ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Пансионат
Однажды, совершая променад,случайно забреду в пансионатзаброшенный, поскольку сзади онявляет заржавевший стадион.На финише дорожки беговой —без шеи, но с квадратной головойизображён стремительный спортсмен.А в глубине, среди бетонных стенстоловой – надломившийся плакат,где повар, красномордый, как закат,спешит сказать невидимой толпекурортников: «Приятного аппе…» —и воздух рядом, кажется, согретполузабытым запахом котлет.Вот корпус. Он захлопнут, как сундук.Внутри лежит невыветренный духзастоя с лёгкой примесью тоски.Разрезан этажами на куски,он вытек, как рассол из огурцов.Там в глубине знакомое лицо впурпурной рамке, вытертый ковер спятном от швабры, кресел пыльный ворс.Здесь хочется застыть и замеретьи, жизнь свою поворотив на треть,купить путевку в давешний покой,остаться здесь – ничьей и никакой…Так гипсовый олень без головыуже не слышит запахов травы,но, к постаменту намертво прибит,обломком горла в небеса трубит.
* * *
Воздух тёплый, как безумие,как плевок в лицо зиме.Сосны, словно рыбьи мумии,греют кости на холме.
В ожиданье стынут супницыпараллельных двух озёр,но в руке весны-отступницыскоро треснет их фарфор.
Под лучами непокорнымив муке выгнется двореци взорвётся окон зёрнами,как сопревший огурец,
потечёт слоёной охроюс яйцевидного холма…Ах! Такой весною мокроюхорошо сходить с ума!
* * *
Мне не прорваться через сон,он опечатывает жилы,и пустота со всех сторонменя, как вата, обложила.
Как видно, далеко зашласудьбы неумная насмешка.Я загадала на орла,а мне в ладонь упала решка.
Был горизонт мой как стекло,а ныне пятнами залапан.И ты, как будто бы назло,мне перекрыл последний клапан.
Какое право ты имелсовать пронырливые пальцыв тайник прошедшего, где мелвоспоминаний осыпался?
Твоё лицо мне застит свет,как будто яблоко гнилое.Его я сбить пытаюсь с ветки,и припорошить золою.
Ты, впрочем, был со мной знакомтак мало, что не стоит вякать,когда хрустит под каблукомнедораспавшаяся мякоть.
* * *
Я читаю громко – из своего,когда нужно шёпотом – из чужого.Все вокруг обратились в слух, но еготак же сводит, как челюсть от долгого жёва.
Девочка с глазами бассет-хаунда,нетерпеливо покачивая носком ботинка,ждёт окончания первого раунда,но я сдамся ещё до конца поединка.
Ибо мозг мой вял, словно чайный гриб,что осел на дне запотевшей банки.Замолчать бы, но имидж ко мне прилип,надоев, как струп на подсохшей ранке.
Как бессильны комнату отразитьзеркала, что гаснут под чёрным крепом,так и я навряд ли смогу сразитьваши души слогом своим нелепым.
И поскольку оно ничего не даствам, услышать это почти хотевшим,ваши лица крошатся, как пенопластв кулаке реальности запотевшем.
* * *
Где ты – полузабытая подруга,в теченье года слывшая такой,с кем дружба, словно конская подпруга,порвалась, перетёртая тоской?
Прозрачным и неясным, как медуза,бывал твой взор к двенадцати часам.Душа была раскрыта, словно луза,и странный ток бежал по волосам.
И ты, прижав своё цыплячье темяк холодной неокрашенной стене,всё слушала, как уплывает время,сверкая, как лосось на быстрине.
Оконце заволакивало тиной,а лампочек осталось только две.Приятель твой отсвечивал щетинойна абсолютно круглой голове.
Плохой портвейн в неподходящих чашкахтемнел, как передержанный фиксаж.Все вспоминали о каких-то Сашкахи тут же посылали на фиг Саш,
Валериков, Марин и прочих с ними,чуть позже говоря о них тепло…И на губах задерживалось имя,а время между тем текло, текло
из этих стен, как будто бы из плена,не ведая, длинна ли, короткабывает жизнь. И коридор коленосгибал, как для прощального пинка.