Метод в теологии

5. Верования[24]

Присвоение социального, культурного и религиозного наследия есть в значительной мере вопрос верования. Разумеется, многое человек обнаруживает сам, многое он знает в силу своего собственного внутреннего и внешнего опыта, своих собственных инсайтов, своих собственных суждений о фактах и ценностях. Но это имманентно порождаемое знание составляет лишь малую толику того, что́ считает себя знающим каждый цивилизованный человек. Его непосредственный опыт встроен в обширный контекст, образованный сведениями об опыте других людей в другом месте и в другое время. Понимание опирается не только на собственный опыт человека, но и на опыт других; развитие человека в действительности немногим обязано его личной оригинальности, и многим – его воспроизведению в себе самом тех актов понимания, которые уже были осуществлены другими. И прежде всего – воспроизведению бо́льшей части допущений: он принимает их как самоочевидные, потому что они разделяются всеми, а у него самого, в любом случае, нет ни времени, ни склонности, ни, возможно, способности исследовать их самостоятельно. Наконец, суждения, посредством которых человек признает истины факта и ценности, лишь в редких случаях зависят исключительно от его имманентно порожденного знания, ибо такое знание существует не само по себе, в некоем изолированном отсеке, а в симбиотическом слиянии с гораздо более широким контекстом верований.

Так, человеку известно относительное расположение крупнейших городов в Соединенных Штатах: ведь он рассматривал карту и видел их названия, отчетливо напечатанные рядом с маленькими кружками, представляющими их местоположение. Но точна ли карта? Человек этого не знает, но верит в это. Вероятнее всего, изготовитель карты тоже этого не знает, его карта – лишь компиляция из многих карт значительно меньших ареалов: карт, изготовленных топографами, проводившими съемку на местности. Следовательно, знание точности карты разделено: часть его находится в сознании каждого из топографов, но точность целого есть дело не знания, а веры: топографы верят друг другу, а мы, все остальные, верим топографам. Можно, правда, возразить, что точность карт проверена бесчисленными способами: именно по картам летают самолеты и плавают суда, строятся скоростные шоссе и закладываются города, путешествуют люди и продается и покупается собственность. Вновь и вновь, тысячами разных способов, действия, осуществляемые на основе карт, оказываются успешными. Но лишь минимальная доля этих верификаций есть дело собственного, имманентно порожденного человеком знания. Лишь в силу верования мы можем сослаться в свою поддержку на множество свидетелей, которые тоже находили карты удовлетворительными. Именно эта вера, эта зависимость от бесчисленного множества других людей, составляет реальную основу нашего доверия к картам.

Науку часто противопоставляют верованию, однако факт заключается в том, что верование играет в науке столь же значительную роль, что и в большинстве других областей человеческой деятельности. Оригинальный вклад ученого в его предмет есть не верование, а знание. Когда ученый воспроизводит наблюдения и эксперименты других ученых, когда он разрабатывает для себя теоремы, необходимые, чтобы сформулировать гипотезу, ее предпосылки и импликации, когда он схватывает очевидность, исключая альтернативные точки зрения, тогда он опять-таки осуществляет познание, а не верование. Но было бы ошибкой воображать, что ученые тратят жизнь на повторение работы друг друга. Они не страдают бессмысленной манией самостоятельного достижения знания, уже существующего в той или иной области. Напротив, цель ученого – продвижение науки, и эта цель достигается за счет разделения труда. Если новые результаты не оспариваются, они, как правило, включаются в дальнейшую работу. Если эта дальнейшая работа продвигается успешно, этим результатам начинают доверять; если же она наталкивается на препятствия, то результаты ставятся под сомнение, подвергаются тщательной проверке, тестируются в том или ином, по видимости, слабом пункте. Более того, этот косвенный процесс верификации и фальсификации гораздо важнее изначального прямого процесса. В самом деле, косвенный процесс непрерывен и кумулятивен. Он затрагивает гипотезу во всех ее исходных посылках и следствиях. Он повторяется всякий раз, когда предполагается любое из них. Он порождает непрерывно растущий корпус свидетельств в пользу приемлемости гипотезы. И подобно тому, как обстояло дело с точностью карт, он лишь в малой степени осуществляется как имманентно порождаемое знание, но главным образом – как верование.

Я отметил социальный характер человеческого знания; теперь я должен привлечь внимание к его историческому характеру. Разделение труда осуществляется не только среди сегодняшних исследователей, но уходит в глубь столетий. Знание прогрессировало от первобытных людей до наших современников лишь потому, что последующие поколения начинали там, где останавливались их предшественники. Но последующие поколения могли так поступать лишь потому, что были готовы верить. Без верования, уповая лишь на собственный индивидуальный опыт, на собственные инсайты, на собственные суждения, они всегда вынуждены были бы начинать с самого начала, и тогда либо достижения первобытных людей никогда не были бы превзойдены, либо, в противном случае, этого преимущества нельзя было бы передать дальше.

Стало быть, человеческое знание – не индивидуальное владение, а скорее общий фонд, из которого каждый может черпать посредством верования, в который каждый может вносить свой вклад по мере надлежащего совершения своих познавательных операций и точного фиксирования результатов. Человек ничему не научается без приложения собственных чувств, собственного ума, собственного сердца, но это еще не всё. Он научается от других, не только повторяя выполненные ими операции, но прежде всего усваивая их результат. Через общение и верование порождается общий смысл, общее знание, общая наука, общие ценности, общая атмосфера, в которой существует общее мнение. Безусловно, в этом общественном фонде могут быть свои пробелы, недосмотры, ошибки, крены. Но это – наше реальное достояние, а указанная недостаточность исцеляется не отказом от верования, то есть возвратом к примитивизму, а критической и альтруистической позицией, которая здесь, как и в других делах, способствует прогрессу и компенсирует упадок.

Человек способствует прогрессу внимательностью, умом, разумностью и ответственностью не только во всех своих познавательных операциях, но и в своих речах и письменных текстах. Он компенсирует упадок, идя от открытия к открытию. Ибо когда человек совершает открытие, когда он узнает то, чего не знал прежде, он довольно часто продвигается не только от неведения к истине, но и от заблуждения к истине. Упорно следовать от открытия к открытию означает всматриваться в заблуждение, обнаруживать другие, связанные с ним взгляды, которые так или иначе поддерживают или подпитывают его. Эти ассоциированные с заблуждением взгляды тоже могут оказаться заблуждениями и потребуют внимательного рассмотрения. По мере того, как человек подвергает их сомнению и убеждается в их ошибочности, он обращается к взглядам, ассоциированным уже с ними, и, таким образом, обнаружение одного заблуждения становится поводом для избавления от многих. Но недостаточно просто отбросить заблуждение. Помимо ложных верований, существует ложно верующий. Человек должен всмотреться в тот способ, каким он пришел к ошибочному верованию, и попытаться обнаружить и исправить небрежность, легковерие, пристрастность, которые побудили его принять ложное за истинное. Наконец, недостаточно избавиться от ошибочных верований и изменить ошибочно верующего. Человек должен не только отбрасывать, но и восполнять, не только разрушать, но и строить. Простое выслеживание заблуждений способно привести человека к личному и культурному краху, оставив его без убеждений и приверженностей. Гораздо более здравым является преимущественно позитивный и конструктивный образ действий, при котором истинное все более и более наполняет сознание человека, а ложное отпадает, не оставляя после себя пустоты или шрама.

Таково, в общих чертах, верование. Теперь мы должны обрисовать процесс прихода к верованию. Он возможен потому, что истинное само по себе имеет не частный, а публичный характер, представляет собой нечто не ограниченное схватившим его сознанием, но независимое от него и в этом смысле отделимое, сообщаемое. Эта независимость, как мы уже подчеркивали, есть познавательное самотрансцендирование, подразумеваемое истинным суждением о факте, и моральное самотрансцендирование, подразумеваемое истинным суждением о ценности. Я не могу дать другому человеку свои глаза, чтобы он смотрел ими, но я могу правдиво сообщить о том, что я увидел, и он может мне верить. Я не могу дать другому человеку свое понимание, но я могу правдиво сообщить о том, что я понял, и он может мне верить. Я не могу передать другому мою способность суждения, но я могу сообщить о том, что я утверждаю и что отрицаю, и он может мне верить. Таков первый шаг. Его делает не тот, кто верит, а тот, кому верят.

Второй шаг – общее ценностное суждение. Оно одобряет разделение труда между людьми в добывании знания, как в его историческом, так и в его социальном измерениях. Одобрение не лишено критичности: оно подразумевает полное осознание непрочности верования; тем не менее, такое суждение находит очевидным, что возврат к примитивизму приведет лишь к возрастанию, а не к уменьшению заблуждения. Поэтому оно встраивается в сотрудничество людей в деле развития знания, способствуя возрастанию истины и сражаясь с заблуждением.

Третий шаг – частное ценностное суждение. В нем рассматривается достоверность свидетельства, источника, сообщения; компетентность эксперта, обоснованность суждения учителя, советчика, начальника, чиновника, авторитета. В каждом случае суть вопроса состоит в том, критичен ли некоторый источник по отношению к своему собственному источнику, достиг ли он познавательного самотрансцендирования в своих суждениях о фактах и морального самотрансцендирования в своих ценностных суждениях; был ли он достоверен и точен в своих утверждениях. Обычно на такие вопросы нельзя ответить, используя прямые методы; требуется обратиться к методам косвенным. Например, могут существовать более одного источника, эксперта, авторитета; они могут быть независимыми друг от друга и все же конкурировать друг с другом. Кроме того, источник, эксперт, авторитет могут высказываться по разным поводам, и тогда нужно смотреть, являются ли его или ее утверждения внутренне вероятными, согласуются ли они друг с другом и со всем тем, что нам известно из других источников, от других экспертов и авторитетов. Далее, другие исследователи могут часто обращаться к одному и тому же источнику, эксперту, авторитету и прийти к выводу о достоверности источника, компетентности эксперта, обоснованности суждений авторитета. Наконец, когда всё говорит в пользу верования, кроме внутренней вероятности утверждения, которое должно стать его предметом, человек может спросить себя: не во мне ли самом ошибка, не ограниченность ли моего собственного горизонта мешает мне уловить внутреннюю вероятность утверждения, о котором идет речь?

Четвертый шаг – решимость верить. Это выбор, следующий за общими и частными ценностными суждениями. Человек уже рассудил, что критически контролируемое верование существенно важно для человеческого блага; он принимает его рискованность, но это неоспоримо лучше, чем регресс к примитивизму. Теперь человек решает, что такое-то и такое-то утверждение достойно веры, что разумная и ответственная личность может в него верить. Сочетание общего и частного суждений лежит в основе заключения, что данному суждению следует верить: ведь если верование – это вещь хорошая, то, когда можно верить, нужно верить. Наконец, чему нужно верить, то на самом деле становится объектом верования – благодаря решению или выбору.

Пятый шаг – акт веры. В своем собственном уме я считаю, что сообщенное мне суждение о факте или о ценности истинно. Я так считаю не в силу своего собственного, имманентно порожденного знания, ибо в данном предмете я им не обладаю, а в силу имманентно порожденного знания других людей. Более того, мое знание имманентно порожденного знания других, как это явствует из третьего шага, есть не только вопрос моего имманентно порожденного знания: как и большая часть человеческого знания, оно тоже в значительной мере зависит от дальнейших актов веры.

В этом пункте наш анализ может создать превратное впечатление. В отсутствие конкретных примеров он способен породить сомнения и даже вызвать в людях нежелание верить чему-либо. Но представим себе инженера, который достает свою логарифмическую линейку и в несколько мгновений производит длинные и сложные расчеты. Он точно знает, что́ делает. Он может объяснить, каким именно образом движения бегунка имеют следствием получение результата. Но эти результаты не являются исключительно плодом имманентно порожденного знания инженера: ведь разметка линейки представляет логарифмические и тригонометрические таблицы, а инженер вовсе не сам разработал этот набор таблиц. Он не знает, но верит, что эти таблицы правильны. Инженер также никогда не сверял разметку линейки с набором таблиц. Он не сомневается в их соответствии, но отсутствие сомнения объясняется не имманентно порожденным знанием, а верованием. Поступает ли он неразумно, безрассудно, безответственно? Возьмется ли кто-нибудь настаивать на том, что инженеры должны прекратить пользоваться логарифмической линейкой, пока каждый их них не достигнет имманентно порожденного знания точности логарифмических и тригонометрических таблиц и соответствия разметки на их линейках таблицам, разработанным каждым из них самостоятельно?

Читатель может найти наше описание верования абсолютно нестандартным. Он может быть удивлен как внушительностью доли верования в человеческом знании, так и значением, которое мы ему приписываем. Но если он, тем не менее, согласится с нашей позицией, его согласие может знаменовать переход не от незнания, а от заблуждения к истине. В таком случае он мог бы задаться вопросом, было ли это заблуждение ошибочным верованием, было ли оно связано с другими верованиями, были ли они тоже ошибочными, и если да, то были ли они, в свою очередь, связаны с другими ошибочными верованиями. Читатель может заметить, что эта критическая процедура не направлена против верования как такового; она не требует от вас верить в то, что ваши верования ошибочны. Она берет начало в веровании, которое вы нашли ошибочным, и продвигается вдоль линий, связывающих верования между собой, чтобы установить, насколько далеко зашло заражение.