Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Из Португалии – а кто говорит из Испании, но это всё едино – вывезли утку; прозвали её Португалкою; она несла яйца, потом её зарезали, зажарили и подали на стол, – вот и вся её история. Выводков из её яиц тоже звали Португалками, и это кое-что значило. Наконец, из всего потомства первой Португалки осталась на утином дворе только одна. На этот утиный двор допускались и куры с петухом, неимоверно задиравшим нос.
– Он просто оскорбляет меня своим неистовым криком! – говорила Португалка. – Но он красив, – этого нельзя у него отнять – хоть и не сравнится с селезнем. Ему бы следовало быть посдержаннее, но, ведь, сдержанность – это целое искусство, требующее высшего образования. Этим отличаются певчие птички, что гнездятся вон там в соседском саду на липах! Как мило они поют! В их пении есть что-то такое трогательное, «португальское» – как я это называю! Будь у меня такая певчая птичка, я бы заменила ей мать, была бы с нею ласкова, добра! Это уж у меня в крови, в моём португальстве.
И как раз в эту минуту к ней и свалилась с крыши певчая птичка. Она шарахнулась оттуда, спасаясь от кошки, и отделалась сломанным крылом.
– Как это похоже на кошку, на эту кровопийцу! – сказала Португалка. – Я знаю её ещё с той поры, как у меня самой были утята! И подумать, что такому созданью позволяют жить и бегать тут по крышам! Нет, уж в Португалии, я думаю, этого не увидишь!
И она принялась соболезновать о бедной певчей птичке. Соболезновали и простые утки, не португальские.
– Бедная крошка! – говорили они, подходя к ней одна за другой. – Сами мы не из певчих, но в нас есть внутренний резонанс или, как это назвать иначе? Мы чувствуем, хоть и не говорим о том!
– Так я поговорю! – сказала Португалка. – И сделаю для неё кое-что! Это прямой долг каждого! – С этими словами она подошла к корыту и зашлёпала во воде крыльями, так что чуть не потопила птичку под дождём брызг, но – от доброго сердца. – Вот это доброе дело! – сказала Португалка. – Пусть смотрят и берут пример.
– Пип! – пискнула птичка; сломанное крылышко не давало ей встряхнуться хорошенько; но она всё-таки понимала, что её выкупали от доброго сердца. – Вы очень добры, сударыня! – прибавила она, но о повторении душа не просила.
– Я никогда не думала о своей доброте! – ответила Португалка. – Но я знаю, что люблю всех моих ближних, кроме кошки! А этого уж от меня и требовать не вправе. Она съела у меня двух утят!.. Ну, будьте же теперь здесь как дома! Это можно! Сама я тоже нездешняя, что вы, конечно, видите по моей осанке и оперению. А селезень мой здешний, не моей крови, но я не спесива!.. Если вас вообще кто-нибудь поймёт здесь во дворе, то, смею думать, это я!
– У неё Портулакия в зобу! – сострил один маленький простой утёнок; остальные простые утки нашли это бесподобным: Портулакия звучит, ведь, совсем как Португалия! И они подталкивали друг друга, крякая: Рап! Вот остряк! – Потом они опять заговаривали с певчею птичкой.
– Португалка – мастерица поговорить! – сказали они. – У нас нет таких громких слов в клюве, но и мы принимаем в вас не меньшее участие! И если мы ничего не делаем для вас, то не кричим об этом! По нашему так благороднее.
– У вас прелестный голос! – сказала одна из пожилых уток. – То-то, должно быть, приятно сознавать, что радуешь многих, как вы! Я, впрочем, мало смыслю в пении! Оттого и держу язык в клюве. Это лучше, чем болтать глупости, каких вам столько приходится выслушивать.
– Не надоедайте ей! – вмешалась Португалка. – Ей нужен отдых и уход. Хотите, я опять вас выкупаю, маленькая певунья?
– Ах, нет, нет! Позвольте мне остаться сухою! – попросила та.
– А мне только водяное леченье и помогает! – продолжала Португалка. – Развлечение тоже очень полезно! Вот скоро придут в гости соседки куры; между ними есть две китаянки; они ходят в панталончиках и очень образованы. Они тоже нездешние, и это очень подымает их в моих глазах.
Куры явились; явился и петух. На этот раз он был настолько вежлив, что не грубиянил.
– Вы настоящая певчая птица! – сказал он птичке. – И делаете из своего крохотного голоска, что можете. Но надо иметь свисток посильнее, чтобы слышно было, что ты – мужчина!
Обе китаянки пришли от птички в восторг: она после купанья была вся взъерошенная и напомнила им китайского цыплёнка. – Как она мила! – сказали они и вступили с нею в беседу. Говорили они шёпотом и всё на «пе», как породистые китаянки.
– Мы, ведь, вашей породы! Утки, даже сама Португалка, принадлежат к водяным птицам, как вы, вероятно, заметили. Вы нас ещё не знаете, но и многие ли нас здесь знают, или дают себе труд узнать? Никто, даже из кур никто, хотя мы и рождены для более высокой нашести1, нежели большинство! Ну да пусть! Мы смирно идём своею дорогой среди других, хотя у нас и другие принципы: мы смотрим только на одно хорошее, говорим только о хорошем, хотя и трудно найти его там, где нет ничего! Кроме нас двух, да петуха, во всём курятнике нет даровитых и в то же время честных натур. Об утином дворе и говорить нечего. Мы предостерегаем вас, милая певунья! Не верьте вон той короткохвостой утке, – она хитрая! А вот та пёстрая, с кривым узором на перьях, страшная спорщица, никому не даёт сказать последнего слова, и сама всегда неправа! Та жирная утка обо всех отзывается дурно, а это противно нашей природе: уж если нельзя сказать хорошего, лучше молчать! Португалка одна отличается хоть некоторым образованием, и с нею ещё можно водиться, но она тоже пристрастна и слишком много говорит о своей Португалии.
– И что эти китаянки расшептались! – удивлялась пара простых уток. – На меня они наводят скуку; я никогда с ними не разговариваю.
Вот, явился и селезень. Он принял певчую птичку за воробья.
– Ну да, я много не разбираю! – сказал он. – Всё едино! Она из породы шарманок; есть они – ну и ладно.
– Пусть себе говорит, а вы не обращайте внимания! – шепнула птичке Португалка. – Он зато весьма деловитый селезень, а дела, ведь, главное!.. Ну, а теперь, я прилягу отдохнуть. Это прямой долг по отношению к самой себе, если хочешь разжиреть и быть набальзамированною яблоками и черносливом.
И она улеглась на солнышке, помигивая одним глазом. Улеглась она хорошо, сама была хороша, и заснула хорошо. Певчая птичка почесала сломанное крылышко и прилегла к своей покровительнице. Солнышко так славно пригревало, тут было чудесное местечко.
Соседские куры принялись рыться в земле; они в сущности и приходили сюда только за кормом. Потом они стали расходиться; первые ушли китаянки, за ними и остальные. Остроумный утёнок сказал про Португалку, что она скоро впадёт в «утиное детство». Другие утки закрякали от смеха. «Утиное детство!» Ах, он бесподобен! Вот остряк!» И они повторяли и прежнюю его остроту: «Портулакия». Ужасно забавно было! Затем улеглись и они.
Прошёл час, вдруг на двор выплеснули помои и всякие кухонные отброски. От этого всплеска вся спящая компания проснулась и забила крыльями. Проснулась и Португалка, перевалилась на другой бок и пребольно придавила певчую птичку.
– Пип! – пискнула та. – Вы наступили на меня, сударыня!
– Не попадайтесь под ноги! – ответила Португалка. – Да не будьте такою неженкой! У меня тоже есть нервы, а я никогда не пищу!
– Не сердитесь! – сказала птичка. – Это у меня так вырвалось!
Но Португалка не слушала, бросилась на поживу и отлично пообедала. Покончив с едой, она опять улеглась. Птичка снова подошла к ней и хотела было доставить ей удовольствие своим пением:
– Теперь мне надо отдохнуть после обеда! – сказала утка. – Пора вам привыкать к здешним порядкам! Я спать хочу!
Бедная птичка совсем растерялась: она, ведь, хотела услужить! Когда же госпожа Португалка проснулась, птичка уж опять стояла перед нею и поднесла ей найденное зёрнышко. Но утка не выспалась, как следует, и, разумеется, была не в духе.
– Отдайте это цыплёнку! – крикнула она. – Да не стойте у меня над душой!
– Да вы сердиты на меня? – спросила птичка. – Что же я сделала?
– Сделала! – повторила Португалка. – Выражение не из изящных, позвольте вам заметить!
– Вчера светило солнышко, – сказала птичка: – а сегодня так серо, темно! Мне так грустно!
– Вы не сильны во времяисчислении! – сказала Португалка. – День ещё не кончился! Да не смотрите же так глупо!
– Теперь у вас точь в точь такие же злые глаза, как те, от которых я спаслась сюда!..
– Ах, бесстыдница! – сказала Португалка. – Вы меня приравниваете к кошке, этой хищнице? В моей крови нет ни единой злой капельки! Я приняла в вас участие и научу вас приличному обхождению!
И она откусила птичке голову; птичка упала мёртвая.
– Это ещё что?! – сказала Португалка. – И этого перенести не могла? Ну, так она и не жилица была на этом свете! А я была для неё матерью, это я знаю! Сердце у меня есть!
Соседский петух просунул голову на двор и закукурекал, что твой паровоз.
– Вы изводите меня своим криком! – сказала утка. – Это всё вы виноваты! Она потеряла голову, да и я свою скоро потеряю!
– Не много-то места она теперь занимает! – сказал петух.
– Говорите о ней почтительнее! – сказала Португалка. – У неё был голос, она умела петь, была образована! Она была нежная и любящая, а это также приличествует животным, как и так называемым людям!
Вокруг мёртвой птички собрались все утки; утки вообще сильно чувствуют и выражают свои чувства: и зависть и жалость. Тут завидовать было нечему, так они жалели. Пришли и куры-китаянки.
– Такой певчей птички нам уж не нажить! Она была почти что китаянка! – И они всхлипывали; другие куры тоже, а утки ходили с красными глазами.
– Сердце-то у нас есть! – говорили они. – Этого уж у нас не отнимут!
– Сердце! – повторила Португалка. – Да, этого-то добра у нас здесь почти столько же, сколько и в Португалии!
– Подумаем-ка лучше, чем бы набить зобы! – заметил селезень. – Это важнее всего! А если и разбилась одна шарманка, что ж? Их ещё довольно осталось на свете!
