Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава II. ФЛАММА
Лето 866 года от основания Рима
Рим
Когда Приск подходил к своему дому, то всякий раз старался не смотреть на колонны у входа. Этот пристроенный вестибул (а вернее – настоящий портик) был творением рук самого ненавистного человека в мире. Авл Эмпроний, получивший имущество Присков в награду за подлый донос, начал обустраивать здесь свое гнездо на новый лад. Начал-то он начал, да не преуспел.
Где теперь Авл Эмпроний? В последний раз Приск сталкивался с ним на Данубийском лимесе, но и тогда этот мерзавец снова ускользнул.
Исчез, растворился. А колонны стоят.
И все же по какой-то причине новый хозяин не приказал снести это безобразие. Может быть, он просто любил этот дом, как любят живого человека, а пережитые напасти и горе не в силах поколебать это чувство. Здесь жил его отец, здесь в перистиле он учил Гая сражаться, здесь преторианцы убили отца по приказу императора Домициана. Ни за какие блага на свете Приск не расстался бы с родовым гнездом снова. На втором этаже он велел пристроить деревянный балкон, а Кориолла украсила его цветами в горшках. Такие балконы делались обычно в инсулах, а не в частных домах, но почему бы и нет, если здесь можно с удовольствием посидеть вечерком вместе с женушкой, наблюдая, как кипит столичная жизнь в узкой улочке у них под ногами.
Привратник дрых в тени портика у входа, устроившись на низенькой табуретке в обнимку со здоровенным псом по кличке Борисфен. Хозяина Борисфен учуял, приподнялся, вильнул хвостом. Пса этого Приск привез с Данубийского лимеса, с годами зверь сделался огромен, неповоротлив и напоминал закованного в броню катафрактария. Привратник был стар и к тому же изуродован во время Первой Дакийской войны, но предан не хуже пса и еще довольно силен.
Приск велел остановить лектику у входа, расплатился с носильщиками и помог Фламме выбраться из носилок. За время пути раненому стало немного легче – во всяком случае, он успокоился и перестал трястись. Может быть, потому, что Мевия догадалась остановиться у ближайшего фонтана и дать раненому напиться. Сказать к слову, после того как Фронтин при императоре Нерве назначен был смотрителем водопровода в Риме, вода в столице сделалась намного вкуснее и чище. Приск и Мевия тоже напились. После чего Мевия без всяких намеков со стороны Приска объявила, что ей надо срочно домой – она и так уже слишком задержалась, – и ушла вместе с Марком, как бы демонстрируя, что убийство в библиотеке более ее не касается. Кто спорит, на первый взгляд во всей этой истории не было ничего интересного. Но Приск чуял – тут какая-то опасная тайна. Недаром Фламма трясется и молчит.
Вместе с привратником Приск ввел раненого в атрий. Фламма при каждом шаге стонал и закатывал глаза, но после трех или четырех шагов вдруг пробормотал:
– Ты так мне и не сказал, сколько стоят эти колонны.
Приск остановился.
– Может быть, ты сам пойдешь, а не будешь виснуть у меня на руках?
– Ну и пойду… – Фламма приосанился, но правой руки с живота не убрал. – А этот мрамор точно не по твоему кошельку.
– А плевать… – отозвался Приск.
Речь шла о новых колоннах каристийского мрамора в атрии, которые хозяин установил в прошлом году. Рисунок для мозаики на полу бывший центурион придумал самолично, хотя подобной деталью хвастаться и не стоило – не пристало римлянину такое занятие. Его сфера – война и политика, управление поместьем, на худой конец – если беден – земледелие, а для сословия всадников – торговля. А рисунки, фрески, мозаики – эти безделки хозяева мира всегда оставляли грекам. А римлянину оставалось просто гордиться красотой дома и богатством.
– Пойдем в таблиний ? – предложил хозяин Фламме.
– Лучше в библиотеку, – пробормотал раненый. – К тому же это бывший таблиний… Избираем компромисс…
Фламма обожал разные такие словечки, а еще обожал являться к Приску в гости без предупреждения. Впрочем, хозяин не протестовал. И пускай порой Фламма выглядел нелепо, родство их душ с каждым годом становилось очевиднее. Вечером за обедом друзья могли часами обсуждать «Метаморфозы» Овидия. А еще Фламма притаскивал эпиграммы – он их обожал – и зачитывал творения Ювенала самолично, пытаясь под шумок непременно прочитать и пару своих – но бывал тут же уличен и раскритикован за неудачный слог и натужные шутки.
Что касается библиотеки, то половина свитков в ней и так принадлежала Фламме – в съемной комнатушке книги попросту негде было хранить, а Фламма почти все деньги, что оставались после оплаты жилья и еды, тратил на свитки. Так что кресло, в которое его теперь усадили, было ему как родное – здесь он просиживал часами в дни праздников, когда большинство жителей столицы с утра до вечера торчали в амфитеатре Тита или в Большом цирке.
– Прим, пошли внучонка за лекарем, – велел хозяин привратнику.
Ни детей, ни внуков у Прима не имелось, но, как к родному, он привязался к мальчишке, которого Приск купил в Мезии, и теперь все в доме кликали мальца внучонком.
Библиотека в самом деле когда-то служила таблинием отцу Приска, потому что от настоящего таблиния в те дни пришлось отказаться. Теперь молодой хозяин, вернув себе дом, устроил здесь хранилище книг. Комната была просторная, с окном, выходившим в перистиль. От Эмпрония здесь остались кресла и большой стол, а еще за время недолгого своего владения доносчик успел застеклить окно, но летом раму всегда держали открытой.
– Закрой окно, – попросил Фламма. Голос его больше не дрожал, но говорил библиотекарь очень тихо.
И было что-то в его голосе такое, что-то настолько зловещее, что Приск тут же повиновался. Он закрыл окно и повернулся к старому товарищу. Тот наконец разжал правую руку, и складки сбившейся набок тоги медленно развернулись. Тогда библиотекарь извлек из-под шерстяной изжеванной и перепачканной в крови ткани кожаный футляр.
– Здесь нас никто не подслушает? – Фламма покрутил головой.
– Надеюсь, что никто.
Тревога раненого невольно передалась Приску, но хозяин дома не в пример лучше владел собой.
Фламма, помедлив, открыл футляр и достал один-единственный свиток, хранящийся внутри.
– Из-за этого пергамента убили старика, – признался библиотекарь.
– Расскажи, как все было.
– Сначала прочти, – предложил Фламма.
Приск застыл в нерешительности. Печать на свитке имелась, но висела она на оборванной веревке – свиток был вскрыт. А печать была императорской. Рожки скалки из слоновой кости говорили о том, что свиток принадлежал человеку небедному. И еще очень не понравился Приску взгляд Фламмы. В нем были страх и мольба. Человек, не побоявшийся вступиться за дакийскую деревушку – один против мавретанских головорезов Лузия Квиета, о жестокости которых ходили легенды среди легионеров, – сейчас примитивно трусил.
Поколебавшись, Приск развернул свиток и принялся читать. Пергамент был не длинен – всего три красные рубрики разделяли по вертикали «страницы» свитка.
Было еще светло, лучи западного солнца ковром ложились на мраморный пол с наборной мозаикой. В центре узора – сама Минерва с копьем и щитом, в золотом шлеме. А Приск читал и перечитывал пергамент, с трудом осознавая – что именно у него в руках.
– Ты хоть понимаешь, что это? – спросил он наконец, откладывая свиток и глядя на Фламму.
Тот невольно сжался в кресле и нехотя кивнул.
– И как это попало в библиотеку?
– Полагаю, вчера… Когда Форум Траяна посетила Великая дева…
– Старшая весталка? – зачем-то переспросил Приск.
– Ну да. Она привезла в дар несколько футляров со свитками. По матери Великая дева из рода Корнелиев. Сообщила, что дарует библиотеке книгу Суллы – его записки о войнах с Югуртой. Причем не какой-то переписанный издателями экземпляр, а самый что ни на есть подлинный, тот самый, что надиктовал Сулла секретарю. Разумеется, мне лично захотелось ознакомиться с этими записками. И вот я прихожу сегодня в латинскую библиотеку и, к своему огорчению, вижу, что Паук роется в свитках, только вчера доставленных Великой девой.
– Паук?
– Ну да… так зовут… то есть звали этого книжного червя. Я решил, что он первый хочет завладеть рукописью Суллы, и подошел к нему сказать, что я прежде него хочу видеть свиток, все же Паук – вольноотпущенник, а я – римский гражданин. И что пергамент надо непременно отдать переписчику. В первый момент, услышав мой голос, Паук так подпрыгнул, будто я всадил ему стиль в задницу, потом заорал на меня как сумасшедший.
– Что он орал?
– «Вон! Убирайся…» Не давал вставить в ответ ни слова… Центурион Валенс на нас так никогда не орал, как этот сумасшедший грек. Я ушел ошеломленный. Даже перебрался в греческую библиотеку. Но тут меня охватили подозрения. Решил, что старик хочет похитить свиток Суллы. Украдет и напишет свою книгу о войне на Востоке… и это меня так разозлило. Я аж закипел от подобной догадки – будто негашеную известь кинули в воду. Ворюга! Да еще на меня орет! Я схватил стиль со стола и побежал назад. И что же я вижу! Футляры и свитки разбросаны по полу, а Паук борется с каким-то парнем в грязной тоге. Но при этом левой рукой прижимает к груди футляр. Миг – и парень полоснул старика по горлу.
– Ужас… – прошептал Приск без всякого выражения.
– Точно – ужас, – подхватил Фламма. – Не знаю – что тогда со мной случилось. Наверное, вспомнил, как мы с даками сражались. Подлетел я к этому парню и пырнул его стилем в бок. Потом рванул из рук умирающего старика футляр и пустился бежать – назад в греческую библиотеку. По дороге засунул футляр под тогу. Влетаю в залу, ору: «На помощь, Паука убили». А я – весь в крови. Это парень успел меня ранить в руку, но, как и когда – я даже не заметил. Там у нас как раз находился один из рабов, что таскает футляры и всякую мебель, здоровый такой, но жуткий тупица, кажется, и читать не умеет. Он ухватил палку, которой открывает наверху рамы, чтобы в жаркий день не было душно, и помчался к «латинянам». Он-то и не пустил убийцу в греческую половину – треснул пару раз так, что тот понял: меня ему не достать, и дал деру.
– А ты?
– А я забился в экседру, где ты меня потом нашел, ну и… вытащил свиток из футляра. Я был так уверен, что это книга Суллы, что, не задумываясь, сломал печать и развернул пергамент. Стал читать и понял…
– Да неужели? Неужели понял?
Фламма отчаянно закивал. Почему-то Фламма напомнил Приску в этот миг черного щенка, которого обрекли на жертву Гекате. Да уж, сегодня все мысли – о смерти и кровавых жертвах.
– А прежде чем сломать печать, не поглядел, чья она? А?
В этот раз жест отрицательный.
– Ты не обделался, когда прочел? – спросил Приск зло.
– Нет, я просто удивился.
– Чему…
– Ну, тому, что предсказание Тиресия не сбудется.
Фламма замолчал, кажется, до него только сейчас начало доходить, в какую отчаянную историю он влип. И втравил старого друга.
– Это завещание, Фламма, – произнес тоном злобного учителя Приск. – Завещание императора Траяна! Ты слышишь? А? Слышишь или нет?
– Я-то слышу, – прошипел Фламма, – а тебе совершенно не нужно орать, чтобы слышал еще кто-то другой. Что вижу завещание, я понял очень быстро. И еще понял, что имени Адриана в этом пергаменте нет. А ведь Тиресий предсказал Адриану, что тот будет императором после Траяна. Мы ведь это все знаем…
Приск несколько раз кивнул и прошелся по библиотеке.
Ну да! Про предсказание всему славному контубернию известно. И не только одному контубернию, а многим и многим… А вот про то, что пророчество это выдумал хитрец Кука, а предсказатель Тиресий только озвучил, знают немногие. Так что ничего провидческого в этом предсказании никогда не было. Сами выдумали, сами воплощаем… Дела исключительно земные.
– Завещание императора должно храниться в храме Весты, – напомнил Приск. – А не в библиотеке, где какой-то Фламма может сунуть нос куда не надо!
– Великая дева нередко бывает у нас. Она уже посещала Форум Траяна во время посвящения колонны. Ах да! Теперь я вспомнил: в тот день она долго разговаривала с Пауком.
– Колонну посвящали чуть более месяца назад, – уточнил Приск. – Значит, тогда они и сговорились, что весталка принесет завещание, а Паук… Паук должен был его кому-то передать. Но кому? – Приск уставился на библиотекаря.
– Откуда мне знать! – Фламма заерзал в кресле.
– Что же получается? – продолжал рассуждать вслух хозяин, все убыстряя шаги, – библиотека казалась ему теперь клеткой, а сам он – запертым в нее зверем. – То ли Паук проговорился, то ли кто-то другой узнал, что Великая дева переправила завещание в библиотеку. И прислал своего человека опередить Паука и завладеть пергаментом.
– То есть получается… У нас сразу парочка врагов?
– У нас? – Приск остановился и ястребом уставился на товарища. – Парочка? А про императора ты не забыл?
Фламма потерянно молчал.
Приск взял пергамент, медленно свернул, так же медленно положил в футляр (Фламма не отрывал взгляда от его рук, но ни о чем не спрашивал), футляр спрятал в окованный медью сундук и запер на замок. Теперь в сундуке военного трибуна хранилось завещание Траяна. Приск ни мгновения не сомневался, что завещание подлинное, хотя все в окружении императора хором утверждали, что Траян свою последнюю волю еще не записал. Такая маленькая хитрость – не позволить претендентам начать склоку прежде, чем Траян умрет.
Но роль властелина Рима друзья обсудить не успели – в дверь поскреблись.
Приск распахнул ее так резко, что стоявший за ней мальчишка лет восьми едва не упал.
– Лекарь явился… – сообщил мальчонка, с изумлением заглядывая в комнату – что это хозяин так дергается?
Приск молчаливо махнул рукой в сторону кресла, давая понять, что, мол, раненый здесь, и им можно заняться. А сам вышел в атрий.
Чудища морские получились почти как настоящие. Рыбы били хвостами и разевали рты, очутившись на берегу, кальмары скручивали узлами щупальца, морские звезды лежали на песке – только протяни руку и возьми. Мастер в точности перенес рисунок хозяина на пол, подобрал камешки с любовью: множество оттенков серого – от темного, почти черного, до мутновато-белого, каким бывает густой туман в дакийских ущельях, синие камешки – от лазури до густого черно-синего (такой бывает морская пучина во время шторма, когда ярится и надувает щеки Борей). А вот и желтый – золотистый, воистину солнечный, а рядом светлый, как лепестки отцветающего лютика…
Кориолла сидела на скамье в атрии, поджидая мужа. Накануне они немного поцапались, и теперь Кориолла первая – как всегда – искала примирения. И еще она надеялась – опять же как всегда – настоять на своем.
Заслышав шаги Гая, Кориолла вскочила, одернула длинную столу – хозяйке богатого дома не пристало расхаживать в короткой тунике даже по комнатам.
– Пойдем в сад, я покажу тебе грядку с левкоями… – улыбнулась она.
Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. До рождения сына их не было. После вторых родов Кориолла располнела, но полнота ей шла, делала более женственной.
Перистиль был гордостью хозяйки, ее детищем. С двух сторон окруженный портиками – и в каждом по двенадцать новеньких беломраморных колонн. По углам чернели туи и кипарисы, а на грядках с левкоями творилось розово-лиловое буйство.
«Тот самый кипарис», – подумал Приск, глядя на старое дерево в углу садика.
Тот самый кипарис, что рос еще в дни, когда отец учил недотепу-сына орудовать гладиусом и фракийским клинком. Сколько лет с тех пор миновало? Восемнадцать? Или девятнадцать даже. Ну да, это был 847 год от основания Рима , девятнадцать лет назад его отец тренировал в этом перистиле Мевию и юного Гая. Девятнадцать лет пронеслись галопом, посеребрив виски и оставив немало отметин на теле. И на душе – тоже.
Юноша из обедневшей семьи без будущего, сын «врага народа» вернул себе место в сословии всадников, женился на любимой девушке, растил двух чудесных детей. Жизнь удалась…
Почти.
– Послушай, мы могли бы и не покупать поместье в Италии, почему бы не найти небольшой домик с садом где-нибудь близ Комо? Там чудесные места… – начала Кориолла. – На дом с садом близ Комо нам вполне хватит денег.
– Ты думаешь, я уезжаю в Парфию ради мифической добычи?
– А разве нет?
– Нет, – отрезал Приск.
Похоже, вчерашняя ссора грозила возобновиться. Но Кориолле хватило благоразумия не продолжать…
– Фламма опять явился в наш дом без приглашения, – изменила она русло разговора, как своенравная дакийская речка. – Без приглашения и без сообщения, что придет. В общем – без всего…
– Неправда, – пробормотал рассеянно Приск. – Он пришел в тоге.
– А, ты все шутишь… Скажи еще: он останется у нас обедать?
– И… да… наверное…
– Ты как будто чем-то опечален? – встревожилась Кориолла.
– Это происшествие в библиотеке… Ты еще не знаешь?
– Еще нет. Дай угадаю: ты вечно влипаешь в разные передряги. И сейчас что-то такое…
– Но за это ты меня и любишь!
– Не только за это! – лукаво прищурилась Кориолла. – Ну давай же, говори!
«Фламма! Ты дурак, каких мало! Ты притащил этот треклятый свиток в мой дом. А у меня жена! Дети! Дети! Я – глава семьи, отвечаю за всех живущих под этой крышей!» – едва не закричал Приск.
Тот, кто охотился за свитком, вполне мог иметь сообщников. То есть наверняка имел. Возможно, кто-то из них проследил за Фламмой и его другом… Теперь заговорщикам ничего не стоило ночью ворваться сюда… Ну да, Приск отличный боец. Но если нападавших окажется человек пять – даже самый хороший боец в одиночку ничего поделать не сможет. На рабов можно положиться – во всяком случае, Приск на это надеялся, – но все они в лучшем случае могут орудовать палками. Разве что сама Кориолла возьмет в руки меч, как в прежние дни на лимесе… Приск искоса глянул на жену. Нет, теперь уже вряд ли.
– Проклятие… – прошипел он сквозь зубы.
– О чем ты? Тебя прокляли? Это ерунда! Забудь. Прим каждый раз, подметая улицу, находит свинцовые таблички с проклятиями. Ими просто засевают перекрестки, как поля зерном по весне, особенно после скачек в Большом цирке.
Приск через силу улыбнулся. Придется рассказать Кориолле. Иначе, оставив в неведении, можно подставить любимую под удар. А Кориолла – женщина умная. И не болтливая… Для женщины вообще – поразительно не болтливая. Уж скорее Кука раскроет секрет, нежели она.
Пока он поведает лишь начало истории. Ту ее часть, которая и так известна многим. Про убийство в библиотеке. Остальное она узнает чуть позже… сегодня на обеде.
– Вор-убийца? Библиотечный вор с кинжалом? – усомнилась Кориолла, выслушав рассказ мужа.
– Видимо, обнаружил ценный свиток, решил спереть, а тут Фламма ему помешал, потом я… – Приск сделал паузу. – Вот что, воробышек мой…
– Подлизываешься?
– Вроде того, милая. Давай устроим сегодня небольшой обед с гостями. Фламма уже здесь. Пошлем вдобавок за Кукой. Кажется, он вечером должен быть свободен… А то сегодняшние события навели меня на грустные мысли.
– Хочется немного развлечься?
– Именно… развлечься. И кое-что обсудить.
– Хорошо, я пойду на кухню, распоряжусь. Но мы не успеем нанять хорошего повара.
– Обойдемся обычной стряпней. – Приск постарался улыбнуться как можно беспечнее. – Мои друзья не привередливы в еде. А я не какой-то там Апиций 1.
Кориолла не угадала – больше всего на свете Приску хотелось не веселиться, а сжечь проклятый пергамент. Нет, сжигать нельзя. Надо бы показать свиток Тиресию. Но Тиресий служит центурионом в Троезмисе, куда был переведен из Эска лагерь Пятого Македонского легиона.
И еще Приску очень хотелось оторвать от свитка веревку с императорской печатью. Эта печать превращала свиток в смертный приговор для всякого, кто к нему прикасался.
То, что завещание существует, оказалось в некотором роде сюрпризом. То есть очень большим сюрпризом. Когда речь заходила о наследовании, Траян неожиданно упирался и не хотел говорить, кого же назначит повелевать миром после него. Но теперь оказалось, что завещание существует. Траян наконец провозгласил, кто именно будет править, когда наилучший принцепс покинет этот мир. И этот человек – не Адриан. Какое разочарование! Приск и его друзья были уверены, что наследником станет именно их покровитель… И не только они прочили племяннику императора такое наследство… Но Адриан теперь в Сирии наместником, так что к нему не побежишь за советом.
О, боги, боги, зачем же Фламма втравил Приска в эту историю!
Хозяин в ярости ударил кулаком по ближайшей колонне. Последние годы прошли на редкость спокойно – и на редкость щедро рассыпала дары Судьба для бывшего центуриона. Подрастала дочь. Родился сын. Дом в Риме. Слуги и десяток рабов. Мозаичная мастерская. И он сам делает для этой мастерской рисунки. Но в глубине души Приск отлично понимал – покой этот мнимый. Если Адриан не унаследует империю, над головой Приска повиснет дамоклов меч неопределенности. Ведь Приск и его друзья – клиенты Адриана. Императорский племянник их опекает, продвигает по службе, они – всегда и всюду за него горой. Его крушение сулило им только неприятности, а кому-то даже изгнание и, возможно, смерть. Возвышение Адриана означало для них удачу. Во всяком случае, они на это надеялись.
А ведь Приск порою мечтал, что маленький Гай, пока мирно спящий в колыбели, лет через сорок станет консулом, первым в своем роду.
Приск резко мотнул головой – не стоит мечтать о несбыточном. Пока завещание Траяна со сломанной печатью лежит в сундуке в этом доме, единственное, что гарантировано его хозяину, – это смерть.
Друзьям повезло. Так вышло, что Кука, служивший в преторианской гвардии после окончания Второй Дакийской войны, в тот вечер не дежурил во дворце на Палатине. Приск раздумывал какое-то время, стоит ли посвящать Куку в опасное дело. Но раздумывал недолго. Уж коли Фламма показал ему проклятый пергамент, то, значит, подставил под удар и самого Приска, и всю его семью, а возможно, и близких друзей. Так что Кука уже замешан. А выбраться из ловушки без помощи друзей – немыслимо.
То, что дело это не просто опасное, а смертельно опасное, Приск отлично понимал. Внешне приветливый и всегда, кажется, доброжелательный Траян не церемонился в средствах, когда задевались его интересы. Да, император никогда не выискивал мнимых врагов, а из приближенных (пусть они и жаждали власти) никто не желал наилучшему принцепсу смерти. Отцов-сенаторов Траян умел очаровать, оказывая им знаки внимания и не покушаясь на их мелкие прерогативы, армия его обожала, окружение – не смело слово сказать поперек. Единственный, кажется, с кем у Траяна время от времени происходили трения, – это Адриан. Траян то награждал племянника, то отдалял, хотя тот из кожи вон лез, стараясь заслужить благоволение дядюшки. Командуя на Второй Дакийкой войне Первым легионом Минервы, Адриан проявлял чудеса храбрости.
Почти все тогда пребывали в уверенности, что дело с наследством решено. Увы, как теперь выяснилось, не в пользу Адриана. Значит, Траян не забыл главного: племянник никогда не был его единомышленником, мечтал не о захвате новых земель, а планировал обустраивать то, что оказалось во власти империи. Траян же полагал – или, вернее, чуял шкурой старого солдата – как только империя прекратит воевать, она начнет стариться, разрушаясь и умирая.
«Но сил воевать больше нет!» – спорил Адриан.
Задача казалась неразрешимой.
Так что, если рассуждать здраво, тот факт, что в завещании император не назвал племянника, был вполне логичен и не казался таким уж сюрпризом.
У Приска не было ни малейшего желания проверить, как поведет себя Траян, если узнает о похищении пергамента и о том, что ветераны Пятого Македонского легиона оказались посвящены в старательно охраняемую тайну. Так что от варианта вернуть императору украденное завещание Приск сразу же решил отказаться.
Как только лекарь ушел, Гай Приск отправился в библиотеку. Фламма был бледен, но держался неплохо. Что еще более странно, болтливый библиотекарь все время молчал, пока Гай писал коротенькое письмо Тиресию в Троезмис. После окончания последней Дакийской кампании Тиресий вернулся в свой родной легион уже в чине центуриона. Теперь он возглавлял пятьдесят девятую центурию – ту самую, в которой служил когда-то и которой столько лет командовал погибший при осаде Дробеты Валенс. В Троезмисе, как и вообще в Малой Скифии, ныне было вроде бы тихо – так что Приск надеялся, что Тиресий легко получит отпуск, чтобы приехать в Рим.
Письмо было в общем-то коротким:
«Гай Осторий Приск Тиресию, привет!
Помнишь ты о здоровье нашего патрона? Если да, то знай: ныне этому большая угроза. Приезжай, прошу. Болезнь вышла страшная. И если ее не унять с помощью лекарств – смерть неминуема. Адриан же уехал в Афины и оттуда в Сирию, архонтство его состоялось, но что с ним будет далее – неведомо.
Будь здоров!»
Приск надеялся, что удачно замаскировал намеки: попади письмо в чужие руки, никто не поймет, что упоминание о карьере напрямую соотносится с намеками на страшную болезнь патрона. И при чем здесь титул архонта, полученный Адрианом в Афинах? Но Тиресий догадается: Адриан достиг максимума, выше ему не подняться. Ну а о том, что болезнь угрожает не жизни, но карьере их патрона, Тиресий поймет сразу – в этом Приск не сомневался.
Фламма так и не ушел к себе домой – лишь послал мальчишку, «внучка» привратника, принести новую тогу. Эта тога, в отличие от прежней, узкой, предназначенной для работы в библиотеке, была скроена по новой моде, и закутанный в нее Фламма напоминал снежную шапку на вершине альпийского пика. Поскольку специально обученной рабыни, умевшей укладывать тогу, у библиотекаря никогда не имелось, перед значительными событиями – праздниками и приемами – он заявлялся к Приску, где Артемона, немолодая женщина, за которую Приск заплатил шестьсот денариев исключительно за ее искусные руки, превращала огромный кусок ткани в настоящее произведение искусства.
Вот и сейчас она так ловко уложила складки, что превратила неуклюжего библиотекаря в степенного уважаемого гражданина. Фламма, в отличие от Приска и Куки, всегда ходил в тоге и с некоторых пор не снимал ее даже на обеде, что было неудобно, – но такая уж появилась у библиотекаря причуда.
На обед, кроме старых друзей, никого не приглашали. Лишних слуг хозяин отпустил в ближайшую таверну – повеселиться. А кто останется в доме – могут посидеть на кухне и доесть остатки обеда – после того как подадут все блюда.
Привратник, как только гости соберутся, пусть наглухо закроет дверь, а сам вместе Борисфеном расположится в перистиле и следит, чтобы никто под окнами не подслушивал. В преданности старого Прима хозяин не сомневался: в прошлом раб, а ныне вольноотпущенник, этот человек много раз доказывал, что готов умереть если не за господина, то за свою госпожу, отцу которой он когда-то принадлежал.
Кориолла, разумеется, обратила внимание на все эти предосторожности. И – разумеется – спросила: в чем дело.
– Я расскажу на обеде… – пообещал Приск и улыбнулся.
Улыбка вышла кривоватой. Мягко сказать.
Самым большим украшением столовой-триклиния был мозаичный пол, изготовленный опять же по рисунку Приска. Мелкие камешки создавали сложнейший узор по краю, сама же мозаика была незатейлива и проста. Обычный для столовой рисунок. Объедки. Рыбья голова со скелетом и хвостом, листья, отбрасывающие тень так, что невольно хотелось наклониться и поднять их, розы и розовые лепестки, скорлупа орехов, яблоки – все это изображено было на мозаике. Когда гости начинали отправлять под стол настоящие кости и огрызки, уже было не разобрать, где настоящая рыбья голова, а где – мозаичная. Каждый, побывавший в гостях у Приска, приходил в восхищение и наутро бежал к нему в мастерскую – заказывать для своей виллы или для городского дома точно такой же пол.
Обедали скромно – не до того сейчас было. Разговор не клеился. Кориолла поглядывала на мужа и его друзей выжидательно. Пока слуги расставляли кушанья, пока гости насыщались, поглощая свинину на шпажках (единственное, что умел готовить безупречно не слишком умелый повар хозяина), разговор вертелся вокруг новостей с Востока – выступит ли Траян в этом году в поход или нет. Как минимум двое из славного контуберния – Приск и Кука – должны были отправиться с Траяном, если начнется война. Фламме участие в походе не грозило. Когда рабы принесли разбавленное вино, бокалы и лепестки роз – все потребное для возлияний, наступавших после обеда, – хозяин велел прислуге удалиться и запереть двери в триклиний, а у двери повесить розу – знак тайны, чтобы больше никто не входил. Еще с четверть часа разговор шел ни о чем. Затем Приск поднялся и обошел соседние комнаты и коридор – проверить, не подслушивает ли кто. Убедился, что не спит Прим, что на месте своем Борисфен, потрепал пса по огромной башке и велел – стеречь. Пес глянул понимающе и разлегся под окном, положив большую лохматую голову на лапы. После чего Приск вернулся в триклиний.
– Ты уверен, что Кориолла должна знать? – спросил Фламма, наполняя бокалы для нового возлияния.
– Уверен. Моя жизнь – ее жизнь. Я не могу от нее таиться. А коли ты не хотел, чтобы она участвовала, так незачем было меня вмешивать.
– Без тебя мы ничего не сможем сделать, – вздохнул Фламма. – Ты – наш мозг!
– Ладно, хватит тайн! – воскликнул Кука. – Рассказывайте, вы, двое, что и как. Я уже умираю от любопытства.
– Вот именно! – поддержала его Кориолла. – Ты решил меня посвятить в свое дело, но не говоришь пока ни слова напрямую. Может быть, объяснишь наконец, что стряслось?
Приск повертел в руках серебряный кубок – греческая тончайшая работа из дакийской добычи – и сказал:
– Все просто. И сложно. У меня в сундуке хранится один пергамент… Свиток, который пытались похитить из библиотеки сразу два человека. Оба погибли. Паука-библиотекаря убил неизвестный в грязной тоге, по виду бывший военный, военного убили мы с Фламмой, еще не ведая, зачем тот приходил в библиотеку.
– Гай, ты просто взял и убил человека, потому что он явился в библиотеку в нестираной тоге? – удивился Кука. – Что делает с человеком развратный Рим!
– Я защищался! – почти одновременно воскликнули Фламма и Приск.
– Итак, двое погибли, и пергамент достался тебе, Гай? Что-то вроде добычи? – продолжал насмешничать Кука.
– Пергамент оказался у Фламмы, – уточнил Приск. – Фламму, раненого, привезли ко мне домой вместе с пергаментом. И… – Приск сделал глубокий вздох. – Это завещание императора Траяна.
– Что?! – Кука аж подпрыгнул. – Значит, завещание существует! И… как же узнать, что внутри?
– Я его прочел, – признался Приск. – Как, впрочем, и Фламма. И…
– И… – прошептала Кориолла, а Кука даже открыл рот, ожидая.
– Адриан – не наследник.
– Как? – снова взвился Кука. – Но Сармизегетуза! Ты помнишь! Траян надел Адриану на палец алмазный перстень Нервы. Все видели! Все знают! Тиресий еще об этом болтал, пророча! О перстне болтал, а мы ничего не понимали! – Кука начал горячиться. – Как же после этого Адриан может не быть наследником?
– Кто же тогда наследник? – прервала восклицания Куки Кориолла.
– Неважно. Главное – не Адриан.
– А я хочу знать, – объявил Кука. – Ты вот знаешь. Почему я не могу? Мы все должны быть в равных условиях.
Гай помолчал, переводя взгляд с Фламмы на Куку, потом – на Кориоллу. Та кивнула, давая понять, что согласна с Кукой. Приск поднялся и вышел, но вскоре вернулся с футляром. Достал свиток и протянул Куке. Тот потрогал сломанную императорскую печать, покачал головой и принялся читать вслух.
Когда он закончил, воцарилось долгое молчание.
– Но с этим уже… ничего нельзя сделать? – спросила наконец Кориолла.
– Почему нельзя? – вздохнул Приск. – Ну я один не смогу ничего сделать. Но, пожалуй, есть кое-кто могущий.
– Тиресий? – предположил Фламма.
– Адриан, – ответил Приск.
Кука почесал макушку.
– Так что ты планируешь? – спросил Кука. – Пошлешь Адриану письмо?
Приск хмыкнул:
– Кука, друг мой, разве можно подобное доверять гонцу? Или вообще кому-то и чему-то доверять?
– Я чего-то не понимаю! – взмахнула рукой Кориолла. – Из-за этого завещания, которое так вот случайно попало к Фламме, а теперь лежит в сундуке у нас в доме, – она особо подчеркнула это «у нас в доме», – двое уже погибли. Подумай, дорогой мой супруг, вот о чем: тот, кто пытался завладеть этим пергаментом, не оставит своих попыток. И как только он нападет на наш след, мы все, повторяю – все – окажемся в смертельной опасности.
Фламма взъерошил волосы, залпом осушил свой кубок и предложил:
– Надо восстановить печать и подбросить свиток в библиотеку. И всё, с нас хватит. Мы больше не участвуем в этом деле.
– Нет, – покачал головой Приск. – Во-первых, теперь так просто нам не выпутаться. Наверняка кто-то заметил либо тебя, либо меня, либо Мевию – и рано или поздно дознается, что мы видели свиток. Тот, кто его похитил, – не сторонник указанного в завещании наследника.
– А может… подбросим завещание настоящему наследнику? – предложил опять же Фламма. Он первым влез в это дело, но теперь ему очень хотелось соскочить с опасно разгоняющейся колесницы дворцовой интриги.
– Мы испортили завещание и, возможно, уничтожили его надежды… Думаешь, этот человек будет рад? – поинтересовался Приск.
Кука опять почесал голову. Фламма съежился.
– Значит, мы – ненужные свидетели, – пробормотал библиотекарь.
– Именно. Мы мешаем всем, кроме одного человека. Адриан – наш патрон, и мы должны ему помогать. А значит – обязаны предупредить о том, что его расчеты на наследство неверны.
– Что ты предлагаешь?.. – спросила Кориолла, и голос ее дрогнул.
– Я отправлюсь в Сирию к Адриану и отвезу ему украденное завещание.
Кука присвистнул.
– Сильно, – сказал Фламма. Он любил неожиданные выражения.
– Значит, ты все-таки едешь… – прошептала Кориолла.
До последнего она надеялась, что Приск откажется от этой затеи. Зачем, зачем ему нужен этот поход? Разве мало он отслужил в легионах? Мало воевал? Средств у них достаточно – во всяком случае пока…
– Я уже получил назначение военным трибуном, – напомнил Приск.
– Но я просила тебя отказаться!
– Это невозможно.
– Просто ты рад, что так вышло, – язвительно заметила Кориолла.
– Чему рад?
– Ты жаждал уехать, и ты уезжаешь. Теперь не можешь не ехать…
Кориолла замолчала, кусая губы.
– Да, мой отъезд на Восток к наместнику Сирии Адриану вполне закономерен, – объявил Приск. – Траян выступает осенью или зимой – я просто отправлюсь чуть раньше. И мне всего лишь надо убедительно обосновать то, что я выеду на месяц или два раньше.
– Всего лишь… – покачал головой Кука. – Император готовится к кампании на Востоке обстоятельно. Как ты думаешь, никому не покажется подозрительным, если ты покинешь Рим прежде императора и поскачешь к Адриану сломя голову?
Приск задумался.
– У меня есть причина. Я поеду не к Адриану, а к Плинию, наместнику Вифинии.
– Это еще зачем? – изумилась Кориолла.
– Он сам просил меня приехать к нему в Никомедию и опознать раба Калидрома. Вот и повод…
– Калидром? Это кто? – не понял Кука.
– Один мордатый грек, личный пекарь наместника Лаберия Максима. Он еще достал нас в Эске со стеклянными кубками для наместника. Неужели не помнишь?
– А нужно?
– Неважно… Я лично помню. Так вот, Плиний пишет – что Калидром – лазутчик Децебала и Пакора.
– Погоди! Ну конечно! – хлопнул себя по лбу Кука. – Лазутчик даков! Так бы и сказал! Я всегда подозревал, что этот парень – еще тот подонок. Уверен, не было никаких кубков, он попросту шпионил, вызнавая, сколько народу в лагере Пятого Македонского легиона. Недаром наш лагерь атаковали в ту зиму так яростно. Он только забыл сообщить, что в лагере остался наш славный контуберний, который стоил целой центурии.
– Вот и повод отправиться на Восток до срока, – сказал Приск. – Никто ничего не заподозрит. А уж потом мне будет совсем не резон возвращаться в Рим, и я прямиком поскачу в Антиохию к Адриану.
– Сильный план! – воскликнул Фламма.
– Стой! Стой! Стой! – замотал головой Кука. – Все это хорошо, и даже возможно, ты доберешься до Антиохии без особых приключений. Но!.. – Кука поднял палец. – Есть как минимум два очень даже могущественных господина, которые очень сильно интересуются завещанием. Мы не знаем, кто они. Но уверен, эти люди захотят с нами пообщаться. И прежде всего с человеком, который поедет в Антиохию.
– Тогда мы должны найти их и пустить по ложному следу, – предложил Приск.
– Замечательное предложение. Только как его воплотить в жизнь? – спросил Кука.
– Я бы начал с того… Ты завтра дежуришь, Кука? – вдруг осенило Приска.
– Нет…
– Опять нет? Как тебе это удается?
– Ты недоволен? – хмыкнул преторианец.
– Напротив. Это просто великолепно. Отправишься в библиотеку и от имени городского префекта поспрашиваешь – кто что видел и кто что знает. А уж когда выясним – кто именно охотился за свитком, тогда и прикинем, что нам делать. Кстати, я уже отправил письмо Тиресию с просьбой как можно скорее приехать в Рим.
– Умно, – кивнул Фламма.
– Рад, что ты оценил… – саркастически усмехнулся Приск.
– Значит, я завтра отправляюсь в библиотеку… – проговорил Кука. – А ты, Фламма, что намерен делать?
– Я ранен и останусь здесь, у Приска, выздоравливать.
– Почему у меня? – удивился хозяин.
– Лягу спать в библиотеке и сторожить свиток.
– Вообще-то я собирался спать в библиотеке рядом с сундуком, – сказал Приск. – У меня есть складная кровать.
– Будем почивать на ней по очереди, – предложил Фламма. – А у тебя наверняка найдутся дела поважнее, чем сторожить свиток. Ведь ты должен готовиться к срочному отъезду на Восток.
– Я тоже останусь здесь сегодня, – решил Кука. – Если вас выследили, то за пергаментом явятся нынешней ночью. Не днем же они полезут в дом. Так что надо приготовиться к штурму.
– Мне все это не нравится, – сказала Кориолла. – Наш дом будут штурмовать?
Приск улыбнулся, с гордостью глядя на жену. Другая бы металась по дому в истерике, рвала на себе волосы и одежду, визжала, призывала богов и во всех бедах винила неразумного мужа. Кориолла же сохраняла завидное присутствие духа. Правда, Гай подозревал, что, оставшись с ним наедине, она устроит небольшую бурю. А сейчас лишь копит гнев, и Гай заранее содрогался, предчувствуя домашний шторм.
– Кориолла, дорогая наша хозяйка! Мы отбили атаку бастарнов на Эск! Неужели мы не сможем защитить твой дом! – несколько легкомысленно заметил Кука.
– Ну, возможно, один штурм мы отобьем… Но что будет с нами потом… – проговорил Приск.
– О чем ты? – Голос хозяйки дрогнул.
– Кориолла, милая, тебе надо срочно уехать из Рима. Завтра, пожалуй, мы не успеем нанять повозку. Да и на сборы уйдет дня два. Но через три дня ты уезжаешь. Луций Кальпурний Фабат и Кальпурния Гиспулла звали тебя с детьми к себе в поместье на лето. Ты же знаешь: после того как Плиний увез с собой жену в Вифинию, у них в Комо тоска. В прошлом году тебе понравилось у них – в Комо чудесно в это время. Они уже дважды писали мне и просили тебя с детьми приехать. Думаю, сможешь там остаться на год. А то и больше.
– Что? – Кориолла привстала. Голос ее зазвенел. – Мало того что ты сам едешь неведомо куда, так и меня отправляешь в ссылку? Уехать на год из Рима?! Бросить наш дом!
Фламма невольно втянул голову в плечи, а Кука не очень уверенно хмыкнул.
Приск понял, что этот бой ему придется вести в одиночку.
– Кориолла, воробышек, как ты можешь говорить такое? Я предлагаю тебе пожить с детьми на берегу красивейшего озера в окружении людей наидостойнейших. Я буду писать. Плиний станет слать письма. Вон Фламма, он каждый месяц будет отправлять тебе по письму… – Фламма охотно закивал. – Наш Гай еще мал, чтобы думать о его образовании, а малышка Флорис вполне может посещать местную школу.
– Вообще-то я собиралась отправить детей в Комо к Кальпурнии, а сама поехать с тобой в Антиохию, – заявила Кориолла.
– Сильно… – шепнул Фламма.
– Куда уж сильнее… – не удержался от комментария Кука.
– Антиохия – не место для порядочной матроны, – сказал Приск, как ему показалось, очень решительно.
Но, похоже, так показалось только ему.
– А сам ты чем собираешься заниматься в Антиохии, дорогой супруг? – гневно изломила бровь Кориолла.
– Я буду готовить легионы к сражениям и воевать!
– В Антиохии? – прищурилась Кориолла.
– В Парфии.
Разумеется, он мог бы взять с собой Кориоллу. Но не дальше Антиохии. Но ведь он сам не будет сидеть в столице Сирии всю кампанию. Дальше его поведет дорога войны. Кориолла останется одна. Антиохия же – не то место, где можно оставить в одиночестве молодую женщину. Если, конечно, не хочешь потом решать дилемму – поднимать с земли или не поднимать крошечный сверток, который положила у твоих ног повивальная бабка. И при этом спешно прикидывать в уме: а сколько времени ты не ложился в постель со своей супругой – девять месяцев? Или все-таки десять?
– Милая Кориолла… – откашлялся Кука и заговорил сладостно и льстиво: – Война с Парфией – это такая морока… Там можно застрять и на два года, и на три. А то и больше. Сама подумай, как ты можешь расстаться с детьми на три долгих года? Через три года нашей красавице Флорис пора будет подыскивать жениха – кто этим займется, если ты уедешь вместе с Гаем?
Он очень расчетливо ударил по самому больному месту.
Кориолла залилась румянцем, глаза ее заблестели от слез. Она хотела ответить, но не смогла.
– Я должен знать, что ты и дети наши в безопасности, – спешно добавил Приск. – Возьмешь с собою Прима и Галку. Нет, Галку оставишь здесь за привратника вместе с Борисфеном – все равно, что от одного, что от второго в дороге толку нету. Артемону у меня давно выпрашивал сосед, вот и позволим ей идти в услужение и копить деньги на выкуп. А я сейчас же напишу в Комо…
Кориолла надула губы, но спорить далее сочла бесполезным – Приск прав, ей в самом деле лучше покинуть Рим.
Итак, решено было срочно готовиться к отъезду, а Куке поручили заглянуть в библиотеку и разузнать, что же на самом деле там случилось. Сам же Приск решил повидаться с Декстром – бывший центурион фрументариев, готовый вот-вот вернуться на службу, наверняка был в курсе если не всех, то многих интриг. Не говоря о том, что Декстр слыл в Риме человеком влиятельным и очень богатым.
Что касается свитка с завещанием, то друзья договорились спать по очереди и караулить дом, при этом кто-то должен был находиться в библиотеке подле запертого сундука.
После того как Прим впустил в дом подгулявшую прислугу, хозяин обошел все помещения, лично проверяя, заперты ли двери и ставни. Рабам, как всегда в летнее время, разрешили улечься в колоннадах перистиля – не жарко, и от внезапного дождя есть защита. Но если кто пожалует незваный, то непременно наткнется на спящего, если попытается добраться до библиотеки и сундука.
Однако ночь прошла спокойно. Скорее всего, таинственный противник еще не ведал, кто завладел свитком с завещанием. И потому бездействовал.
