На фронтах Первой мировой войны. 18-й гусарский Нежинский полк

Часть II. 1915 год

1. Загадочная поездка в Петроград

В РГВИА полностью сохранились приказы по 18-му гусарскому Нежинскому полку за 1915 год. В приказе № 1 от 1 января указано, что штаб находится в д. Тухово-Народов (полагаю, ныне это – Тушув-Народовы, местечко в нескольких верстах к северо-востоку от г. Мелец). Очевидно, тут полк встретил Новый год.

Полковник Д. И. Ромейко-Гурко 30 декабря в очередной раз вступил во временное командование дивизией. И офицеры, и нижние чины в начале января были загружены повседневными хозяйственными заботами. В полках шла поверка имущества. Между прочим, хранитель Музея 18-го гусарского Нежинского полка, штаб-ротмистр Л. Д. Кишкин, в своем рапорте доложил, что все вещи полкового Музея хранятся в Ельце в избранном им месте, там же сложена и часть имущества офицерского собрания. Интересно узнать: какова судьба этого склада?

5 января полк уже находился в д. Нечайна, возле м. Домброва-Тарновска. Тут он простоял до 22 января. Многие получили из дома посылки. Служба не выглядела трудной, хотя с 9 января и начались обычные строевые занятия. В этот день вернулся из Львова генерал А. М. Драгомиров, и полковник Д. И. Ромейко-Гурко вступил во временное командование 1-й гусарской бригадой. Следует заметить, что он, как опытный военный агент в недавнем прошлом, похоже, ведал в дивизии вопросами разведки и контрразведки. В «Полевой книжке» (за 13 февраля – 5 марта 1915 года) привлек внимание алфавитный список шести десятков австрийских подданных. После имени и фамилии следуют особые приметы и повседневная одежда, как правило, весьма непритязательная. Есть в списке комиссары полиции, известные вражеские разведчики и контрразведчики. Об одном лейтенанте сказано:

«…ходит сам на разведки, переодевшись в штатское платье…».

Но есть и совершенно тёмные личности. У некоторых – особые пометки:

«имеет подложный паспорт…», «имеет при себе очень маленький фотографический аппарат…», «был лакеем, вид авантюриста…», «брюнет с сильной проседью, лет 36, среднего роста, с усами, вид разбойника…».

Не лучше и женщины:

«очень веселая, среднего роста, блондинка, худая, миловидная, интересная, хороший цвет лица… выглядит интеллигентной, в разговоре вульгарна, тип уличной проститутки…», «выглядит маленькой девочкой… боязливая, нервная, уличная проститутка…», «девица, проститутка, очень малого роста, лет около 18–19…».

Создается впечатление, что в этом списке – и уже задержанные шпионы, и перевербованные, и еще только подозреваемые. Вот с таким контингентом приходилось работать интеллигентному полковнику, сыну фельдмаршала. В списке несколько жителей г. Новый Сандец. Значит, Д. И. Ромейко-Гурко, будучи комендантом города, попутно занимался и контрразведкой. Записан в этой «Полевой книжке» и капитан Ведерин, курировавший разведку в штабе 3-й армии.

15 января полковник Д. И. Ромейко-Гурко командирован по делам службы в г. Тарнов (Тарнув). На следующий день он возвращается. Что-то не дает ему покоя. В своих воспоминаниях он пишет:

«…у меня лопнул пояс на животе, заболели мускулы живота и показалась небольшая грыжа. Я отпросился на несколько дней во Львов для того, чтобы там найти себе новый пояс».

В приказе по дивизии, подписанном генерал-лейтенантом А. М. Драгомировым, говорится:

«Уволенного в г. Львов для совета с докторами специалистами вр. командующего 1-й бригадой полковника Ромейко-Гурко полагать в отпуску…».

Казалось бы, всё логично и всё законно. На автомобиле полковник добирается до административного центра Восточной Галиции. Но далее начинаются невероятные события. Следует стремительная поездка на поезде за 1750 верст, из Львова в Петроград. Д. И. Ромеко-Гурко даже много лет спустя, в эмиграции, объяснял это тем, что во всем Львове не нашлось нужного пояса, и, дескать, доктора эвакуировали его в столицу. Но почему не в Киев, всего за 550 верст? И что это за уникальный такой бандаж, который невозможно починить на месте?

Как пишет Д. И. Ромейко-Гурко, в столице он пробыл всего два дня, а затем отправился обратно и оказался во Львове, видимо, в самом конце января. Тут он узнал, что дивизия уже не на отдыхе, а в Карпатах. Действительно, 18-й гусарский Нежинский полк покинул д. Нечайна 22 января и к вечеру того дня был уже возле г. Пильзно. На ночлег гусары обосновались в деревнях Липины, Пильзнионек и Козья Воля. 23 января штаб полка уже в д. Дембовец, а вечером следующего дня – в д. Цеклин. 26 января полком была расчищена от снега горная тропа через д. Фолюш до высоты 696. Это совсем близко от линии фронта, посреди поросших густым лесом гор Низких Бескид (ныне вся эта местность – Магурский национальный парк). В последние дни января полк усиленно готовился к грядущим боям.

Полковник Д. И. Ромейко-Гурко отправился из Львова по зимнику на штабном автомобиле. По дороге он заехал в Томашев, в штаб 3-й армии, где встретил своего давнего знакомого по Пажескому корпусу полковника М. К. Дитерихса.

«Он мне сообщил, что Драгомиров на меня рвет и мечет, что несколько дней тому назад он был в штабе армии, где сообщил, что я бежал из дивизии в Петербург, и прибавил еще что-то менее правдоподобное. Дитерихс его поднял на смех…».

Понятно, что генерал А. М. Драгомиров был возмущен долгой отлучкой подчиненного. Возможно, у него также закрались подозрения, что полковник пытается действовать через его голову, нарушая субординацию. В этом, думается, истинная причина конфликта. В своих мемуарах Д. И. Ромейко-Гурко явно что-то недоговаривает. Он пишет:

«В тот же день я явился Драгомирову. Он меня очень нелюбезно принял, сказав, что здесь другие за меня дерутся. Я ему ответил, что донес ему о моей эвакуации в Петербург, откланялся и пошел к ординарцам…».

И это всё. Откровенного разговора не получилось. Между двумя военными словно пролегла полоса отчуждения. История эта казалась загадочной, пока в архиве, в «Полевой книжке» командира полка, не удалось обнаружить черновики рапорта полковника Д. И. Ромейко-Гурко начальнику дивизии генералу А. М. Драгомирову. Листки помечены 9 февраля. В 10 часов 20 минут утра полковник писал с обстреливаемой позиции у д. Петна (Пентна):

«Доношу Вашему Превосходительству, что когда я представлялся Его Императорскому Высочеству Вел. Кн. Николаю Николаевичу, Его Высочество приказал мне Вам передать благодарность полкам 16-й кавалерийской дивизии за их лихую кавалерийскую работу от лица Его Высочества, во-первых, как бывшего Генер. Инспектора, а, во-вторых, как Верховного Главнокомандующего. Прошу извинить, что за недостатком времени до сих пор об этом письменно не донес. Полк. Гурко». Вот оно что! Оказывается, действительно, полковник грубо нарушил устав: через головы многочисленных начальников он, видимо, благодаря личным связям, попал на прием к самому Верховному Главнокомандующему. Что же такое важное заставило его сделать этот шаг? Что вызвало крайнюю обеспокоенность бывалого разведчика?

Соблазнительной представляется версия, что он каким-то образом узнал о планируемом неприятелем ударе в районе Тарнув – Горлице. Однако это – маловероятно. Теория оперативного прорыва начала складываться поздней осенью 1914 года, и германские военные разрабатывали ее так интенсивно, что к началу 1915 года она предстала уже достаточно разработанной. Были установлены нормы материального обеспечения прорывов. Были разработаны инструкции по преодолению войсками укрепленных позиций. Но практиковаться в новых приемах боя германские войска начали в глубоком тылу ближе к весне, причем некоторые резервные полки для этого были отправлены в окрестности разрушенных селений и городов в Бельгии и во Франции. Разве могли об этом проведать перевербованные агенты из списка Д. И. Ромейко-Гурко? Что касается конкретного плана большого наступления 11-й германской армии под г. Горлице, то возник он только в марте и держался в тайне даже от австрийского командования. Разумеется, никто не мог о нем знать в середине января.

Гораздо более правдоподобной представляется другая причина срочной поездки Д. И. Ромейко-Гурко в Петроград. Очевидно, он узнал о намерении генералитета использовать для начавшихся позиционных боев в Карпатах спешенных кавалеристов. Ему как командиру гусарского полка это не могло понравиться. Действительно, решение выглядит странным. Кавалерия – дорогой род войск, предназначенный для выполнения определенных сложных задач на равнинной или холмистой местности. Людей долгое время обучают маневрированию в конном строю, взятию препятствий, боевому применению пик, сабель, шашек. Конечно, гусары умели воевать и по-драгунски – спешившись, ведя плотный огонь из карабинов и пулеметов. Но вот навыков окапываться в горах, строить блиндажи для защиты от горной артиллерии – у них нет. Тут нужны специально подготовленные горные егеря, наподобие тирольских стрелков. Однако, похоже, военное руководство свои серьезные просчеты в подготовке войск теперь, с началом зимней кампании, пыталось компенсировать принесением в жертву части армейской кавалерии. Очевидно, в штабах после пяти месяцев сражений пришли к мнению, что в современной войне, при обилии пулеметов и артиллерии, роль конницы снижается. В зимних же условиях ее эффективность еще более падает. Потому-то коней предполагалось оставить в долинах, а людей – двинуть в горы.

Вероятно, Д. И. Ромейко-Гурко как широко мыслящего офицера настораживало само это устремление фронта в южном направлении. Армии неизбежно должны были увязнуть в Карпатах. Горы, как губка, вбирали в себя части, не имеющие не только специального альпийского снаряжения, но ощущавшие нехватку даже обычного шанцевого инструмента. В то же самое время наиболее перспективное направление, западное, на Краков, оставалось без движения. Оно оказывалось как бы второстепенным, обезлюдевшим. Но именно тут и можно было ожидать весной коварного и сильного удара врага…

Любезный ответ Верховного Главнокомандующего означал: решение принято, ничего менять не будем, воюйте! Генерал-лейтенант А. М. Драгомиров его так и понял. В приказ по 16-й кавалерийской дивизии № 36 от 10 февраля был включен пункт 3:

«Командующий корпусом приказал объявить нижеследующее: “Его Императорское Высочество Верховный Главнокомандующий через полковника Ромейко-Гурко соизволил выразить благодарность полкам Высочайше вверенной мне дивизии за их лихую кавалерийскую работу… Счастлив объявить о столь лестной оценке нашей боевой работы и вполне уверен, что все чины дивизии положат все силы, чтобы поддержать свою боевую славу и в будущих делах. Генерал-лейтенант Драгомиров».