Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава шестая. Понятие преступления и элементы состава преступления
Интересы правильной квалификации преступных действий, квалификации, играющей весьма значительную роль в деле укрепления социалистической законности, требуют верного понимания и четкого анализа отдельных элементов состава преступления.
Состав преступления, как подробно было развито выше, слагается из отдельных элементов, образующих в совокупности общественно опасное преступное действие. Как без наличия состава не может быть речи о преступлении, так без наличия требуемых законом элементов не может быть речи о составе. Правильное понимание элементов состава есть поэтому необходимое условие правильной квалификации преступных действий и, следовательно, необходимое условие борьбы за укрепление социалистической законности.
Законность ни коим образом не может быть противопоставлена целесообразности. Поэтому недопустимо отступление от указаний закона и, следовательно, от описанных в законе элементов состава преступления во имя так называемой «целесообразности». Высшая целесообразность находит свое выражение в исполнении советских законов, в укреплении социалистической законности.
Вместе с тем необходимо учесть следующее. Материалистическая диалектика обязывает к изучению и оценке явлений в конкретных условиях места и времени. Этому требованию марксистской методологии, положенному в основу всех научных дисциплин и теоретических исследований, в полной мере должна отвечать и деятельность государственных органов, в том числе и органов социалистического правосудия.
Конечно, определения уголовного закона должны быть в величайшей степени ясны и точны: чем точнее в законе описаны элементы состава преступления, тем легче и лучше исполнять закон. Но точность составов и конкретность его элементов отнюдь не требуют включения в закон указаний, заранее формально связывающих судью в такой мере, что он оказывается лишенным права и возможности учитывать конкретные особенности каждого дела.
В огромном большинстве случаев фактические признаки преступления – элементы его состава («покупка» и «продажа», «заведомо ложные измышления», «уничтожение и повреждения» и т. д.) четко указаны в законе, и задача суда заключается лишь в проверке и установлении того, имел ли место в действительности предусмотренный законом факт. В более сложных случаях суд при решении этого вопроса – вопроса факта – прибегает к помощи экспертизы.
Наряду с этим, однако, среди элементов состава, при помощи которых законодатель описывает конкретные преступные деяния, имеются и такие, содержание которых закон намеренно определяет в более общей форме. К такого рода элементам состава могут быть отнесены, например, такие предусмотренные законом признаки, как «тяжкие» последствия, «крупный» ущерб, «злостность» и т. п. Эти указания закона в системе социалистического уголовного права исполнены глубокого смысла: они непосредственно связаны с общими требованиями марксистской методологии – требованиями материалистической диалектики – оценивать явления в конкретных условиях места и времени. Поэтому раскрывать содержание таких элементов необходимо лишь на основе учета всех обстоятельств конкретного дела, которые законодатель предусматривает лишь в общей форме с тем, чтобы судья мог установить их наличие или отсутствие на конкретном материале рассматриваемого дела.
Советский закон не только предоставляет право суду в этих случаях решить вопрос о наличии или отсутствии того или иного элемента состава путем оценки всех обстоятельств дела, но и вооружает его для этой цели весьма важным орудием – ст. 6 УК РСФСР.
Принципиальной политической и правовой основой для материальной оценки отдельных элементов состава преступления служит материальное определение советским законом того общего понятия, раскрытию которого служат элементы состава, – понятия преступления.
Об этом говорит закон, об этом говорит судебная практика.
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г., направленный к охране социалистической собственности, повышает уголовную ответственность за крупное хищение социалистического имущества: наличие хищения в «крупных размерах», – как известно, существенно меняет квалификацию хищения и повышает его наказуемость.
Однако при всем значении этого элемента состава – крупного хищения – Указ от 4 июня 1947 г. не устанавливает его формальных граней (хищение на сумму свыше 10 тысяч или 20 тысяч и т. п.), как не приводит и Указ об ответственности за мелкие хищения государственного и общественного имущества от 10 января 1955 г. формальных граней мелкого хищения (до 100 руб., до 1000 руб. и т. п.). Советский закон не дает цифрового уточнения суммы похищенного, ибо одной цифрой похищенного, при всем ее значении, еще не всегда определяется степень общественной опасности содеянного, образующей существо каждого преступления. И в этом отнюдь не проявляется разное понимание закона и еще менее разная законность – калужская и рязанская; напротив, именно в этом проявляется единое применение закона, основанное на материальной оценке явлений, диктуемой материальным определением преступления. В этом нет своеволия судьи и в этом не только его право – в этом и его обязанность, предусмотренная законом: закон не раскрывает в цифрах значения «крупного» именно для того, чтобы суд это сделал на основе всесторонней оценки конкретного материала.
В этом отношении весьма показательно определение Транспортной коллегии Верховного Суда СССР от 25 октября 1955 г. по делу В. и Г. Они были осуждены Новосибирским линейным судом по Указу от 4 июня 1947 г. за то, что, работая шоферами ремонтно-восстановительного поезда на станции Издревая Томской железной дороги, 28 февраля 1955 г. по сговору между собой похитили из гаража шесть рулонов толя, вывезли толь на автомашине, закрепленной за Г., и продали его за 100 руб., а вырученные деньги израсходовали на спиртные напитки.
Г., помимо этого, используя в корыстных целях закрепленную за ним автомашину, вывез на ней шлак и продал его за 80 руб.
Главный транспортный прокурор внес протест, в котором указывал на неправильность применения к В. и Г. ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. и считал возможным действия осужденных квалифицировать как мелкое хищение государственного имущества. Однако Транспортная коллегия Верховного Суда с протестом прокурора не согласилась. В своем определении по делу Г. и В. Транспортная коллегия указала:
«Ознакомившись с делом, Коллегия считает, что протест Главного транспортного прокурора не подлежит удовлетворению. В протесте ставится вопрос об изменении квалификации преступления осужденных только исходя из стоимости похищенного толя, без учета других обстоятельств совершенного преступления. Такую постановку вопроса нельзя признать правильной.
По делу установлено, что Г. и В. совершили хищение толя по предварительному сговору, заранее подготовив грузовую автомашину, на которой они вывезли кровельный толь. Хотя стоимость похищенного толя и составляет 172 р. 50 к., однако хищение такого количества строительного материала нельзя признать мелким, наказуемым по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1955 г.».
Таким образом, Верховный Суд при квалификации хищения считает неправильным исходить только из стоимости похищенного «без учета других обстоятельств совершенного преступления». Это указание Транспортной коллегии Верховного Суда в полной мере основано на требованиях закона.
Вынося приговор, суд руководствуется на основе ст. 45 УК РСФСР:
«а) указаниями Общей части настоящего Кодекса;
б) пределами, указанными в статье Особенной части, предусматривающей данный вид преступления;
в) своим социалистическим правосознанием, исходя из учета общественной опасности совершенного преступления, обстоятельств дела и личности совершившего преступление».
Закон предписывает суду в п. «в» ст. 45 не в общей форме руководствоваться своим «социалистическим правосознанием», а исходить «из учета общественной опасности совершенного преступления, обстоятельств дела и личности совершившего преступления». Следовательно, социалистическое правосознание – не «усмотрение» буржуазного судьи, творящего классовое правосудие: социалистическое правосознание должно покоиться на реальных фактах, на учете всех обстоятельств дела.
В этих законом предписанных пределах советский судья может и должен производить материальную оценку элементов состава преступления в конкретных условиях места, времени и всей обстановки совершенного преступления. Судебная практика идет именно этим путем.
В этом плане заслуживает особого внимания судебная практика по применению Указа от 10 июля 1940 г. «Об ответственности за выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями». Указ, как известно, вводит три элемента состава, характеризующие и ограничивающие круг субъектов, могущих нести ответственность за выпуск недоброкачественной продукции: эту ответственность по прямому указанию закона могут нести лишь директор предприятия, главный инженер, начальник ОТК. Верховный Суд с полным основанием неоднократно отмечал, что круг лиц, указанных в законе, не может подлежать распространительному толкованию. Так, в определении Уголовно-судебной коллегии от 18 декабря 1940 г. указано:
«К. признан виновным в том, что, работая на маслозаводе мастером-лаборантом, он в июле месяце 1940 года выпустил 179 кг сливочного масла с нарушением установленного стандарта (с пониженной жирностью).
Приговор подлежит отмене по следующим основаниям.
Указ от 10 июля 1940 г. к К. применен неправильно, так как в числе перечисленных в Указе должностных лиц, ответственных за выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции, не указана та категория работников, к числу которой относится К.; поэтому он по Указу от 10 июля 1940 г. не мог быть осужден».
Таким образом, Верховный Суд с полным основанием не считает возможным привлекать к ответственности за выпуск недоброкачественной продукции лиц, не перечисленных в Указе от 10 июля 1940 г.; тем поучительнее, что в самом понимании названных категорий должностных лиц (директор, главный инженер, начальник ОТК) Верховный Суд исходит всецело не из формальных номенклатурных показателей, а из материальной оценки фактически исполняемых лицом обязанностей.
Формальное толкование элементов состава, характеризующих субъекта выпуска недоброкачественной продукции, было отвергнуто постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 30 сентября 1949 г., указавшего:
«Некоторые же суды, неправильно и формально толкуя закон, полагают, что Указ от 10 июля 1940 г. не распространяется на тех руководящих работников предприятий, которые, выполняя по существу указанные функции, носят иное должностное наименование. Исходя из такой ошибочной точки зрения, суды не применяют Указа в тех случаях, когда, например, руководитель предприятия именуется не директором, а начальником; когда предприятием руководит председатель промысловой артели; когда на предприятии функции главного инженера выполняет технорук или заведующий производством; или когда под иным наименованием выступает должностное лицо, фактически выполняющее обязанности начальника отдела технического контроля. Такая неправильная практика, основанная на формальном толковании закона без учета его политического содержания, ведет к необоснованному освобождению от ответственности лиц, виновных в выпуске недоброкачественной продукции».
В связи с этим Пленум Верховного Суда СССР дал судам руководящее указание, в котором предложил судам привлекать к ответственности по Указу от 10 июля 1940 г. не только директоров, главных инженеров и начальников отдела технического контроля, виновных в выпуске недоброкачественной продукции, но «также лиц иных должностных наименований, фактически выполняющих функции указанных должностных лиц».
Таким образом, согласно постановлению Пленума Верховного Суда, лица, формально не занимающие должности директора, главного инженера или начальника ОТК и, следовательно, формально не отвечающие признакам, характеризующим круг субъектов, могущих нести ответственность по Указу от 10 июля 1940 г., тем не менее, подлежат этой ответственности, ибо, не именуемые директорами, главными инженерами или начальниками ОТК, они фактически исполняют обязанности этих лиц. С другой стороны, суд не находит состава преступления в действиях лиц, которые формально хотя и состоят в соответственной должности, но фактически обязанностей по этой должности не исполняют.
Так, народный суд 2-го участка Шахтинского района г. Караганды в июле 1952 г. вынес оправдательный приговор по делу Л., начальника вентиляции шахты.
Л. обвинялся в том, что в нарушение своих прямых обязанностей не контролировал работу и качество обслуживания вентилятора в скиповом стволе, чем были созданы условия для устойчивости и концентрации газа метана, приведшие 1 апреля 1952 г. к его вспышке.
Суд установил, что Л. с 16 марта 1952 г. по 1 апреля 1952 г. (включительно) выполнял другую работу, а именно, был отозван в стройуправление для разработки шахстрой-финплана. Его же трудовые функции как начальника вентиляции шахты исполняли начальник шахты и начальники участков, которые должны были руководить и контролировать работу вентиляционной системы шахты.
Ясно, что при таких обстоятельствах Л. не должен отвечать за нарушение пыле-газового режима на шахте, повлекшее вспышку газа метана, ибо к этому нарушению он фактически не причастен. В этом материальном понимании указаний закона нельзя усматривать распространительного или ограничительного толкования: здесь не расширяется и не суживается, а раскрывается подлинный смысл закона. Эти указания Верховного Суда имеют глубокое принципиальное значение и должны в полной мере учитываться теорией и судебной практикой в интересах укрепления социалистической законности.
С другой стороны, вызывает серьезные сомнения толкование Пленумом Верховного Суда понятия «выпуск». Действительно, в постановлении Пленума от 30 сентября 1949 г. указано судам, что «под выпуском продукции следует понимать как сдачу продукции заказчикам, так и случаи, когда продукция прошла отдел технического контроля и окончательно оформлена к сдаче». С таким расширяющим требование законом «выпуска» продукции согласиться нельзя. Указание закона четко и ясно: необходим выпуск недоброкачественной продукции, иначе нет состава ст. 128-а. И столь же ясно, что пока продукция находится на предприятии, она не выпущена.
Заслуживает также внимания правильное понимание состава ст. 156 УК РСФСР, предусматривающей ответственность за оставление в опасности. Статья 156 УК РСФСР устанавливает ответственность за оставление в опасности при наличии двух условий: 1) возможности помочь и 2) обязанности помочь. Первое условие не вызывает затруднений. Суд без труда установит, была ли возможность помочь пострадавшему. Сложнее второе условие: в каких случаях лицо обязано помочь. Не может вызвать сомнений, что эта обязанность имеет место во всех случаях, когда особые взаимоотношения или профессия ставят одно лицо в положение обязанного иметь заботу о другом (врач, проводник, няня и т. п.). Сложнее положение, когда этих особых взаимоотношений не существует. Можно ли в общей форме утверждать, что обязанность в смысле ст. 156 УК РСФСР немыслима вне этих взаимоотношений? Обратимся к следующим примерам.
Двое товарищей А и Б едут по уединенной дороге на велосипедах из колхоза в город. По дороге один по неосторожности налетает на дерево и падает. При падении получает тяжелое увечье – перелом ноги и ранение головы. Его попутчик Б торопится в город; оставив А без помощи лежать на месте аварии, Б уезжает. Имеется ли в действиях Б состав оставления в опасности, предусмотренный ст. 156 УК РСФСР? Б не проводник, не нянька и не врач. У него поэтому нет специальной правовой обязанности помогать А. Но нужно ли отсюда сделать вывод, что в конкретной обстановке поездки и падения А не лежит обязанность (не только моральная, но и правовая) помочь А? Материальное понимание обязанности как элемента состава преступления, предусмотренного ст. 156 УК РСФСР, обосновывает положительное решение этого вопроса: обязанность может возникать и из конкретных обстоятельств дела, из конкретных действий лица. Обратимся к другому примеру: А и Б, прекрасные пловцы, на лодке выезжают на середину реки и замечают тонущего человека, зовущего на помощь. Они имеют полную возможность помочь утопающему. Но они – не работники спасательной станции. Могут ли они на этом основании быть признаны свободными от обязанности в смысле ст. 156 УК РСФСР помочь утопающему? Кажется обоснованным и здесь материальное понимание обязанности, возникающей и обоснованной особыми обстоятельствами конкретного дела. Социалистическое правосознание советского судьи, решающего вопросы поведения и ответственности советских граждан, то есть граждан – товарищей, казалось бы, должно источник обязанности видеть не только в специально принятых на себя лицом обязательствах, но и в отдельных, конечно, ограниченных случаях, и в особой создавшейся обстановке.
Таким образом, не только при анализе и оценке преступления необходимо исходить из его материального содержания как общественно опасного действия. Этот важнейший принцип социалистического правосудия должен учитываться и при анализе и оценке состава преступления и его отдельных элементов; к пониманию состава преступления в целом и пониманию его отдельных элементов должен быть один и тот же подход, диктуемый понятием преступления как общественно опасного действия.
Необходимо отметить, что в одном из важных актов последнего времени – Указе Президиума Верховного Совета Союза ССР от 17 сентября 1955 г. «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», в п. 7, предусмотрена также в общей форме ответственность советских граждан, находящихся за границей, за «тяжкие преступления против Советского государства», причем разрешение вопроса о том, какие преступные действия против Советского государства являются «тяжкими», предоставлено законом суду.
