Мираж

11

Профессор Лейтольд серьезно увлекался изучением египетских древностей, и развалины древних Фив, «стовратного» города, доставляли ему неисчерпаемый материал. Он нашел себе верного товарища в лице Зоннека, и, само собой разумеется, Рейнгард был их постоянным спутником. Профессор сделал несколько открытий, и три недели, уже проведенные им в Луксоре, пролетели для него необыкновенно быстро.

Но далеко не чувствовал себя счастливым Эльрих, становившийся с каждым днем меланхоличнее. Сначала все шло чудесно: благожелательная судьба свела его со знаменитым профессором Лейтольдом и с еще более знаменитым Зоннеком. Оба крайне благосклонно отнеслись к его почтительному восторгу и позволили ему принимать участие в их экскурсиях. Но счастье Эльриха длилось всего неделю; потом явился этот доктор Бертрам. Не то чтобы он чем-нибудь досаждал Эльриху – напротив, доктор обращался с ним изысканно любезно, но Ульрика Мальнер, принудив своего соотечественника вступить с ней в оборонительный и наступательный союз, вовсе не оставляла ему времени для знаменитостей; он всегда должен был находиться рядом, когда ожидалось прибытие врага, а оно ожидалось постоянно.

Бертрам жить не мог без своего приятеля Эрвальда. Его потребность видеться с последним была до того сильна, что он приходил к Рейнгарду даже тогда, когда того не было дома ввиду отъезда в Фивы. В таких случаях доктор целыми часами находился в комнате Рейнгарда, который, конечно, был его поверенным, и пользовался его балкончиком как наблюдательным пунктом; стоило дамам показаться, и он был уже тут как тут, и никакой грубостью, никакой хитростью невозможно было от него отвязаться. Ульрика с озлоблением защищала вдову брата от кощунственного ухаживания. Доктору не удавалось ни на минуту остаться наедине с Зельмой, потому что, когда цербер, как он довольно непочтительно величал эту даму, отлучался, то этот завидный пост немедленно занимал Эльрих.

Было еще довольно раннее утро. Ульрика ходила со своим союзником по дорожке сада гостиницы. Зельмы не было; по поручению золовки она писала в своей комнате письмо к управляющему Мартинсфельда. Так как «неприятель» не являлся в такой ранний час, то можно было рискнуть на короткое время оставить ее одну. Впрочем, вход в гостиницу был под их бдительным наблюдением.

– Неужели вы действительно едете в Карнак? – спросил Эльрих. – Я подумал было, что это ошибка; вы обычно никуда не ездите.

– Зоннек просил нас поехать, а так как он через несколько дней уезжает, то мне не хотелось отказывать ему.

Физиономия Эльриха выражала огорчение; он надеялся хоть в течение нескольких часов быть свободным человеком, а теперь с этим надо было проститься.

– Наше общество будет довольно многочисленным, – снова заговорил он. – Лейтольд, Зоннек, Эрвальд, мы трое да два английских семейства из нашей гостиницы. Целая кавалькада!

– И он тоже, разумеется, – прибавила Ульрика, взявшая в последнее время привычку обозначать предмет своей ненависти местоимением «он».

– Не думаю, чтобы Бертрам поехал. Он даже не знает о поездке; о ней мы договорились только вчера вечером.

– Он все знает, – мрачно возразила Мальнер. – Если бы я осталась с Зельмой, то это ничего бы не дало: тогда он пристал бы к нам в саду. Вы знаете последнюю выдумку этого человека. Так как Эрвальд уезжает, то он берет себе его комнату, так что через несколько дней мы будем в его обществе уже с утра до ночи. Но мы примем свои меры и спасем Зельму. Я надеюсь на вас.

– Пожалуйста, не надейтесь, – сказал Эльрих тоном, по его мнению, очень энергичным, но на самом деле самым нерешительным. – Я… я… право, дольше не выдержу.

Старая дева остановилась.

– Чего вы не выдержите?

– Этих вечных наблюдений, подсматриваний! – Он набрался храбрости. – Наконец, я не для этого приехал в Африку! Я ничего не имею против доктора; он премилый человек, и госпожа Мальнер тоже это находит; и, я полагаю, она вовсе не желает, чтобы ее спасали.

Намек на возможность чувства со стороны Зельмы вывел Ульрику из себя, и ее гнев обрушился не только на нее и на доктора, но также и на неповинного Эльриха.

В эту минуту в сад вошли доктор и Эрвальд, ходивший за ним. Они поклонились с совершенно невинным видом, и «он» довел свое ехидство до того, что дружески направился к своему врагу, восклицая:

– Доброе утро, фрейлейн Мальнер! Уже готовы? Мы едем не раньше как через час; я тоже еду.

– Я так и думала, – сказала она, награждая его взглядом василиска.

– Разумеется, я с радостью принял приглашение Эрвальда. Как здоровье госпожи Мальнер? Надеюсь, хорошо? До свидания!

Ульрика не удостоила его ответом и стремительно двинулась к дому, бросив своему союзнику повелительное: «Пойдемте!». Но этого оказалось уже слишком даже для кроткого Эльриха; сначала его выругали, а теперь приказывали таким тоном да еще в присутствии противников, которые при этом насмешливо улыбались! Правда, он подошел, но дошел только до террасы; здесь он демонстративно уселся, заявив, что устал, и погрузился в мрачные размышления.

– Она думала пронзить меня своим взглядом, но, к счастью, я хорошо забронирован, – засмеялся доктор. – Я решил сразу же покончить с этой историей; я вижу, простой осадой крепости не возьмешь, нужен штурм.

– Ах вы, бедняга! Вам порядком затрудняют дело, – насмешливо заметил Эрвальд. – Вам приходится в поте лица зарабатывать свое будущее супружеское счастье. Другой давно потерял бы мужество.

– Я тоже представлял себе борьбу с драконом легче, но решил разыграть роль святого Георгия и освободить плененную принцессу.

– А вы уверены, что она хочет, чтобы вы освободили ее?

– Уверен? Нет, но есть язык взглядов и мимики, который я применял к делу и большей частью получал ответ. Я думаю, что могу отважиться на штурм.

– В таком случае госпожа Мальнер должна была бы доставить вам случай видеться с ней наедине; при желании она могла бы этого добиться.

– Конечно, но у Зельмы нет собственной воли, она до крайности запугана, так что еле решается отвечать, когда я заговариваю с ней при золовке.

– Не обижайтесь, доктор, но это будет немножко скучный брак. Жена, у которой нет собственной воли и которая на все соглашается! Я и месяца не выдержал бы.

– У каждого свой вкус! – сухо возразил врач. – Мне нравится, чтобы у моей будущей жены не было другой воли, кроме моей. Пока она находится под террором Мартинсфельда, а когда из чемодана выскакивает еще и призрак…

– Призрак из чемодана! О чем вы говорите?

– О покойном Мальнере, этом старом эгоисте, который подло женился на бедной сироте, даже не спросив ее согласия. Я с удовольствием свернул бы ему за это шею! Наверно, он походил на свою любезную сестрицу; потому-то она и возит с собой в чемодане его призрак и при каждом удобном случае вытаскивает его оттуда. Она до смерти мучает им бедную Зельму. Сколько уж раз этот покойничек переворачивался в своей могиле! И не пересчитаешь!

– Вы договорились до настоящего бешенства! – смеясь, сказал Рейнгард. – Так скорее же положите этому конец.

– Я и намерен сделать это, если удастся, сегодня же. Эрвальд, тогда, после дуэли, вы обещали мне отплатить услугой за услугу. Мне необходимо поговорить с Зельмой наедине и, может быть, во время поездки в Карнак представится удобный случай. Избавьте меня от этой лейб-гвардии на полчаса – больше мне не нужно.

– Нелегкая задача! – задумчиво сказал Эрвальд. – Я попытаюсь, но вы должны будете взять на себя кроткого Эльриха. Мне будет достаточно хлопот и с одной Ульрикой: с ней не так-то легко справиться.

– Согласен! Я приманю его каким-нибудь иероглифом, расскажу о поразительном открытии, которое вы будто бы сделали вчера в Фивах, – и он не отойдет от Зоннека и профессора. Вот он все еще сидит; я сейчас же займусь им.

Бертрам зашагал к террасе. Обиженный и огорченный Эльрих, действительно, еще сидел на прежнем месте. Он наконец-то сообразил, до какой степени позорно обращались с ним и какой неблагодарностью отплатили ему за его самопожертвование. Какое право имела эта женщина так тиранить его и зачем он допустил это?

– Что это вы сидите так одиноко и с таким меланхолическим видом? – обратился к нему Бертрам. – Что с вами?

– Нехорошо себя чувствую, – глухо проговорил Эльрих.

– Нездоровы? Дайте-ка пульс!

– Нет, не то. Я хочу сказать, что со мной дурно обращаются, – и Эльрих бросил обвиняющий взгляд на окна второго этажа.

– Фрейлейн Мальнер? Не может быть! Ведь вы – ее вернейший союзник.

– Был до сих пор, но если так обращаются…

Доктор придвинул стул и сел.

– Это интересно! Расскажите!

Эльрих был именно в таком настроении, когда человек чувствует потребность отвести душу, и принялся жаловаться.

Бертрам слушал с видом бесконечного участия.

– Да, вы порядком отравляли мне жизнь последние две недели, – сказал он, когда Эльрих кончил рассказ. – Но я никогда не сердился на вас; я знал, что вы действуете под давлением.

Эльрих нашел такой образ мыслей весьма благородным, но это заставило его еще больше рассердиться, и он геройски воскликнул:

– Я сброшу с себя это иго! Сброшу!

– Браво! Я давно ждал, что вы сделаете это; вы – более одаренная, высшая натура и не должны подчиняться ей.

Эльрих совсем растрогался от такого взгляда на его натуру. Он только теперь увидел, до какой степени несправедливо поступали с молодым человеком.

Между тем доктор продолжал:

– Полагаю, для вас не тайна, что привлекает меня сюда. Боже мой, разве преступление – любить и стремиться к обладанию предметом своей любви?

– Напротив, это в высшей степени разумно, – заявил Эльрих. – Вы и госпожа Мальнер молоды, а молодость имеет свои права. Я никогда не стал бы препятствовать вам, и теперь покажу ей, что думаю относительно этого; с сегодняшнего дня я буду сохранять нейтралитет. Объясняйтесь, доктор, делайте предложение, женитесь с Богом! Я вас благословляю.

– Покорнейше благодарю, – сказал врач и хотел дружески пожать руку благословляющего, но тот испуганно отшатнулся и опять посмотрел на окна.

– Тише! Тише! Что, если она увидит?

– Что же случилось? Ведь вы, кажется, хотели сбросить с себя иго?

– Да, но… не сейчас же! Надо сначала собраться с духом.

– А! Ну, собирайтесь. Если же наша почтенная соотечественница вздумает опять дурно обращаться с вами, скажите мне; уж я с ней справлюсь.

Бертрам встал и пошел к дверям. Эльрих смотрел ему вслед с восторгом. Что за человек! Он никого не боится!

Через полчаса компания начала собираться в путь. На дворе гостиницы стояли верховые ослы с проводниками; но понадобилось немало времени, чтобы привести все в порядок. Зоннек любезно помог своим соотечественницам сесть. Зельма легко и проворно вспрыгнула на своего серенького ослика, но ее золовке это удалось только после долгой борьбы со всевозможными затруднениями. Правда, ее крупный черный осел, носивший историческое имя Рамзес, стоял смирно как овца, а коричневый проводник-подросток был чрезвычайно услужлив, но нелегко было объяснить едущей в первый раз даме назначение стремени и уздечки. Наконец, Ульрика взгромоздилась на седло и торжественно раскрыла свой исполинский зонтик. Она никак не хотела понять, что, когда едешь верхом, лучше его не брать, и уверяла, что иначе получит солнечный удар.

Эрвальд и Бертрам, уже верхом, близко подъехав друг к другу, тихо переговаривались о чем-то. Зоннек подал знак к отъезду.

Довольно многочисленное общество тотчас разделилось на две части: Зоннек и англичане, все отличные ездоки, не выдержали езды шагом, весело отправились вперед и скоро были уже далеко; профессор же ехал медленно и осторожно, Эльрих и обе дамы – тоже. Эрвальд ехал рядом с Ульрикой Мальнер и расточал ей любезности, впрочем, без успеха; в качестве приятеля доктора Бертрама он был в опале и получал лишь самые недружелюбные ответы.

Зельма, напротив, была удивительно весела. Она, как всегда, была в черном, потому что носить летнее ей не позволялось из-за траура; светлой на ней была только шляпа с белой вуалью; из-под нее выглядывало милое розовое личико. Она совсем расцвела за последнее время.

Ульрика сторожила ее и доктора, как Аргус⁵.

Спокойствие врага, который, разумеется, тоже был в числе отставших, ничуть не вводило ее в обман.

Правда, он даже не пытался помочь Зельме сесть на осла и теперь спокойно ехал рядом с профессором, беседуя с ним, но под этим, конечно, крылось какое-то новое коварство.

Сзади всех ехал Эльрих в довольно угнетенном состоянии духа. Совесть нисколько не мучила его, но он боялся, чтобы его измена не была открыта; он все еще «собирался с духом» для бунта.

– Чудное утро! – обратился Рейнгард к своей соседке. Только следовало выехать немножко раньше, а то солнце начинает уже припекать. А между тем сегодня двадцать третье декабря. Удивительный климат!

– Безобразный климат! – сердито крикнула Ульрика. – У нас, в Мартинсфельде, теперь пятнадцать градусов мороза и такие вьюги, что зги не видно. И это называется святки! В этой пустыне все навыворот, даже времена года и те перепутались. Здесь уже с самого раннего утра потеешь, да еще на осле! Нечего сказать, удовольствие!

Она с бесконечным презрением посмотрела на своего почтенного осла Рамзеса, который, нисколько не обижаясь, продолжал спокойно шагать дальше. Маленький темнокожий проводник трусил рядом, не сводя лукавых черных глаз с Рейнгарда, пока тот не сказал ему несколько слов по-арабски.

Рамзес вдруг остановился как вкопанный; понуканье, дерганье за повод – все было напрасно. Он решительно отказывался сдвинуться с места.

– Вот так история! Ибрагим, что с ним такое? – закричал Эрвальд и сам схватил осла за узду.

Следствием этого было то, что Рамзес повернулся головой в обратную сторону; в ту же минуту Ибрагим нанес ему сильный удар, и осел на этот раз пустился бежать, только в противоположном направлении. Мальчишка, вместо того чтобы удержать его, с громкими криками помчался за ним, что только придавало ослу прыти. Рейнгард в свою очередь повернул и загалопировал следом за Рамзесом; через несколько минут он нагнал беглеца, но тот принял это за приглашение тоже начать галопирование. Он приналег, и они во весь дух помчались назад в Луксор.

Компания, конечно, остановилась. Зельма вскрикнула в испуге:

– Боже мой!.. Ульрика!.. Осел сбросит ее!..

– Нет, он только немножко побегает, – успокоил ее доктор, моментально очутившийся рядом. – С ней Эрвальд. Ничего не случится, мы можем спокойно ехать дальше. Не правда ли, профессор?

– Конечно, – равнодушно ответил тот. – Не тревожьтесь, госпожа Мальнер! Раз там Эрвальд – опасности ни малейшей. Мы опоздаем в Карнак, если будем стоять. Я еду.

– И я, – отважно заявил Эльрих.

Они видели, что ослы остановились вдали, и Эрвальд спрыгнул с седла. Зельма все-таки непременно хотела подождать. Тогда доктор, перегнувшись к ней, сказал так тихо, чтобы только она могла слышать:

– Не затрудняйте же нам дела еще больше! Ведь Эрвальд жертвует собой ради меня… ради нас с вами.

Зельма вспыхнула; она только теперь поняла связь между событиями и в величайшем смущении проговорила:

– Если только… если ей не грозит опасность…

– Ни малейшая, даю вам слово! Эрвальд поручился за это. Едемте!

Зельма еще раз оглянулась. Она увидела, что Улърика с помощью молодого человека хочет сойти на землю, и перестала противиться; маленькая кавалькада двинулась дальше.

Рамзес галопировал что было сил. Справа мчался Ибрагим, крича во все горло: «Ялла! Ялла!»; слева Рейнгард, готовый каждую минуту в случае опасности схватить осла за узду. Но он был слишком плохого мнения об энергии почтенной старой девы – последняя вовсе не испугалась, а только еще разъярилась. Когда вдобавок у нее вырвался зонтик и, взлетев, точно воздушный шар, опустился раскрытым на землю, то она чуть было не создала настоящей опасности: ухватившись правой рукой за луку седла, она принялась левой колотить ни в чем неповинного Рамзеса. Последнему это не понравилось; он сделал такой прыжок, что Эрвальду оставалось только схватить его за повод.

Они остановились. Ульрика задыхалась. Эрвальд ругался по-арабски, Ибрагим принимал брань с сокрушенным видом. Но через несколько минут к старой деве вернулся дар речи, и забушевала гроза.

– В вашей пустыне безбожные порядки! Зонтики пропадают, ослы несут, а этот черномазый негодяй бежит себе и только орет, как бесноватый, вместо того чтобы остановить осла.

– Ибрагим совсем потерял голову, я уже отчитал его, – сказал Рейнгард.

Но тогда настала его очередь; вместо того, чтобы поблагодарить его за помощь, Ульрика накинулась на него:

– Вы вели себя немногим умнее! Сколько времени вы галопировали рядом со мной и даже руки не протянули! Почему вы не схватили осла за узду?

– К сожалению, никак не удавалось. Знаете что? Сойдите! С ослом что-то неладно; я осмотрю его.

Ульрика в виде исключения согласилась с Рейнгардом, сошла с его помощью с осла и только теперь оглянулась на остальных. Она с безграничным негодованием увидела, что они преспокойно едут дальше. Кто мог знать, что там делалось без нее! Улърикой овладело сильнейшее нетерпение, и так как осмотру Рамзеса не видно было конца, то она вмешалась:

– Скоро ли вы? Надо садиться; другие уже далеко уехали.

– Боюсь, что вам нельзя будет сесть на Рамзеса. Я ничего не нахожу, очевидно, он просто с норовом, а это опасно. Вот мы сейчас попробуем! – сказав это. Эрвальд боком сел на дамское седло и немножко проехался; но в его руках осел стал так брыкаться, бить и задними, и передними ногами, что ехать на нем казалось в высшей степени опасным. – Я так и думал, – сказал Рейнгард, спрыгивая с седла. – Вам придется отказаться от поездки. Кстати, вам ведь и не хотелось ехать.

Ульрика недоверчиво посмотрела на него; в ее душе зародилось смутное подозрение, что дело не чисто.

– Это было бы очень на руку вам с доктором, – иронически заметила она. – Я и не подумаю оставаться. Вы дадите мне своего осла; перемените седла и справляйтесь как знаете с этой злой скотиной.

– Мой осел не ходит под дамским седлом, – решительно заявил Рейнгард. – Если вы непременно хотите ехать, то надо послать Ибрагима в Луксор, чтобы он привел другого осла. Но ведь пройдет целый час, пока он вернется.

– Хотя бы и два! Я хочу ехать в Карнак. Я буду ждать.

Сделав это энергичное заявление, Ульрика села тут же на песок и знаком приказала Ибрагиму, чтобы он принес зонтик, лежавший неподалеку.

Эрвальд очутился в отчаянном положении; он не мог уехать, оставив жертву своей интриги одну в пустыне, а невинный Рамзес был признан капризным и опасным, и волей-неволей приходилось продолжать поддерживать это мнение. Рейнгард принялся уговаривать старую деву, но напрасно; она продолжала сидеть, и ему пришлось покориться неизбежному. Он отослал Ибрагима с ослом в Луксор, для формы еще раз выругав его, с рыцарски вежливым поклоном передал принесенный им зонтик его владелице и сел на песок сказав:

– Ну-с, у нас впереди целый час! Будем беседовать как добрые друзья.

Зоннек со своими спутниками уже давно был в Карнаке; остальная компания прибыла четверть часа спустя, и все двинулись на осмотр развалин храма. Но не прошло и нескольких минут, как доктор с Зельмой исчезли. Впрочем, это заметили только Зоннек и Эльрих; первый молча улыбнулся себе в бороду, а последний добросовестно сдержал обещание соблюдать нейтралитет.

Молодые люди сидели в дальнем краю храма, куда редко заходили посетители. Перед ними расстилался обширный, залитый солнцем ландшафт, над их головами высилось темно-голубое небо; среди древних развалин расцветало юное человеческое счастье. Они сидели рядом на упавшей колонне; доктор обвил талию Зельмы рукой, ее головка лежала на его плече, голубые глаза смотрели на него вверх, и в них блестели слезы.

– Да, я люблю тебя, – сказала она просто и искренне, – и крайне благодарна тебе за твою любовь! Меня никто не любил с самого детства, когда умерли мои родители. Я только и слышала, что вечные разговоры о милости, которую мне оказывают и которой я не заслуживаю. Я была так несчастна в мрачном Мартинсфельде, так безгранично несчастна!

Бертрам тихонько погладил молодую женщину по белокурым волосам и серьезно, но мягко произнес:

– Моя бедная детка! Я знаю, как одинока и безрадостна была твоя жизнь. Но тяжелые времена миновали, теперь для тебя взойдет солнышко. Я покажу моей Зельме, что в жизни есть и счастье.

Счастливая улыбка, с которой Зельма смотрела на него, показывала, что она безгранично верит ему. Прижимаясь к нему, она прошептала:

– Ты говоришь, что я здорова. Когда я заболела, мне хотелось умереть, теперь же… я хочу жить!

– Поздравляю от всего сердца! – вдруг раздался голос Эрвальда, появившегося из-за колонны. – Тысячу раз прошу извинения, но я должен предупредить вас о приближении опасности: она едет!

– Ей уже нечего делать; мы договорились, – воскликнул доктор, вскакивая с сияющим лицом. – Эрвальд, вот моя невеста!

Зельма встала и, краснея, приняла еще одно поздравление. Рейнгард стал торопить их.

– Скорее идите к остальной компании и объявите о помолвке! В вашем распоряжении еще десять минут.

Бертрам был совершенно согласен с ним. От него не ускользнуло, что Зельма испуганно вздрогнула при известии о прибытии Ульрики. Если они публично объявят о своей помолвке, то прекословить будет уже поздно. Они втроем пошли отыскивать остальных.

Между тем Ульрика торжественно въезжала в ворота храма. Путешествие обошлось уже без приключений, но рыцарь, любезно остававшийся при ней все время, покинул ее, чтобы подать сигнал о приближении опасности. Он предоставил Ибрагиму помочь старой деве сойти с седла.

Ей не пришлось отыскивать общество, потому что громкие, веселые голоса указали ей дорогу; но при входе в большой, обставленный колоннами, зал она остановилась, превратившись в соляной столб, подобно жене блаженной памяти Лота. Все теснились вокруг стоявших под руку доктора и Зельмы. Их поздравляли, жали им руки; изменник Эльрих был среди них! Ульрика с первого взгляда поняла, что сражение проиграно; враг победил!

Бертрам не замедлил воспользоваться победой; завидев свою противницу, он тотчас направился к ней с невестой под руку и убийственно учтиво проговорил:

– Перед вами жених и невеста. Зельма осчастливила меня своим согласием, и мы позволяем себе просить и вас пожелать нам счастья.

А Зельма, робкая, безвольная Зельма, чувствуя себя под защитой, вдруг стала храброй! Она не задрожала, не упала в обморок, встретив взгляд золовки; она подтвердила невероятный факт, проговорив тихим, но довольно уверенным голосом:

– Да, милая Ульрика, я только что дала ему слово.

По уверениям сестры, в последние месяцы покойный Мартин уже много раз переворачивался в своей могиле и каждый раз трижды, как было известно из того же источника. Теперь это не имело уже смысла, и потому он остался лежать спокойно; его роль призрака была окончена.

Профессор положил конец тягостной сцене, начав шутливо ворчать на молодую женщину за то, что она своей помолвкой присочинила совершенно современный конец для его лекции о древнем Египте, что ему очень не нравилось. Между тем доктор улучил удобный момент, чтобы украдкой пожать руку Эрвальду.

– Благодарю вас, – тихо сказал он. – Это была услуга из услуг!

– И самая трудная, какую только я когда-либо оказывал, – смеясь ответил Рейнгард. – Битый час сидеть на песке среди пустыни с этой любезной дамой и терпеть дурное обращение подобно Эльриху! Мой долг уплачен с процентами.

Между тем Ульрика до некоторой степени пришла в себя. Ее подмывало броситься между женихом и невестой, как ангелу-мстителю, но у нее хватило здравого смысла, чтобы сообразить что, если Зельма набралась храбрости вырваться из-под ее опеки, то она бессильна. Однако ей необходимо было хоть на кого-нибудь накинуться, и она, оттащив бедного Эльриха за одну из колонн, прошептала, понизив голос:

– Я положилась на вас, а вы так подло обманули мое доверие! Вы стояли и смотрели!

– Извините, я не смотрел! – объявил Эльрих, успевший наконец достаточно собраться с духом. – Молодые люди поладили с глазу на глаз. Но я их поздравил, и притом первый!

Ульрика перевела дух, собираясь дать волю своему гневу, но к ним подошел Зоннек.

– Покоритесь неизбежному, – сказал он примирительным тоном. – Посмотрите, как они счастливы, и не мешайте их счастью. Я всегда считал, что с вашей стороны несправедливо так упорно противиться.

Ульрика взглянула на него; этот взгляд ясно говорил: «И ты тоже? Ты, единственный, кого я считала человеком!». Этот последний удар заставил ее умолкнуть; она повернулась и пошла в дальний конец храма, но еще слышала, как отомстил ей Эльрих за свое долгое рабство. Он вошел в середину кружка и как только мог громко крикнул:

– Да здравствуют жених и невеста! Ура!

– «Ура!» – раздалось со всех сторон.

Кричали даже мальчишки-проводники, с любопытством заглядывавшие в храм. Они, конечно, не понимали, что случилось, но разобрали, что это было что-то очень веселое.

5. Аргус – в древнегреческой мифологии – многоглазый великан – сторож.