Ты – моя половинка

Часть первая

Она огляделась, мучительно стараясь вспомнить, как оказалась в этом странном месте.

Кругом было безмолвие и увядание. Наверное, середина пасмурного, но теплого октябрьского дня… Сад стоял, словно колдовскими чарами окутанный легким туманом, и в тумане тонули окончания разбредающихся в разные стороны тропинок. С деревьев тихо осыпались пожелтевшие листья и с легким шелестом ложились на влажную землю, траву и аккуратную мощенную камнем аллею, на которой и стояла сейчас она, медленно осматриваясь вокруг.

Она втянула носом прохладный воздух и прикрыла глаза, стараясь почувствовать все оттенки запаха. Прелая листва, звонкий аромат поздних яблок, повлажневшей пыли и древесины. Вкусно. Умиротворяет. И волнует.

Пройдя по замостившим аллею камням несколько шагов, она в нерешительности остановилась у скамейки, засыпанной кленовыми листьями. Провела рукой по сиденью, сбрасывая листья вниз, и почувствовала, что рука стала мокрой. Все вокруг было покрыто тончайшим слоем влаги – это оседал и никак не мог осесть туман. Но ее это не смутило, и она присела на краешек скамейки, продолжая жадно вдыхать запахи. Опустила взгляд, пытаясь рассмотреть одежду, в которую была одета, и вдруг заметила маленький круглый шрам на левой руке. Она не помнила, откуда возник этот шрамик, но, увидев его, почувствовала себя спокойнее. Как будто заново познакомилась со своим телом, признала его.

В это мгновение ей в голову пришла мысль, что она соскучилась. Она не понимала, по кому и чему именно она так сильно скучает, но это чувство захватило всю ее, хлынуло со всех сторон и наполнило душу странной дрожью, которую было не унять. Какая-то неведомая сила гнала ее прочь, дальше, дальше… Ей пришлось вцепиться пальцами в тонкую чугунную вязь кованых подлокотников, чтобы усидеть на месте. Она должна была понять.

Но понять было невозможно. Она не знала ничего: ни как оказалась в этом саду, ни кто она, ни как ее зовут. Она ничего не помнила. Но страха не было, и тревоги не было. Нетерпение зашевелилось под ребрами, легкая улыбка тронула губы.

Ну и пусть! Пусть она не знала ничего о себе и этом месте, но все ее существо, от корней волос до кончиков подрагивающих пальцев, стремилось куда-то, летело, плыло. Она легко поднялась на ноги и заспешила по аллее вперед, туда, откуда ее звал чей-то неслышный голос, куда ее тянуло с невероятной силой, где она должна была быть. Тоска с каждым шагом все слабела и уступала место сметавшему все на пути радостному волнению. И предвкушению встречи.

Ноги почти не касались гладкого булыжника, набухшая от влаги длинная юбка нисколько не затрудняла их быстрый бег.

Если бы она могла знать, сравнивать – она бы сравнила себя с парусником, чьи паруса наполнил попутный ветер, и вот он несется в сверкающую даль по гладким упругим волнам. Но она не могла сравнивать. Она не знала, что на свете бывают парусники, и волны, и ветер – ведь ничего этого не было сейчас вокруг нее. Эта аллея, этот туман и булыжник, запах яблок и павшей листвы – вот и все, что она знала о мире. Этого было вполне довольно.

Она была не в силах сдерживать нетерпение, хотелось крикнуть, прыгнуть на двадцать шагов вперед, чтобы скорее сократить невероятное расстояние до… Она только бежала, не чувствуя ни биения сердца, ни боли в ступнях. Потому что сердце и ступни – что это, как не иллюзия?

И вот она остановилась. Чувства захлестывали ее, чуть не сбивая с ног. Не было только страха.

Она, задохнувшись, смотрела на ступени перед собой и не могла наглядеться.

Перед ней стоял Дом. Высокий двухэтажный каменный особняк. Часть фасада оплетали густой плющ и каприфоль. Шершавые серые стены потемнели от влаги и казались созданными не из камня, а из темно-жемчужного бархата. Высокие окна в резных переплетах были глазами, обращенными внутрь.

Из приоткрытого на первом этаже окна в осенний сад лились дивные звуки музыки: кто-то играл на фортепиано. Мелодия вилась, задумчива и нежна, иногда почти затихала, но тотчас вспыхивала снова и улетала ввысь, срываясь на высокой ноте. Три величественных аккорда, трель волнительного стаккато… Она словно рассказывала какую-то историю, и долгожданной гостье, стоящей в саду у края аллеи, эта история казалась знакомой. Томительной. Неоконченной. «Не забывай», – настойчиво и ласково твердила музыка раз за разом.

Тяжелая входная дверь чуть скрипнула на петлях, приглашая войти. И теперь она явственно поняла, что не зря бежала сюда, словно ветром подхваченная. Этот же ветер, невидимый, неосязаемый, приоткрывал ей дверь. И не было в эту минуту ничего более желанного, чем потянуть на себя медную витую ручку и шагнуть внутрь.

К высокому крыльцу вели шесть мраморных ступеней.

Первая почти ушла в рыхлую осеннюю землю, на нее со всех сторон наползала неугомонная трава.

Вторая немного покосилась влево. Но гостья шагнула на нее без опаски.

Третья треснула ровно посредине, и из трещины торчал чахлый на вид подорожник.

Четвертая была слегка щербата, и щербинки, при известном воображении, можно было принять за чью-то лукавую мордашку. Гостья мельком улыбнулась ей.

Пятая ступень была образцовой, ровной и гладкой.

А шестая… была уже не ступенью, а широкой придверной плитой на крыльце.

И желание исполнилось. За медную ручку она распахнула дверь и шагнула навстречу. Музыка в глубине Дома замерла.

Он улыбался, вставая из-за рояля и направляясь к ней с едва сдерживаемым нетерпением. А она не могла говорить и дышать. Ей не надо было ни секунды на то, чтобы узнать его. Глаза его, волосы, губы – она не видела ничего, ей это было не нужно, она и так знала, кто перед ней. Все молчаливо пело вокруг. Сейчас она осознала, что он рядом, что она достигла конца своего пути и нашла его снова. Что та потеря, тот ужас, который она пережила, его смерть – это ничего, пустяк. Что он снова рядом с ней, и иначе не может и быть.

– Ты… – вздохнула она.

– Ты, – кивнул он.

Их лбы соприкоснулись, пальцы сплелись. Времени не существовало, потому что души, созданные друг для друга, встретились. Снова.