Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв.

Наместники и волостели в конце XV–XVI в

Наиболее раннее свидетельство наместничьего управления в Вологодском уезде содержится в двух грамотах вел. кн. Ивана III 1484 г.: 1) жалованной несудимой Злобе Васильеву сыну Львову на деревни в Окологородье и вол. Маслене от сентября и 2) жалованной игумену Спасо-Рабангского монастыря Феогносту от 22 декабря. Их общей чертой было установление подсудности населения светской и монастырской вотчин наместникам по высшим уголовным преступлениям – душегубству, разбою и татьбе с поличным. По своей территориальной направленности вторая грамота относилась к Заозерью, конкретно землям по Рабанге (Верхней Сухоне) – Борковской и части Засодимской волости. Вологодские наместники и их тиуны, согласно этому документу, отправляли суд над городскими людьми и участвовали вместе с игуменом или его приказчиком в «сместном суде» по делам, касающимся конфликтов монастырских крестьян с городскими людьми. Над монастырским настоятелем и его приказчиком устанавливалась юрисдикция великого князя или его «боярина введённого», этой ключевой фигуры в организации боярского суда средневековой Руси. О сохранении установленных в 1484 г. порядков для монастыря свидетельствуют последующие подписи этой грамоты – Василием III в феврале 1509 г., вел. кн. Иваном Васильевичем в феврале 1534 г. и им же в качестве царя в мае 1551 г.

В отдельные годы наместничье управление функционировало в Вологде на основе двойного представительства: например, в 1489 г. известны одновременно два наместника – Григорий Васильевич Поплева-Морозов и Иван Гаврилович Заболоцкий. Полагаем, что этому соответствовало и двойное тиунство, поскольку в 1495 г. названы два городских тиуна – Обрезок Паздерин и Злоба Воронцов, выступавшие в качестве судей по земельным делам, однако для данного года персонально неизвестны сами вологодские наместники. Как распределялись полномочия между парами наместников и тиунов, трудно сказать из-за крайнего лаконизма источников. Возможно, разделение между ними было территориальным – в отношении города (по половинам) и формирующихся частей уезда (пригородные волости и более отдалённое Заозерье), имевших свои исторически обусловленные особенности.

Помимо наместников, властные полномочия в отношении ряда территорий Вологодского уезда имели и должностные лица дворцовой администрации, причём их представительство тоже нередко было двойным. Два дворцовых дьяка – Григорий Захарьин сын Микулина и Обрюта Михайлов сын Мишурина – известны в 1530 г. в качестве послухов на земельном обмене Кириллова монастыря в вол. Тошне. Агенты низового аппарата Дворца могли действовать согласованно с выборными представителями города, и прерогативы их выходили за пределы собственно Вологды. Вологодский дворский Иосиф Иванов совместно с городским сотским М. И. Дюдковым и земским дьяком Т. Белевановым фигурируют в одной купчей грамоте Спасо-Прилуцкого монастыря 1531/32 г. На основе подробного изучения указных грамот сотским В. А. Кучкин отметил, что власть городских сотских могла распространяться и на население ближайшей к городу сельской округи.

При Василии III в системе общегосударственного управления заметно возрастает значение института дворецких, среди которых различались так называемые большие (Приказа Большого дворца) и областные (территориальных дворцов – Новгородского, Тверского, Дмитровского, Угличского, Рязанского). Два последних дворецких – угличский и рязанский – по местническому счёту своих судей были значительно скромнее двух первых. Частота упоминания и больших, и областных дворецких в актовом материале по Вологде объясняется плотной насыщенностью и Белозерья, и Вологодчины дворцовым землевладением, а также сравнительно неплохой сохранностью, как считает М. М. Кром, архивов вологодских монастырей. Наряду с контролем над дворцовыми землями и живущим на них населением (как специализированным – сокольниками, бобровниками, бортниками, так и крестьянским), дворецкие могли исполнять некоторые общегосударственные функции. Они выдавали грамоты монастырям, что ставило церковно-монастырское землевладение под контроль государства. Полномочия дворецкого боярина Василия Андреевича Челяднина по его грамотам Спасо-Прилуцкому монастырю известны с 1509/10 г. Его финансовые прерогативы отразились в оброчной грамоте 1512 г. на мельничное место на посаде «по конец Еремеевской слободки» (здесь была церковь во имя пророка Иеремии).

Указание на то, что Вологда была «в приказе у дворецкого», впервые встречается в жалованной несудимой грамоте Василия III игумену Александро-Куштского монастыря Даниилу от 2 февраля 1508 г., хотя имени самого дворецкого в ней нет. Территориально действие документа распространялось на «Закуштскую волость» – небольшое пространство к востоку от Кубенского озера. В отношении остальных заозерских волостей о власти дворецких в 1510–1520-х гг. говорить не приходится: грамоту Спасо-Рабангскому монастырю 1484 г. в феврале 1509 г. подписал дьяк Лука Семёнов, и никакой дворецкий распоряжения об этом не давал. При подписаниях её в 1534 и 1551 гг. дворецкие также не отмечены.

В 1525 г. грамоту Спасо-Прилуцкому монастырю приказал выдать дворецкий Иван Фёдорович Палецкий, и документ этот привлекался учёными к исследованию вопроса об областных дворцах. А. А. Зимин на его основании считал, что в 1525 г. был создан Рязанский дворец, М. М. Кром – что в это время имела место кратковременная попытка организации особого областного дворца для управления вологодскими землями, однако в дальнейшем дворцовые земли и их население на Вологде были подчинены Рязанскому дворцу. О подведомственности дворецкому ближайшей к Вологде волости Сямы ретроспективно указывает жалованная тарханно-несудимая грамота первого Самозванца от 12 сентября 1605 г. Сямскому Богородице-Рождественскому монастырю, упоминающая некую «старую жалованную грамоту». В ней был отмечен суд дворецкого над игуменом, старцами и слугами этой обители. Поскольку монастырь возник в Сямской волости недалеко от Вологды не ранее 1524 г. на месте явления чудотворной иконы Богородицы, то и жалованная грамота Василия III, содержащая указание на судебные полномочия дворецкого, может быть отнесена ко времени не ранее 1524 г. С. М. Каштанов датирует её 1524–1533 гг. на основании общей жалованной грамоты царя Михаила Фёдоровича Сямскому монастырю 12 мая 1624 г.

В феврале 1534 г. грамота Александро-Куштского монастыря 1508 г. была подтверждена на имя игумена Логина за подписью дьяка Фёдора Мишурина и по приказу дворецкого кн. Семёна Дмитриевича Оболенского. А в июле 1539 г. по приказу рязанского дворецкого Ивана Михайловича Юрьева была выдана жалованная несудимая и заповедная грамота Арсению Сахарусову на порубежные земли Вологодского (волость Лежский Волок) и Галицкого уездов.

В системе территориальных дворцов-«приказов» Вологда действительно оказалась подведомственна рязанскому дворецкому. Так, в 1541 г. В. М. Тучков-Морозов отдавал распоряжения относительно мельницы Спасо-Прилуцкого монастыря на р. Вологде. В июне того же года он совместно с тверским дворецким И. И. Хабаровым отдал по обмену Павло-Обнорскому монастырю несколько «чёрных старых деревень» и «новых пустошей» в Обнорской волости, взяв монастырское сельцо Козлятево в Раменском стане Ростовского уезда. Примечательно, что в 1541 г. в самой Вологде известны два наместника – М. Д. Бутурлин и Ф. В. Киндырев «з братьею». Этот факт устанавливается по указной грамоте вел. кн. Ивана Васильевича о ненарушении жалованной грамоты Ферапонтова монастыря. Ему принадлежало село Ивановское в «Остроколье» (местечке Острый конец) с церковью Ивана Кушника, купленное в 1480-х гг. у московского боярина Г. М. Перхушкова. Село локализуется в вол. Пельшме, следовательно, она (будучи в числе волостей, завещанных сначала Василием II сыну кн. Андрею Меньшому, а затем «унаследованных» Иваном III) входила в территорию, подведомственную двум вологодским наместникам, а не какому-либо дворецкому.

В 1541 г. одновременно функционировали разные дворцовые учреждения в отношении южных частей Вологодчины: вол. Обноры (рязанский дворецкий В. М. Морозов) и северной (заозерской), где поземельные дела контролировал боярин и большой дворецкий кн. И. И. Кубенский. По его приказу 21 марта 1541 г. была выдана жалованная подтвердительная тарханно-несудимая оброчная с элементами уставной грамота сямженскому Спасо-Евфимьеву монастырю, имевшая в дальнейшем многочисленные подтверждения. Особый интерес данному документу придаёт то обстоятельство, что в нём впервые для Вологодского края (волости Сямжи) приводятся сведения о нормативах денежных взиманий на волостеля и его агентов.

Весьма показательно одновременное функционирование двух дворецких в отношении двух половин формирующегося уезда, и всё это при наличии двух наместников в самом городе. Разнообразие форм центрального и местного управления здесь налицо. Они предстанут ещё богаче, если учесть появление в 1520–1540-х гг. новых институтов и должностных лиц – городовых приказчиков и губных старост, формируемых из местной служилой среды, что было обусловлено расширением служилого землевладения на Вологде и ростом социально-политического значения детей боярских.

Полномочия рязанских дворецких в отношении южных и юго-восточных земель Вологодского уезда известны вплоть до 1550–1551 гг. При подтверждении грамоты Арсеньево-Комельского монастыря 1543 г. в июне 1550 г., сделанном по приказу боярина и дворецкого Данилы Романовича Юрьева дьяком Романом Казаковым, отмечена подсудность монастырского строителя и приказчика «дворецкому, которого будет дворецкого Рязанской дворец в приказе». В последовавшем через год её подтверждении 17 мая 1551 г. юрисдикция более развёрнута и разделена на гражданскую и церковную: отмечен суд вологодского епископа со своим тиуном над игуменом или строителем и суд дворецкого (без указания на то, что он именно рязанский) над монастырскими людьми и крестьянами. Подпись была дьяка Юрия Сидорова, который вообще оформил большинство подтверждений в ходе майской 1551 г. ревизии грамот русских монастырей, включая и вологодские. В позднейших подтверждениях этой грамоты (конца XVI – первой четверти XVII в.) положение о суде дворецкого уже отсутствовало, что соответствовало постепенному исчезновению данного института, системы территориальных дворцов, вообще.

Ещё один заслуживающий внимания момент в грамоте 1543 г. – это указание, наряду с вологодскими наместниками, и на вологодских волостелей, на основании чего вологодскую волость можно гипотетически соотнести с совокупностью волостей, составлявших «Вологду» новгородско-княжеских докончаний XIII–XV вв. Вероятно, прерогативы вологодских волостелей в 1540-х гг. распространялись на территорию, называемую позднее в писцовых книгах Окологородним станом (он же Городской, он же – часть Первой половины) Вологодского уезда.

В 1541–1545 гг. разнообразные полномочия в отношении спасо-прилуцких и кирилловских владений в вол. Сяме осуществлял рязанский дворецкий В. М. Тучков-Морозов. В апреле 1543 г. он по великокняжескому слову менялся землями в Ракульской волости близ Вологды с Кирилловским монастырём. В 1543 и 1545 гг. по его предписаниям посельские (управляющие дворцовыми сёлами) должны были предоставить Кириллову монастырю по 500 четв. ржи в год («чистой и не с мякиною»). К концу 1540-х гг., как считает М. М. Кром, Вологда по своей административной принадлежности настолько укоренилась в составе Рязанского областного дворца, что в выданной по приказу рязанского дворецкого П. В. Морозова жалованной грамоте Дионисьево-Глушицкому монастырю в июле 1548 г. появилась фраза о суде над игуменом самого царя или его «рязанского дворецкого, у кого Вологда будет в приказе». По нашим наблюдениям, значительная часть этой фразы (за исключением прилагательного рязанский) была приведена уже в упомянутой выше жалованной грамоте Александро-Куштскому монастырю 1508 г. Вероятно, полномочия рязанского дворецкого к 1548 г. распространялись уже и на некоторые другие волости Вологодского Заозерья (Бохтюжскую прежде всего, где располагался данный монастырь и его владения).

Вопрос о времени упразднения Рязанского областного дворца остаётся в научной литературе открытым. Обычно указываются 1547–1548 гг., и связывается это со смертью В. М. Тучкова-Морозова. На самом же деле данное учреждение существовало по крайней мере до 1557 г., поскольку в апреле 1557 г. с суда рязанского дворецкого кн. Василия Андреевича Сицкого была выдана правая грамота по спорному делу Корнильево-Комельского монастыря с князьями Ухтомскими в Пошехонском уезде. Значит, не только Вологодский, но и соседний с ним По шехонский уезд управлялись из областного Рязанского дворца.

Отдалённые от уездного центра северные волости, расположенные на стыке Вологодского, Важского и Каргопольского уездов, контролировались дворцовыми учреждениями сравнительно короткое время – в конце 1530-х гг., а в дальнейшем – великокняжеской казной (Приказом Большой казны) – высшим финансовым учреждением тогдашней России. В грамоте 1538 г. Спасо-Режской пустыни на «Важской верхотине» (стыке Верховажских и Тотемских земель) отмечен суд дворецкого над крестьянами. В 1540-х же гг. грамоты на монастырские владения в этих местах выдавались по распоряжению казначеев, что свидетельствует о совмещении ими своих основных – контрольно-финансовых – функций с административно-судебными. 6 июля 1546 г. по приказу казначея И. И. Третьякова была выдана жалованная грамота Спасо-Преображенской пустыни на Глубоком озере (вскоре будет приписана к Спасо-Прилуцкому монастырю, поскольку в мае 1551 г. подтверждена на имя его игумена). В этом документе был отмечен суд дворецкого в случае предъявления иска настоятелю. 14 марта 1546 г. по распоряжению казначея И. И. Третьякова дьяк Ив. Курицын (тоже, несомненно, казённый, как считает Д. Е. Гневашев) оформил грамоту о неприписке к вологодскому посаду архиерейской слободки в подтверждение более ранней (и несохранившейся) грамоты, Василия III (которая тогда же, в 1546 г., возможно, была заново подписана). Финансовые прерогативы казначея в 1546 г., таким образом, распространялись не только на северную оконечность Вологодского уезда, но и на саму Вологду, тогда как административно-судебные были сосредоточены у вологодского наместника кн. В. И. Воротынского. В отношении ближайшей к Вологде и довольно крупной, плотно населённой Кубенской волости в то время правом «боярского суда» обладал кормленщик Р. Б. Голохвастов: он мог не предоставлять свои судные списки к докладу кн. В. И. Воротынскому, а посылать их прямо в Москву к боярскому докладу.

Новыми должностными лицами, формируемыми из состава средних и мелких служилых людей, стали на Вологде с 1521 г. городовые приказчики. Первый из известных – это А. Филимонов, которому была направлена указная грамота Василия III о запрещении облагать оброком за сенные покосы крестьян Спасо-Прилуцкого монастыря от 18 февраля 1521 г. Грамота была выдана по приказу великокняжеского казначея Ю. Д. Шеина, а в дальнейшем дважды подтверждалась – в 1538 г. (дьяк Ф. Мишурин) и даже в 1677 г. (дьяк Ф. Артемьев).

Помимо финансовых, городовые приказчики имели и земельно-распорядительные функции. В 1530 г. городовой приказчик И. Г. Володимеров по указным грамотам Василия III измерял и межевал земли и леса Корнильево-Комельского и Кириллова монастырей соответственно в Комельской волости и Городском стане. Показательно, что Василий III в этом акте обращался к князьям, детям боярским, сотским, десятским и всем крестьянам («моим, великого князя, и митрополичим, и княжим, и боярским, и монастырским и всем без омены, кто чей ни буди») – столь полный перечень местных сословных групп напоминает преамбулу Белозерской губной грамоты 1539 г., и это позволяет усматривать несомненную общность в их развитии, тем более что территориально грамота относилась к сопредельным с Белозерьем землям. В 1532/33 г. тот же И. Г. Володимеров «разъезжал» смежные починки Павло-Обнорского и Корнильево-Комельского монастырей. В 1536 г. вологодский городовой приказчик Ф. Д. Матафтин вместе с городовым же приказчиком г. Любима разводил соседние земли Павло-Обнорского и Корнильево-Комельского монастырей в Комельской волости и Лежском Волоке. В 1542 г. городовой приказчик П. В. Ушаков присутствовал на земельном обмене.

Городовой приказчик Тебенок Михайлов и подьячий Васюк Мясново в 1550–1551 гг. производили землеописательные работы, в ходе которых заозерские села Спасо-Каменного монастыря Марьино, Филисово и Вечеслово с обширной округой из 62 деревень были положены в окладные единицы – четыре сохи с целью взимания с их населения «государевых ямских и приметных денег и всяких податей». Налоги должны были выплачиваться сотским князя Ив. Вас. Пенкова (вотчинника этой части уезда) в крупные княжеские села Заднее и Никольское-Заболотье. К их же «присуду» крестьяне названных сёл по делам о высших уголовных преступлениях – разбою, татьбе и душегубству. Таким образом, в 1550-х гг. отнюдь не вся ещё территория Вологодского уезда была подведомственна агентам центральной власти. Зримым наследием удельной эпохи оставались на ней подобные «анклавы» с административно-судебными и налоговыми правами местных князей. Книги Т. Михайлова и В. Мясново 1550/51 г. упоминаются в жалованной грамоте Ивана IV Спасо-Каменному монастырю от мая 1562 г., подписанной казённым дьяком Д. В. Лазаревым, когда в связи со смертью последнего представителя старшей ветви ярославских Рюриковичей кн. И. В. Пенкова происходит унификация административно-финансового статуса вотчинных комплексов этой духовной корпорации. Сбор сведений о городовых приказчиках на Вологде (как и на Белоозере) – их персональном составе и функциях в дальнейшем следует дополнить и расширить, но даже приведённые здесь данные ставят под сомнение мысль М. М. Крома о том, что в северных городах, сеть которых была очень редкой, данный институт местного управления не был развит. На Вологде известны и губные старосты. Земельно-распорядительные полномочия губного старосты С. Ф. Волоцкого распространялись на смежные с Комельской волостью пошехонские земли, а оформил запись о размежевании земель Корнильева монастыря с кн. Ф. М. Угольским губной дьяк И. Н. Пестин (1564). Этот институт в Белозерье и на Вологде активно действовал и в опричные годы.

В спасо-прилуцкой описи 1688 г. отмечена «грамота вел. кн. Ивана Васильевича всея Россия о сыску разбойников в лист 56 г. (1547/48 г.)». Возможно, здесь имеется в виду губная грамота его сёлам, аналогичная грамотам, известным по началу 1540-х гг. для Кирилло-Белозерского и Троице-Сергиева монастырей. Не исключено существование в своё время и специальной вологодской губной грамоты. Вопрос этот нуждается в отдельном изучении. К 1555/56 г. относится указание на губного целовальника Масленской вол. С. Жданова (в разъезжей грамоте выборного старосты Ив. Злобина на земли Кириллова монастыря 1555/56 г.). Верстанием в службу и «роспросом» новиков (молодёжи) по Вологде в 1596 г. занимались два губных старосты – И. Вечеслов и И. Трусов.

Определение И. Злобина как выборного старосты склоняет к предположению о формировании на Вологде местной служилой группы детей боярских. Обратим внимание на то, что и в утверждённой грамоте на царство по избранию Михаила Фёдоровича 1613 г. от группы вологодских дворян фигурирует выборный Михайло Остолопов, который «в товарищев своих место выборных дворян руку приложил». Заметное усиление группы служилых землевладельцев в Вологде к 1550–1560-м годам в дальнейшем придаёт социально-экономическому и политическому развитию города и уезда вполне зримые общерусские черты. Ниже систематизированы сведения о составе наместников и волостей в ряде севернорусских городов конца XV – первой половины XVI в.