Исчезнувшая

Эми Эллиот. 8 января 2005 года. Страницы дневника

Тра-ля-ля! Я улыбаюсь, как обретшая семью сирота, когда это пишу. Даже слегка неудобно, что я такая счастливая, будто болтающая по телефону девчонка из онлайн-комиксов «Техниколор», еще бы добавить волосы, собранные в конский хвост, да речевой пузырь над головой: «Я познакомилась с мальчиком!»

Но ведь это правда. Самая настоящая правда жизни. Да, я встретила парня – высокого, сильного, прекрасно одетого, с чувством юмора и крутой задницей. Позвольте мне подробно описать всю сцену, поскольку она достойна быть сохраненной в памяти потомков. О нет! Только не думайте, что я нафантазировала себе потомство! Фи!

Но все по порядку. Новый год еще не наступил, но было до него рукой подать. Зима: рано темнеет, на улице собачий холод.

Кармен, одна из моих новых подружек – так себе подружка, чуть-чуть; бывают подружки, которым неудобно отказывать, – пригласила меня в Бруклин, на вечеринку с писателями. Мне нравятся вечеринки с писателями, мне нравятся писатели, я родилась в семье писателей, я сама писатель. Мне все еще в кайф, как пишется это слово – ПИСАТЕЛЬ – в любом документе, в любой анкете, где есть вопросы о роде моей деятельности. Ну, допустим, я составляю персональные опросники, а не даю главные новости на первую полосу, но все равно, как мне кажется, этого достаточно, чтобы заявить: я писатель. Работа в журнале – временная, она нужна, чтобы оттачивать навыки, копить наблюдения и вникать в детали. Чтобы потом не болтали, будто я такая же бестолковая, как и все писаки. Лучше один раз увидеть, и все такое. Снова наползает улыбка удочеренной сиротки: ну согласитесь, все это не так уж маловажно. Я серьезно считаю, что мои анкеты сами по себе поднимают меня на более высокий профессиональный уровень. Разве я не права?

На вечеринке вы попадаете в окружение настоящих и даже талантливых писателей, которые сотрудничают с высококлассными, важнющими газетами и журналами. А вы зарабатываете тем, что составляете анкеты для женского листка. Когда вас спрашивают насчет профессии, вы:

а) смущаетесь и мямлите: я всего-навсего автор глупых викторин;

б) обижаетесь: я настоящий писатель, а сейчас я в поисках серьезных предложений; кстати, сами-то чем промышляете?

в) с гордостью рассказываете о своих достижениях: я готовлю персональные опросники, используя глубокие познания в психологии; у меня степень магистра, между прочим, и кстати, еще один факт: я прототип героини популярной книжной серии для детей, вы об «Удивительной Эми» разве не слышали? Нет? Ну, тогда курите бамбук, снобы!

Ответ: в), и только в).

Но хватит об этом.

Вечеринку устраивал один из друзей Кармен, промышляющий журнальными рецензиями на тему киноискусства. Весьма забавный малый, по утверждению той же Кармен. Я боялась, как бы она не затеяла меня с кем-нибудь свести. Мне неинтересны запланированные знакомства. Нужно, чтобы мужчина сидел в засаде и нападал неожиданно, этакий хищный зверь-любовник. Иначе тушуюсь. Изо всех сил стараюсь быть обворожительной, потом лезу вон из кожи, чтобы настоящей обворожительностью замаскировать фальшивую обворожительность, и наконец превращаюсь в Лайзу Минелли. Танцую в трико с блестками и умоляю полюбить меня. Котелок, джаз-хэнд и улыбка на тридцать два зуба.

Нет, я понимаю Кармен, которая липнет к своему приятелю. Он ей нравится, и это отлично.

Мы поднимаемся на три пролета по раздолбанным ступенькам и заходим в душное помещение, полное писателей. Куча солнцезащитных очков и растрепанных шевелюр, ковбойских рубашек и водолазок всех цветов радуги, черные суконные пикоты свалены на банкетку, и вся эта гора сползает на пол. На стене постер «Побега» на немецком («Ihre Chance war gleich Null!»). Из стереоколонок поет Франц Фердинанд: «Take Me Out».

Парни толкутся у карточного столика, где составлена вся выпивка, подливают себе после каждой пары глотков, так как выпивки мало, а в большой семье клювом не щелкают. Я протискиваюсь между ними, подставляя пластиковый стаканчик, словно уличный музыкант, получаю горсть кубиков льда и пару глотков водки от парня со слащавым лицом, одетого в футболку «Космические захватчики».

Вскоре на всех остается бутылка убойно-зеленого яблочного ликера. Это если, как с иронией заметил хозяин, кто-нибудь не сгоняет за выпивкой. Но самопожертвование маловероятно – каждый утверждает, что именно он бегал в прошлый раз. Здесь послерождественская вечеринка, гость напраздновался до тошноты, он ленив и недоволен одновременно. Вечеринка, где слишком много пьют и долго подбирают мудреные выражения в спорах, выдыхая сигаретный дым в форточку даже после того, как хозяин просит выйти на улицу. Мы уже сказали друг другу все на тысяче вечеринок в минувшие праздники, и говорить больше не о чем, но мы скучаем тут все вместе, потому что не хотим идти на мороз; у нас ломит кости от хождения по лестницам в метро.

Я бросила Кармен с ее щеголем-дружком – они что-то обсуждали в углу кухни, ссутулившись и сблизив лица так, что смахивали на сердечко с валентинки. Ну и ладно. В желудке посасывало, и я размышляла, где добыть еды, озираясь в центре комнаты, как ребенок, впервые попавший в закусочную. Но уже практически ничего не осталось. Какие-то обломки картофельных чипсов на дне огромной тарелки фирмы «Тапперваре». Блюдо с овощным ассорти из супермаркета – привядшая морковь, пожухлый сельдерей и спермовидный дип-соус – стояло на кофейном столике нетронутым, если не считать торчащие из еды окурки, точно дополнительные призы.

Меня часто тянет на импульсивные поступки. А что, если прыгнуть в партер прямо с театрального балкона? А что, если поцеловать по-французски бродягу, сидящего напротив в вагоне метро? А что, если усесться на пол посреди шумной вечеринки и съесть все, что ни есть на этом блюде, включая хабарики?

– Не ешьте ничего отсюда, – произносит голос.

Это он (па-па-па-ПАМ-М-М!), но я еще не знаю, что это он (па-па-ПАМ-М-М!). Пока я знаю, что это парень, который заговорил со мной. У него налет самовлюбленности, такой же, как у ироничного чувака в футболке, только этому самомнение более к лицу. Передо мной тип мужчины, который умеет себя подать, умеет понравиться женщине, умеет трахнуть ее как следует. А я не прочь потрахаться как следует! Жизнь все время подсовывает мне три типа мужчин. Опрятные члены Лиги плюща, которые мнят себя персонажами романов Фицджеральда. Прилизанные парни с Уолл-стрит, у которых знак доллара не только в глазах, но и в ушах, и во рту. И утонченные интеллигентные мальчики, до того манерные, что тебя постоянно разбирает смех. Персонажи Фицджеральда в постели склонны к бессмысленному подражанию порно, много шума, акробатики и никакого толку. Финансисты слабы и быстро отворачиваются. Деликатные умники трахаются так, словно сочиняют математический рок, – эта рука отбивает аккорды здесь, а этот палец задает басовый ритм тут.

Я не слишком ли развратной выгляжу? В паузе пересчитываем, сколько их было. Одиннадцать? Неплохо… Но мне всегда казалось, что двенадцать – вот хорошее, солидное число. Если закругляться, то на нем.

– Нет, правда, – продолжает номер двенадцать (Ха!). – Отойдите подальше от подноса. У Джеймса есть еще кое-что в холодильнике. Целых три вида блюд. Как относитесь к маслинам с горчицей? Маслина там, правда, только одна, но все-таки…

«Маслина там, правда, только одна, но все-таки…» Не пик остроумия, но бывают такие особые шутки, для внутреннего употребления, которые с годами становятся все забавнее. Это из-за ностальгии. Я представляю, как год спустя мы будем шагать по Бруклинскому мосту на закате и кто-нибудь из нас обязательно шепнет: «Маслина там, правда, только одна, но все-таки…» И мы будем хохотать.

Тут я спохватываюсь. Ужас! Если бы он догадался, чего я себе намечтала на целый год, то бежал бы без оглядки, а это в мои планы не входит.

Я много улыбаюсь, но это в основном потому, что он супер. Красавец – глаз не оторвать; просто шизеешь от такого великолепия. Подмывает обратиться с неуклюжим: «Сам-то хоть знаешь, какой ты обалденный?» И дальше завяжется беседа. Держу пари, все записные ловеласы терпеть его не могут. Он напоминает богатенького подонка из подростковых фильмов восьмидесятых. Такой задирает чувствительных неудачников, пока не получит тортом в физиономию, – и вот он стоит дурак дураком, а взбитые сливки текут ему за стиляжно поднятый воротник.

Но этот парень так себя не ведет. Его зовут Ник. Хорошее имя, оно помогает ему выглядеть симпатичнее и нормальнее. Да он такой и есть. Когда Ник представляется, я отвечаю:

– Да, это удачное имя.

Он улыбается и пускается в рассуждения:

– Верно. Ник как раз тот парень, с которым можно просто попить пива. Тот парень, который не помнит, тошнило ли вас в его машине. Ник!

Он выдает подряд несколько жутких каламбуров. Я улавливаю от силы три четверти цитат из кинолент. А может, и две трети. (Узелок на память: взять в прокате «Верняк».) Он снова наливает мне спиртного, даже не спрашивая разрешения, при этом находит более-менее пристойный стакан. Он претендует на меня, он пометил меня: «Я успел первым, теперь она моя». И это здорово. Особенно после моего последнего нервного, мягкотелого парня эпохи победившего феминизма. У Ника широкая улыбка – улыбка сытого кота. Как будто он сейчас выплюнет лимонные перья канарейки Твити. Он не спрашивает, чем я зарабатываю на жизнь, и это очень тонкий ход. (Между прочим, я писательница, чтоб вы знали.) Он беседует со мной на плавном говорке уроженцев Миссури. Рассказывает, что родился и вырос на окраине Ганнибала, на родине Марка Твена, где тот черпал вдохновение для «Тома Сойера». Рассказывает, как подростком работал на пароходе – ужин и джаз для туристов. А когда я смеюсь – нагловатая, своевольная нью-йоркская девчонка, которая никогда не рисковала съездить в эти огромные внутренние штаты, штаты, где живут совсем иные люди, – он сообщает, что Миссури – волшебный край, в мире нет земли красивее, нет штата величественнее. При этом глаза его такие озорные, а ресницы такие длинные! Легко представить, каким он был в детстве.

Мы уезжаем в одном такси. Уличные фонари делают дорогу полосатой, даже кружится голова. Шофер давит на газ, будто мы уходим от погони, но в двенадцати кварталах от моего дома мы застреваем в классической неожиданной нью-йоркской пробке. Ныряем из такси в холод и пустоту.

Что потом? Ник провожает меня домой, легонько обнимая за талию, а наши лица зябнут. Свернув за угол, мы видим, как местная пекарня разгружает сахарную пудру, – мешками, как цемент, их заносят в подвал. Призрачные тени грузчиков плывут в белесом сладком мареве. Улица качается под ногами, Ник притягивает меня к себе и улыбается. Берет мой локон и пропускает между пальцами. Дважды дергает, будто звонит в колокольчик. Его ресницы припорошены пудрой, а потом он склоняется и слизывает сахар с моих губ, словно пробует меня на вкус.

«Их шансы равны нулю!» (нем.)