Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

Принцесса Анна – чья она дочь?

Екатерина даже решила бросить тень на собственного сына, намекнув, что его отцом был вовсе не Петр, а один из ее фаворитов – Салтыков. Это случилось еще во времена Елизаветы. Произошло это «на даче» у Николая Наумовича Чоглокова – бывшего воспитателя Петра Федоровича, с женой которого Екатерина была дружна. «Около этого времени Чоглоков пригласил нас поохотиться у него на острову, – пишет Екатерина. – Мы выслали вперед лошадей, а сами отправились в шлюпке. Вышед на берег, я тотчас же села на лошадь, и мы погнались за собаками. Сергей Салтыков выждал минуту, когда все были заняты преследованием зайцев, подъехал ко мне и завел речь о своем любимом предмете. Я слушала его внимательнее обыкновенного. Он рассказывал, какие средства придуманы им для того, чтобы содержать в глубочайшей тайне то счастие, которым можно наслаждаться в подобном случае. Я не говорила ни слова; пользуясь моим молчанием, он стал убеждать меня в том, что страстно любит меня, и просил, чтобы я позволила ему быть уверенным, что я, по крайней мере, не вполне равнодушна к нему. Я отвечала, что не могу мешать ему наслаждаться воображением сколько ему угодно. Наконец он стал делать сравнения с другими придворными и заставил меня согласиться, что он лучше их; отсюда он заключал, что я к нему неравнодушна. Я смеялась этому, но, в сущности, он действительно довольно нравился мне. Прошло около полутора часов, и я стала говорить ему, чтобы он ехал от меня, потому что такой продолжительный разговор может возбудить подозрения. Он отвечал, что не уедет до тех пор, пока я скажу, что неравнодушна к нему. «Да, да, – сказала я, – но только убирайтесь». – «Хорошо, я буду это помнить», – отвечал он и погнал вперед лошадь, а я закричала ему вслед: «Нет, нет!!». В свою очередь, он кричал: «Да, да!». И так мы разъехались. По возвращении в дом, бывший на острове, все сели ужинать. Во время ужина поднялся сильный морской ветер; волны были так велики, что заливали ступеньки лестницы, находившейся у дома, и остров на несколько футов стоял в воде. Пришлось оставаться в дому у Чоглоковых до двух или трех часов утра, пока погода прошла и волны спали. В это время Сергей Салтыков сказал мне, что само небо благоприятствует ему в этот день, дозволяя больше наслаждаться пребыванием вместе со мною, и тому подобные уверения. Он уже считал себя очень счастливым, но у меня на душе было совсем иначе. Тысячи опасений возмущали меня; я была в самом дурном нраве в этот день и вовсе не довольна собой. Я воображала прежде, что можно будет управлять им и держать в известных пределах как его, так самою себя, и тут поняла, что то и другое очень трудно или даже совсем невозможно».

С.В. Салтыков

Как сцена из романа, не правда ли? А вот и сцена из комедии. Елизавета интересуется, когда же случится долгожданное прибавление в семействе Петра и Екатерины и получает исчерпывающий ответ: «Когда мы однажды приехали в Петергоф на куртаг, императрица сказала Чоглоковой, что моя манера ездить верхом мешает мне иметь детей и что мой костюм совсем неприличен; что когда она сама ездила верхом в мужском костюме, то, как только сходила с лошади, тотчас же меняла платье. Чоглокова ей ответила, что для того, чтобы иметь детей, тут нет вины, что дети не могут явиться без причины и что хотя Их Императорские Высочества живут в браке с 1745 года, а между тем причины не было.

Тогда Ее Императорское Величество стала бранить Чоглокову и сказала, что она взыщет с нее за то, что она не старается усовестить на этот счет заинтересованные стороны; вообще, она проявила сильный гнев и сказала, что ее муж колпак, который позволяет водить себя за нос соплякам.

Все это было передано Чоглоковыми в одни сутки доверенным лицам; при слове „сопляки“ сопляки утерлись и в очень секретном совещании, устроенном сопляками по этому поводу, было решено и постановлено, что, следуя с большою точностью намерениям Ее Императорского Величества, Сергей Салтыков и Лев Нарышкин притворятся, будто подверглись немилости Чоглокова, о которой он сам, пожалуй, и не будет подозревать, и под предлогом болезни их родителей поедут к себе домой недели на три, на четыре, чтобы прекратить бродившие темные слухи. Это было выполнено буквально, и на следующий день они уехали, чтобы укрыться на месяц в свои семьи».

Екатерина ясно дает понять, что испытывала отвращение к Петру, но не испытывала его к Салтыкову. И читатель ее мемуаров, умеющий сложить два и два, должен был сделать вывод, что осенью следующего года Екатерина родила долгожданного наследника, он на самом деле был сыном Салтыкова, а не ее мужа.

Павел I

И ей удалось добиться своего! Сомнения в законнорожденности преследовали Павла до конца его дней, а после его смерти, когда опубликовали мемуары Екатерины, они вспыхнули с новой силой. Может быть, Павел вспомнил о намеках своей матери, когда приказал подставить перед Михайловским замком памятник Петру I с надписью «Прадеду – правнук».

Но бросая тень на ненавистного мужа и нападая на сына, к которым тоже находилась не в лучших отношениях, Екатерина, казалось, не понимала, что приготовила неприятный сюрприз и любимому внуку Александру, и всем потомкам Павла. А впрочем, если, согласно завещанию Петра, умирающий государь мог завещать свой престол «любому честному юноше», то Екатерина оставляла за собой возможность посадить на трон Александра в обход его отца. Но мы уже знаем, что этого не случилось и что сомнения в законнорожденности Павла никогда всерьез не тревожили Романовых.

Сам Петр Федорович, по-видимому, никогда не сомневался в том, что именно он является отцом Павла. А вот со вторым ребенком такой ясности нет.

Принцесса Анна родилась 9 декабря 1757 года, между 10 и 11 часами вечера. Она появилась на свет в деревянном Зимнем дворце на Невском проспекте, где тогда жили Петр и Екатерина. В то время Петр все еще цесаревич, а Елизавета жива и царствует (ей предстояло прожить еще четыре года и пережить маленькую принцессу).

После рождения Павла Петр посылает шведскому королю Адольфу Фредерику такое письмо: «Сир! Не сумневаясь, что ваше величество рождение великаго князя Павла, сына моего, которым великая княгиня всероссийская, моя любезнейшая супруга, благополучно от бремени разрешилась сего сентября 20 дня в десятом часу перед полуднем, принять изволите за такое произшествие, которое интересует не менше сию империю, как и наш герцогский дом; Я удостоверен, Сир! что ваше величество известитесь о том с удовольствием и что великий князь, мой сын, со временем воспользуется теми сентиментами, которые ему непрестанно внушаемы будут, и учинит себя достойным благоволения вашего величества. В протчем прошу подателю сего, моему камер геру господину Салтыкову во всем том, что он, ваше королевское величество, о непременной моей дружбе и преданности, тако ж де и о соучастии моем во всегдашнем вашем и королевского дома вашего благосостоянии имянем моим обнадежить честь иметь будет совершенную веру подать. Я же пребываю вашего королевского величества к услугам готовнейший племянник».

А в письме датскому королю по поводу того же события он сообщает: «Неизреченною Всевышшаго щедротою любезнейшая моя супруга, ея императорское высочество, владеющая герцогиня Голстейн Шлезвигская и др. сего числа перед полуднем в десятом часу к крайнему моему порадованию рождением здравого и благообразнаго великого Князя, которому наречено имя Павел, от бремени благополучно разрешилась. Я сего ради оставить не хотел, чтоб ваше королевское величество и любовь о сем, толь приятном мне приключении, и о приращении великокняжеского моего дома дружебноплемяннически не уведомить и чтоб при том усердно пожелать вам и королевскому дому вашему всякого постояннаго благополучия, напротив чего уповаю, что и ваше королевское величество и любовь в нынешней моей радости благосклонное участие принять изволите. В прочем пребуду завсегда с особливым высокопочитанием вашего королевского величества и любви к услугам охотнейший племянник».

А о рождении принцессы Анны, случившемся спустя три года, он пишет следующее: «Сир! Будучи уверен о участии, которое Ваше величество во всем том принять изволите, что мне или фамилии моей случиться может, я преминуть не хотел, чтоб не уведомить ваше величество, что любезнейшая супруга моя, ея императорское высочество, великая княгиня всероссийская, 9-го сего месяца по полудни в двенатцатом часу благополучно разрешилась от бремени рождением великой княжны, которой наречено имя Анна. Я не сомневаюсь, Сир! чтоб ваше величество сие известие с радостию не услышали. Что же до моих к вам сентиментов касается, то я уповаю, что ваше величество уже достаточно уверены о моем искреннем в благополучии вашем соучастии и совершенной преданности, с которыми всегда пребываю. Вашего королевского величества ко услугам готовнейший племянник Петр Великий князь».

Александр Сергеевич Мельников, историк, специалист по правлению Петра III, обращает внимание на разницу в тоне этих трех писем. В письме, посвященном рождению Анны, нет никаких упоминаний об «укреплении голштинского дома» или о «союзе крови». Петр даже ни разу не называет Анну своей дочерью.

Станислав Август Понятовский

В отцовстве Анны подозревают уже нового фаворита Екатерины – будущего польского короля Станислава Понятовского. Вероятно, Петр об этих слухах знал, и они были ему так же на руку, как позже будут Екатерине слухи о незаконнорожденности Павла. По словам самой Екатерины, в присутствии нескольких придворных ее супруг спрашивал: «Откуда моя жена беременеет?».

А впрочем, Екатерина в своих «Записках» сообщает, что ее муж «по этому случаю устроил у себя большое веселье, велел устроить то же и в Голштинии, и принимал все поздравления, которыя ему по этому случаю приносили, с изъявлениями удовольствия».

Елизавета тоже по-разному «оценила» этих детей. За рождение Павла она пожаловала его родителям по 100 000 рублей, за рождение Анны – только по 60 000. В отношении императрицы к принцессе заметна некая двойственность: на крестины Анны в Большой придворной церкви не пригласили иностранных послов, но Елизавета стала восприемницей малютки и как гроссмейстер ордена Св. Екатерины возложила его знаки на девочку. Екатерина хотела назвать девочку Елизаветой, но императрица отказала ей и дала новорожденной имя своей сестры и матери Петра.

Екатерина пишет далее: «После крестин начались празднества. Давались, как говорят, прекраснейшия, я не видала ни одного; я была в моей постели одна-одинешенька и не было ни единой души со мной, кроме Владиславовен, потому что, как только я родила, не только императрица в этот раз, как и в прошлый, унесла ребенка в свои покои, но также, под предлогом отдыха, который мне был нужен, меня оставили покинутой, как какую-то несчастную, и никто ни ногой не вступал в мою комнату и не осведомлялся и не велел осведомляться, как я себя чувствую. Как и в первый раз, я очень страдала от этой заброшенности». В дальнейшем мать долго не видела новорожденную и старшего сына.

Маленькая принцесса так никогда и не узнала об грязных сплетнях и о том, как ее родители сводили друг с другом счеты над ее колыбелью. Через год она тихо умерла от неизвестной болезни и похоронена в усыпальнице Благовещенской церкви в Александро-Невской лавре.