Последняя девочка

О Плотнике

Вообще-то, не был он никаким плотником, его звали Дмитрием Яковлевичем Платоновым. Как, наверное, приятно воспринимать на слух собственную фамилию, в корне которой угадывается великое древнегреческое имя. Возможно, это придаёт сил и одухотворяет, а может быть, даже вдохновляет на подвиги. Вся его жизнь – это никому не нужный подвиг. Мы много говорили с ним в тиши наших беспробудно чёрных дней-ночей, он много и с удовольствием рассказывал. Так что мне есть, что про него вспомнить.

«До взрывов» он прожил весьма интересную и, я бы сказал, поучительную жизнь. Конечно, никаким плотником он сроду не был. Он, вообще, был человеком без какого-либо образования. В наш век, когда, куда ни плюнь, везде люди с дипломами, таких уже и не найти.

Его отец был мелким предпринимателем, работавшим в сфере ритуальных услуг. Детство маленького Плотника, тогда ещё Димочки, прошло среди трупов. Конец его жизни проходит примерно в таком же окружении. Небольшой, но постоянный отцовский доход был вполне достаточен для того, чтобы Плотник рос если не в достатке, то уж точно не в нужде. Отец его, как я понимаю, надеялся, что сын пойдёт по его стопам и со временем возьмёт семейный бизнес в свои руки. Плотника же тянуло совсем в другие сферы. С детства он мечтал стать ни много ни мало музыкантом. Откуда у сына гробовщика тяга к музыке, остаётся загадкой.

На пути к своей мечте Плотник прошёл через многое. В молодости он пил, курил и чёрт-те чем занимался. Однажды даже провёл по приговору суда несколько месяцев в спецклинике для лечения от наркотической зависимости. Как он сам говорил, желание употреблять тяжелые наркотики появилось у него после того, как все заборы в городе зачем-то заклеили жизнеутверждающими плакатами «Наркоман, поверь в себя!». Юный Плотник поверил в себя и плотно сел на опиаты. Из клиники он, правда, вышел с твёрдым желанием завязать, что означало в реальности сменить иглу на бутылку. До самых «взрывов» Плотник много и усердно «употреблял». Помнится, уже здесь, в Бункере, он частенько прикладывался к горячительным напиткам, которые умудрялся находить в процессе наших «поисковых операций». Помимо алкоголя Плотник ещё и курил, хотя с этой привычкой КонСоюз, казалось, окончательно и бесповоротно расправился ещё лет так десять назад. Впрочем, Плотник был, как мне кажется, из последнего поколения, представители которого ещё понимали шутки Жванецкого и были не прочь подымить сигаретой, задумчиво глядя в потолок.

Плотник был трижды женат, однако все три женитьбы каждый раз заканчивались одинаково: скандал, поломанная мебель и развод. Он много где и кем работал. Трудно, наверное, найти сферу деятельности, в которой Плотник не пытался себя найти. По молодости он сначала помогал отцу, мастеря «деревянные костюмы» для людей, отошедших в мир иной. Потом, вроде как, попытался осуществить мечту и стать гитаристом в нашей местной рок-группе, для чего усердно осваивал ноты и ходил на репетиции. Однако звездой шоу-бизнеса он не стал, вернее сказать, не стал звездой в том, «довзрывном» мире.

Здесь же, у нас в Бункере, Плотник частенько устраивал мини-концерты, наполняя душный воздух подземелья звуками невесть как сохранённой гитары. Разумеется, это было, скорее, в первую нашу зиму. А ещё точнее, в первые месяцы нашего добровольного заточения в Бункере. Это было славное время, когда мы ещё верили в будущее, строили планы, вообще, всё время что-то строили. Короче говоря, это было ещё тогда, когда все юристы были живы.

Да, ещё Плотник переплыл Волгу, поднимался на Эльбрус, спускался на плоту по горным рекам, умел стрелять из гранатомёта, нырял на глубину 10 метров, побывал в реанимации после устроенной им как-то грандиозной драки, вступившись за честь какой-то девушки. Он умел глазом открывать бутылки с пивом (это такой очень вредный, недавно запрещённый КонСоюзом напиток).

Здесь у нас он, вроде бы, писал какие-то рассказы. Я видел мельком пару раз, как он что-то выводил своим корявым почерком в тетради вроде той, в которой я сейчас пишу сам. Но всякий раз, когда я пробовал заговорить с ним о его «творчестве», он отшучивался и замыкался в себе. Что ж, каждый имеет право на свою маленькую тайну.

А как он играл на гитаре! И какой совершенно очаровательный тенор был у Плотника! Его песни нельзя назвать выдающимися, но одну из них мы выучили наизусть и подпевали ему все хором: «Никто не придёт». Так что у Бункера был, можно сказать, свой гимн.

Несмотря на все свои плюсы, Плотник, в отличие от меня, был человеком, подверженным эмоциям. Я же к концу жизни стал жёстким реалистом, опирающимся исключительно на здравый смысл. По-моему, эта его мысль об «Исходе» была внезапной и совершенно необдуманной.

Недостаток времени и затаившаяся где-то внутри обида не позволяют мне посвятить этому человеку больше строчек в моём повествовании, а то бы я ещё много чего про него понаписал.