицы охватываются словарным значением, не всегда они находят отражение в словарях. Орфологический словарь систематизирует и объясняет случаи неверного употребления фразеологических единиц в тех значениях, которые им не присущи. Например, в речи бакинцев фразеологизм козел отпущения, как правило, употребляется в значении «человек, которому все время поручается какая-либо работа, которую никто не хочет выполнять». Часто слышишь, когда кому-л. поручают что-либо, в ответ раздается сакраментальное что я козел отпущения что ли? Между тем фразеологизм козел отпущения означает «невиновный человек, на которого сваливается чужая вина». Найти козла отпущения означает свалить на кого-л. чужую вину, найти виноватого.

Ошибочное употребление фразеологических единиц представляет собой одну из распространенных речевых ошибок. Такого рода неточностями изобилует не только разговорная речь, но и язык художественной литературы. Еще в большей степени язык публицистики.

Орфологический словарь, систематизирующий ошибки в употреблении фразеологизмов, должен опираться на тщательное изучение письменных материалов и прежде всего языка публицистики, периодической печати. Можно заранее утверждать, что материала для орфологического анализа в сфере фразеологии окажется предостаточно. В то же время орфологический словарь не должен изменять своим принципам, прежде всего в нем должны найти отражение устойчивые ошибки.

Орфологический словарь фразеологических единиц может объединять ошибки обоих родов, т.е. как семантические, так и непосредственно связанные с окружением. В этом случае целесообразно подавать материал в двух разделах в соответствии с характером речевых ошибок.

Словарь вариантов в принципе является орфологическим словарем, если речь идет о вариантах в пределах национального языка, а не его нормированной формы. Интерпретация существующих вариантов должна сопровождаться демонстрацией предпочтительности одного из них. Если же дается подсчет частотности вариантов и создается впечатление их равноценности с точки зрения системы норм, то в этом случае мы имеем дело с собственно словарем вариантности, не имеющим никакого отношения к орфологической проблематике. Орфологический анализ в такого рода словаре не предполагается.

Словарь вариантов, на наш взгляд, обязательно должен строиться на орфологическом анализе. Причем анализ вариантов должен опираться не столько на частотность, сколько на интерпретацию вариантов с точки зрения культурной традиции и перспектив ее развития.

В конечном счете орфологический словарь любого уровня представляет собой словарь вариантностей. В этом смысле подача вариантов представляет собой универсальную стратегию орфологии. Поскольку предметом орфологии является устойчивое отклонение от нормы, постольку речь идет о вариантных средствах норма/ненорма, устойчиво коррелирующих в языке и воспроизводимых в речи.

В то же время понятно, что, если орфологический словарь строится в основном на дихотомии правильно/неправильно, более предпочтительно/менее предпочтительно, допустимо/недопустимо, то словарь вариантов рассматривает и случаи книжное/разговорное, правильно, хорошо/разговорное, допустимо и т.д. В целом можно отметить, что и словари вариантов, строящиеся на дихотомии правильно, лучшее/не лучшее, но допустимо, также относятся к орфологическим. Суть таких словарей должна состоять в интерпретации ненормы как системного факта, а нормы на фоне этой интерпретации – как более оптимального средства выражения.

Таким образом, исходя из принципов орфологического анализа, можно выделить следующие виды орфологических словарей: словари произношения, ударения, точности словоупотребления, лексической сочетаемости, фразоупотребления, грамматических форм, фразеологической валентности и структурной связи, синтаксических моделей, вариантов.

Следует еще раз отметить, что, специально выделяя словарь вариантов, мы хотим подчеркнуть не речевые ошибки, а допустимые и не в меньшей степени связанные с культурной традицией языковые средства. Разумеется, в такой словарь должны войти единицы всех уровней анализа. В то же время, естественно, представленные и интерпретируемые в таком словаре вариантов единицы, могут помещаться в соответствующие орфологические словари, дифференцируемые по уровням анализа. Что же касается словаря вариантов, не дающего орфологического анализа, не интерпретирующего вариантные средства с точки зрения норма/ненорма, то в этом случае необходимо говорить о словаре частотности вариантов, а не орфологическом словаре.

В данную классификацию орфологических словарей не включаются лексикографические источники подобного рода для иностранцев, т.е. строящиеся на анализе устойчивых случаев интерференции. Эти словари могут не разграничиваться по уровням орфологического анализа, а отражать в себе последовательно речевые ошибки различного уровня.