Вязание и образ жизни: гендерный аспект
Cоциологи, антропологи и историки дизайна описывают дом как пространство потребления, которое интерпретируется прежде всего как выбор. Это выбор принципа расстановки вещей, специфический характер использования пространства и времени, демонстрация/использование/не-использование тех или иных предметов. Возникающие смыслы формируют политику внутреннего домашнего потребления. Иными словами, каждый акт потребления становится демонстрацией образа жизни.
Образ жизни часто рассматривается как феномен, характерный для потребительского общества. Такой тип общества исторически противопоставляется ремеслу, функция которого – служить «утешением в меняющемся мире», и вязанию как одному из способов конструирования альтернативного образа жизни. Конечно, вязаные вещи, пряжа или другие расходные материалы являются товаром, но в этой главе мы будем говорить о вязании как о доступном женщинам хобби и способе самореализации.
Как правило, вязание ассоциируется с чувствительностью или сентиментальностью. Это слово часто используется в разговорах о женском труде, женских интересах и вкусе. Мы попытаемся осмыслить, какие чувства находят воплощение в вязании, ведь оно придает ценность эмоциональным порывам и намерениям, ранее казавшимся тривиальными: «Мне нравится делать нечто особенное из подручного материала, из ерунды. Конечно, иногда ерунда так и остается ерундой и отправляется в мусорное ведро. Тогда моя младшая дочь говорит: „Брось, мам, даже у Микеланджело наверняка бывали плохие дни“; ну и конечно же, из удачных работ получаются вполне приличные подарки на дни рождения или на Рождество». Основой исследования послужили результаты опроса 424 респондентов (164 мужчины и 260 женщин), участвовавших в программе «Массового наблюдения» осенью 1987 года; они рассказывали о своем регулярном времяпрепровождении. Приведенная выше цитата весьма показательна. Многие респонденты говорили именно об удовольствии, которое доставляет им процесс изготовления тех или иных вещей, а не о стремлении достичь определенного уровня мастерства, часто ассоциирующегося с занятиями ремеслом. Кроме того, подобные высказывания свидетельствуют о том, что вязание предоставляет женщинам возможности для творчества. Оно, как признает вышеупомянутая респондентка, является вызовом их способностям и потенциально может принести пользу.
Сначала я рассмотрю ответы респондентов в целом, а затем подробнее проанализирую конкретные отклики. Это позволит понять, какой смысл вкладывали респонденты в процесс производства изделий ручного труда в 1987 году. Однако следует признать, что программа «Массового наблюдения» не очень репрезентативна в отношении оценки распространенности вязания в 1980-е годы, поскольку она привлекает к участию людей вполне определенного типа – таких, например, кто мечтает «оставить свой след в истории». Тем не менее эта программа представляет собой уникальный источник информации о рутинных повседневных практиках.
На диаграмме 1 можно увидеть, насколько разнообразно предпочитали проводить время респонденты МО в исследуемый период. Данные получили признание исследователей рынка, утверждавших, что отсутствие статистических исследований в этой области связано именно с большим разнообразием хобби. Приведенный график демонстрирует, что чаще всего мужчины и женщины проводят время за чтением или просмотром телевизора. Согласно более позднему статистическому исследованию, эти два типа деятельности сохраняют стабильную популярность. Хотя у меня нет оснований опровергать цифры MO, следует отметить, что составители программы уделяли специальное внимание чтению и просмотру телепередач. Литературным пристрастиям респондентов были посвящены специальные анкеты; по заказу Британского института кино им также предлагалось вести «Телевизионный дневник одного дня».
Диаграмма 1
Популярность пассивного времяпрепровождения – чтения и просмотра телевизора – может подразумевать падение интереса к активным видам хобби, таким как спорт или ремесло, в том числе вязание. Вместе с тем опросы почти не позволяют судить о том, вытесняются ли старые увлечения новыми технологиями. Так, лишь немногие респонденты заметили, что регулярно пользуются видеомагнитофоном, и никто не упомянул о компьютерных играх как о хобби. Возможно, это объясняется тем, что в программе МО участвовали в основном люди старшего возраста; кроме того, в описываемый период эти технологии были еще в новинку.
Диаграмма 2 демонстрирует распределение разных видов ремесленных хобби между мужчинами и женщинами. Гендерное распределение очевидно: женщины чаще работают с текстилем, мужчины – с деревом. Как следует из диаграммы, женщины в принципе занимаются ремеслом чаще, чем мужчины; это подтверждает точку зрения сторонников феминизма, согласно которой производство вещей в домашних условиях считается женским уделом. По данным MO, более половины опрошенных женщин (160 из 260 респонденток) регулярно вяжут. Практически все вязальщицы утверждали, что вяжут параллельно с какой-либо другой деятельностью – например, когда смотрят телевизор, слушают музыку или радио. Вот некоторые ответы респонденток: «Вяжу вечером, когда смотрю телевизор»; «Вязание – одно из моих хобби, и я занимаюсь им во время просмотра [телепередач]»; «Я иногда вяжу вечером, когда смотрю телевизор»; «Иногда вечерами вяжу совсем мало, если телепрограмма интереснее; если попадается сложный узор, я делаю больше».
Диаграмма 2
Устойчивое сочетание вязания и просмотра телевизора, по-видимому, вызвано стремлением женщин что-то делать, если они вовлечены в пассивные или бесполезные занятия. Одна из респонденток заметила: «Мне было бы скучно и тоскливо, если бы я сидела сложа руки», а другая объясняла: «Я обычно вяжу вечером, когда смотрю телевизор; я чувствую, что сидеть и пялиться в ящик – пустая трата времени, но если я при этом вяжу, я делаю что-то полезное».
Вязание оказалось самым популярным хобби среди женщин, второе место заняла вышивка. Многие респондентки, однако, находили время для нескольких хобби. Женщины, увлекающиеся декоративным шитьем (например, вышивкой), зачастую занимались также вязанием или созданием тканей для украшения мебели. Таким образом, домашние хобби подразумевали изготовление и практичных вещей (одежды, предметов домашнего обихода), и элементов декора (гобеленов и т. д.). Доминирующее положение вязания в ряду ремесел свидетельствует о том, что домашние хобби рассматриваются прежде всего как практичные и полезные занятия. Производство (а не покупка) свитеров, подушек, накидок, одеял и прочих подобных вещей свидетельствует о том, что женщины занимаются домашним хобби из соображений экономии.
Однако занятия ремеслом обходились недешево. Одна из респонденток замечала: «С течением времени это увлечение превратилось в настоящий бизнес и стало стоить очень дорого. Теперь у нас есть дизайнерский трикотаж и текстиль, а узоры и выкройки публикуются в больших глянцевых книжных изданиях. Библиотека – хороший источник вдохновения». Увеличение стоимости рукоделия не ограничивалось покупкой дизайнерских товаров, предназначенных для творчества, и влиянием большого бизнеса; оно также негативно сказывалось на таких традиционных экономичных видах деятельности, как вязание. Одна пенсионерка замечала: «Скажу еще, что моя семья покупает мне шерсть для вязания, за которое я берусь всякий раз, когда присаживаюсь отдохнуть. Я не могла бы позволить себе и этого утешения, если бы мне пришлось покупать шерсть самой; я получила только 6,46 фунта в качестве прибавки к пенсии от телефонной компании, где муж проработал тридцать лет, но с перерывом – и из-за этого наша пенсия превратилась просто в жернов на шее, поскольку я не могу получить помощи от Департамента здоровья и социального обеспечения». Плачевная финансовая ситуация респондентки, угрожающая лишить ее удовольствия, на которое она привыкла тратить свободное время, подтверждает связь между богатством и праздностью, о чем писал в свое время социолог XIX века Торстейн Веблен.
Веблен исследовал устройство и принципы функционирования праздного общества и, в частности, анализировал соотношение труда и досуга в разных социальных стратах. Социолог обращался к историческим примерам и изучал дистанцированные отношения между ручным и интеллектуальным трудом, обычно ассоциирующимся с ремеслом и искусством соответственно. Веблен отождествлял досуг с отсутствием необходимости работать, с возможностью тратить время впустую. В рамках этой теории время и способы его использования превращались в объект коммодификации. Процитированное выше свидетельство пенсионерки наглядно демонстрирует, каким образом бедность исключает досуг из человеческой жизни. Таким образом, теория Веблена сохраняет актуальность и для тех, кто живет и работает в XXI веке. Пенсионерка не могла позволить себе покупать материалы для рукоделия; ей приходилось рассчитывать на чужую щедрость, чтобы продолжать вязать, – в противном случае женщине пришлось бы отказаться от любимого занятия. О том, что досуг превращается в эксклюзивный феномен постиндустриального праздного общества, писали позднее и социологи-марксисты. Рост стоимости материалов для рукоделия, отмеченный участниками программы МО, привел к трансформации экономики вязания. Из занятия бережливой хозяйки оно превратилось в досуг, в праздное времяпрепровождение.
Подорожание инструментов и расходных материалов, а также изменение функций домашнего вязания не оказали большого влияния на сами объекты. Женщины по-прежнему вязали вещи для дома и семьи. Иногда они ориентировались на новинки, появляющиеся на рынке. Некоторые рассматривали вязание как источник дохода. Впрочем, лишь немногие из респонденток вязали вещи на продажу. Одна из участниц программы заметила: «Я не хочу вязать что-либо для других людей, поскольку не думаю, что делаю это достаточно хорошо. Правда я связала несколько вещей, от которых мои друзья были в восторге».
Поскольку большинство респонденток были любителями, они выбирали для работы в первую очередь вещи, полезные для семьи и дома или способные принести прибыль. Вышивка имела ограниченную сферу применения: украшала каминные экраны, подушки, пуфы и настенные панно. С вязанием дело обстояло проще: вязаные джемпера находили применение до тех пор, пока члены семьи и друзья соглашались их носить. Кроме того, женщины вязали вещи на подарки или в благотворительных целях – например, детский трикотаж, который жертвовали в местную больницу. Выбор полезных объектов обусловливался желанием респондентки быть нужной, и наоборот. Одна из женщин, участвовавших в опросе, жаловалась: «Когда моя младшая дочь начала сама зарабатывать на жизнь, я перестала вязать вещи [для нее]. Не потому, что мне это больше не нравится, – просто она перестала их носить».
Радость творчества, о которой говорит респондентка, по-видимому, исчезает, если ее работу не ценят другие. Однако ситуация меняется, если вещь желанна для адресата. Еще одна участница программы замечала: «Это одно из тех занятий, в которые вы уходите, погружаетесь на некоторое время; вы не замечаете, что происходит вокруг, вы грезите, представляете себе солнце, море, песок, мир, удовлетворенность, любовь… и вдобавок вы получаете прекрасный свитер, который доставляет другому радость – и который стоит вполовину меньше той цены, которую вы отдали бы за него в магазине». Казалось бы, удовольствие должно ассоциироваться с самим процессом вязания, но на деле выходит иначе: респонденты чувствуют удовлетворение, только если их досуг полезен семье или находит применение в домашнем хозяйстве. Иными словами, их хобби требует оправдания. Польза так важна, поскольку она придает удовольствию еще один смысл: в обмен на труд женщина получает признательность, благодарность, любовь и подтверждение своего статуса в семье. Вязание становится способом формирования идентичности личности как части группы, семьи, сообщества и иной, более крупной общности.
Может показаться, что это неплохо. Между тем социологи, работающие в рамках феминистической теории, исследовали распределение домашнего труда между членами семьи и пришли к выводу, что неравноправие, царящее в обществе, воспроизводится и дома. Женщины выполняют здесь бо́льшую часть работы, обслуживая других (занимаются уборкой дома, приготовлением еды, покупками, рукоделием и т. п.), тогда как мужчины отвечают лишь за мелкий ремонт и следят за исправностью семейного автомобиля. Иными словами, ведение домашнего хозяйства опирается на традиционные гендерные роли. Аналогичным образом разделение пространства дома рассматривалось как показатель властных отношений: женщины в доме зачастую не имеют собственного рабочего места.
Респондентки вполне это осознавали и жаловались на отсутствие персонального пространства – особенно те, кто увлекался шитьем, для которого требуется много места. Одна из женщин признавалась: «Мне хотелось бы иметь собственную комнату, где я могла бы спокойно шить (может быть, когда дети уедут из дома, я смогу использовать для этого одну из их спален). Мне бы хотелось иметь возможность разложить шитье и не убирать его каждый раз, когда нужно освободить стол для еды». Примечательно, что мужчине-респонденту не требовалось убирать за собой всякий раз после занятий своим хобби и возвращать используемую комнату в исходное состояние: «В моем распоряжении имеется подсобное помещение, и я могу использовать его в качестве винодельни/пивоварни. На полках всегда стоят емкости с закваской. Сейчас у меня в процессе приготовления две с половиной бутыли (сосуды для брожения емкостью в один галлон) домашнего вина… Моей жене, кажется, даже нравится, как выглядит ее комната, хотя, по мне, там беспорядок… Я оставляю там оборудование, и она больше походит на пивоварню, чем на прачечную, для которой она первоначально была предназначена».
Мужчина признает, что подсобное помещение принадлежит его жене, однако он постоянно хранит там все, что требуется для его хобби, и полагает, что его жене это даже нравится. Весьма примечательно, как оценивается это помещение с точки зрения семейных и гендерных ролей. Мужчина считает, что это комната его жены, поскольку она используется для стирки, и все же считает ее подходящей для своих занятий. Иначе говоря, домашняя работа, которую выполняет женщина, выглядит в его глазах менее значимой. Можно подумать, что в этих условиях женщины предпочитают вязание другим занятиям именно потому, что для него не требуется специального места; его легко взять и отложить в ту минуту, когда внимание вязальщицы будет отвлечено другими хозяйственными заботами.
Судя по ответам, для многих респондентов их хобби подразумевает элемент самопожертвования. Получение удовольствия и обретение самоидентификации возможны лишь в рамках обратной связи, которую вязальщицы получают от других людей; при этом женщины делают вещи не для себя и стараются не занимать много места. Вероятно, в данном случае следует говорить о кризисе идентичности, который с возрастом переживают респондентки: их положение в семье меняется, и потому им требуется новое подтверждение собственной идентичности. Возможно, эти женщины обретают специфическую идентичность, посвящая себя традиционно материнским занятиям. Неважно, нравятся в действительности им эти занятия или нет, они обусловливаются и подтверждаются системой устоявшихся семейных ролей. Когда речь заходит о рукоделии, образ жизни складывается в результате сочетания разных сфер социальной ответственности, культурного фона и предустановленных ожиданий – то есть представлений о том, как именно должен быть устроен женский досуг.
Опросы, проводившиеся МО, предоставляют интересный материал для изучения разных видов рукоделия, степени их встроенности в повседневные практики, а также для осмысления роли вязания в жизни людей. Ситуация менялась: дорожали расходные материалы и оборудование, изменялась прагматика вязания, постепенно превращавшегося из полезного труда в досуг. Во многих случаях это приводило к тому, что люди далеко не всегда могли позволить себе заниматься хобби или даже вовсе отказывались от него. Однако смысл занятий рукоделием во многом остается прежним: оно используется как средство конструирования или подтверждения идентичности.