Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
«Его университеты…»
Доктор физико-математических наук, один из близких Келдышу ученых, Константин Владимирович Брушлинский, пытаясь определить, какое место в истории нашей науки и общества в целом занимает директор Института прикладной математики, писал:
«Келдыш родился и вырос в интеллигентной дворянской семье. Нетрудно вычислить, что период его отрочества, юности и образования в формировании личности приходится на первые 15 лет советской власти, и совершенно очевидно, что нет никаких оснований подозревать советскую власть в любви к Келдышу, а Келдыша – в любви к ней… Келдыша несколько раз пытались исключить из Московского университета за «непролетарское происхождение», и лишь усилиями его учителя М. А. Лаврентьева это удалось предотвратить. Более того, семья Келдыша перенесла трагедию: в 1936 г. был арестован и расстрелян его брат – Михаил Всеволодович. В подобных обстоятельствах многие ломаются, теряются, озлобляются и переносят свое резко отрицательное отношение к режиму и властям на Родину и народ в целом. Келдыш принадлежит к другому типу людей. Образование, воспитание, врожденное чувство патриотизма формировали в нем твердое убеждение: власть и Родина не тождественны. Родина у человека одна («запасных» нет), жизнь и шанс подарить людям свое творчество даются один раз и даются Богом, а не властями».
Он поставил Келдыша в один ряд с Ломоносовым, Менделеевым, Вернадским, Крыловым, Курчатовым, Королевым… А потом вдруг делает неожиданный вывод: «В том же историческом ряду мне видится личность писателя Константина Симонова. Келдыш и Симонов жили почти в одни и те же годы, оба рано ушли из жизни. Они происходят из среды дворянской интеллигенции, наделены талантом и личным обаянием, невероятной трудоспособностью. Оба, во многом жертвуя личным творчеством, отдали огромные силы и энергию организаторской и руководящей деятельности – один в науке, другой в литературе. Оба были в хорошем смысле слова политическими деятелями. Творчество Келдыша и Симонова имеет военный аспект – военно-промышленный и военно-исторический, но не от желания бряцать оружием, а потому что их лучшие творческие силы пришлись на период Великой Отечественной войны… Келдыш и Симонов – выдающиеся творцы русской культуры и цивилизации, их жизнь – блестящий пример патриотизма и ответственности».
Прочел я эти строки, и сразу же возникло сомнение: а можно ли сравнивать труд ученого и писателя?
Потом понял: Брушлинский прав!
Так уж сложилось в моей жизни, что Симонов и Келдыш приняли в ней непосредственное участие. Константин Симонов давал мне рекомендацию в Союз писателей, всячески поддерживал и поощрял стремление к популяризации науки, чем во многом определил мою судьбу. А Мстислав Всеволодович однажды спас меня – в прямом смысле этого слова! Впрочем, об этой истории чуть позже…
А пока Келдыш стремительно оканчивает университет – в 20 лет! Уже на 5-м курсе преподает математику в Госэлектромашиностроительном институте. В конце 1931 года он становится сотрудником ЦАГИ.
Главный «инструмент» математика – блокнот
Институт небольшой, не очень известный. Авиация делает первые шаги, точнее – аэропланы еще примитивные, техника скорее экзотическая, чем повседневная. Однако будущее уже просматривается, оно должно прийти уже завтра, если бы не барьер, неожиданно возникший на пути, – вибрации.
В Англии это явление назвали «флаттер», оно было принято и нашими специалистами.
Что это такое? Пока тайна…
Отдых на Пахре
Семинарами с непривычным названием «Общетеоретическая группа ЦАГИ» – в обыденности ОТГ – руководил С. А. Чаплыгин, ученик самого Н. Е. Жуковского. На заседания ОТГ могли приходить все желающие. Спорили с докладчиками, обсуждали новейшие идеи и теории. В общем, шли «вольные» разговоры. Именно этот принцип общения потом переняли физики – я имею в виду семинары Тамма, Капицы, Гинзбурга и других. Конечно же, Келдыш был активным участником семинаров. Внимательно следя за его выступлениями, Чаплыгин определил, что у молодого сотрудника есть не только талант теоретика, но и инженерная жилка.
В моде были гидросамолеты. По своим характеристикам они превосходили своих сухопутных коллег. Рекорды скорости принадлежали им. Келдыш вместе со своими учителями М. А. Лаврентьевым, Н. Е. Кочиным, Л. И. Седовым занимался гидродинамикой. Самолетам ведь надо было взлетать и садиться на воду. Да и следовало разобраться с авариями, которые случались именно с гидросамолетами при больших скоростях. Флаттер… все тот же флаттер!
С. А. Чаплыгин поручает заняться этой проблемой молодому Келдышу. У того повышенное чувство ответственности, что всегда было свойственно русскому дворянству. «Стыдно срамиться», – часто повторял Келдыш.
Французский язык Мстислав знал с детства. Однако когда ввели надбавки за знание языка – целых 10 процентов к зарплате! – он два месяца «шлифовал язык», переводя на русский авиационные журналы.
Коллеги так описывают М. В. Келдыша того времени: «Молодой человек несколько выше среднего роста, худощавый, скорее хрупкого телосложения, очень смуглый, с иссиня-черными волосами и живыми темными глазами. Движения порывистые, резкие, при ходьбе выдвигает плечо вперед, как бы раздвигая им воздух. При господствовавшем в то время нигилистическом отношении к своему внешнему виду замечались отсутствие «пузырей» на брюках, до блеска начищенная обувь, галстук и всегда выбритое лицо. В таких «мелочах» виделась основательная выучка. «Мальчик из хорошей семьи».
Друзей среди сверстников мало – тянется к людям старшим по возрасту. Говорит тихо, немногословен, и в обыденной речи особых красот нет. Если сердится, говорит еще тише, и в речи почему-то появляется заметный «французский прононс». Смена настроений – быстрая, почти мгновенная. Воспитанность видна сразу. Но не производит впечатления книжного, не от мира сего, человека или чистоплюя. Не выносит фамильярности и панибратства…»
Ректор МГУ академик В. А. Садовничий:
«Значительная часть трудовой жизни М. В. Келдыша была связана с Московским университетом. Его узкой специализацией была теория функций комплексного переменного (ТФКП). В 1937 г. Келдыш стал профессором Московского университета, где читал курс ТФКП. Читал он понятно, четко, под стать подтянутому внешнему виду красивого молодого ученого. Манеры рассуждения в лекционном курсе были столь же гармоничны и изящны…»
В МГУ не только учат студентов, но и создают собственные спутники Земли. Последнее достижение – запуск с космодрома Восточный спутника «Ломоносов». Событие, безусловно, эпохальное в истории не только МГУ, но и страны.
В беседе с ректором МГУ Виктором Антоновичем Садовничим я не мог не вспомнить о знаменитом выпускнике университета:
– За год до запуска первого искусственного спутника Земли президент Академии наук М. В. Келдыш собрал совещание, на котором попросил высказать предложения по космическим исследованиям. Профессора МГУ стали лидерами: их эксперименты были очень интересными. И они были осуществлены уже на втором спутнике. Радиационные пояса Земли могли носить имя академика С. Н. Вернова – он ведь открыл их!
– Начиная с 1945–1946 гг. в Московском университете появился интерес к внеземным исследованиям. Ученые Института ядерной физики МГУ, где работал Сергей Николаевич Вернов, были наиболее продвинуты в этой области. Но и на мехмате Дмитрий Евгеньевич Охоцимский, Александр Юльевич Ишлинский, Алексей Антонович Ильюшин, Леонид Иванович Седов, Георгий Иванович Петров и другие ученые были ориентированы на космические исследования. Именно это во многом обеспечило наши выдающиеся успехи в первый период космической эпохи. Но, конечно же, первым следует назвать выпускника МГУ Мстислава Всеволодовича Келдыша. В яркой личности Мстислава Всеволодовича Келдыша гармонично сочетались замечательный ученый, блестящий инженер и выдающийся организатор… Возможно, в XXI веке не будет больше ученых, равных ему как в современной математике, так и в механике и технике… В 1966 году на Всемирном математическом конгрессе в Московском университете я находился на 15-м этаже, где мы рассказывали какие-то свои первые научные результаты по несамосопряженным операторам. В аудиторию неожиданно зашел Мстислав Всеволодович. Для нас он тогда был как икона. Он взглянул на доску, сразу же сделал ряд замечаний, из которых следовало, что все это он глубоко продумал и хорошо знает. И эта сцена – его приход в аудиторию, где докладывали молодые аспиранты, и его замечания к написанным формулам на доске по ходу до сих пор живо представляется мне. Этот случай произвел на меня очень глубокое впечатление.
– А потом вы общались с ним?
– Да, у меня есть своя история отношений с этим великим ученым и человеком. Его блестящая работа по несопряженным операторам стала для меня своеобразной путеводной звездой. Он опубликовал короткое исследование, но это было открытие нового направления. Я работал в этой области – сначала кандидатская диссертация, потом докторская. Очевидно, Келдыш запомнил мой доклад на конгрессе, так как вскоре пригласил меня в ученый совет своего института. Обыкновенно он сажал меня рядом. Я был поражен, как он ведет заседание, как он глубоко проникает в суть каждой проблемы. В моей биографии эти встречи с М. В. Келдышем остались навсегда. В университете мы чтим его память. Как математик – я об этом сужу профессионально – он входит в плеяду величайших математиков XX столетия. Он – один из первых.
1946 год. М. В. Келдыш избран академиком
Но вновь возвращаемся в прошлое:
Ни одна отрасль техники не встречается с таким обилием опасных вибраций, как самолетостроение. Впервые со всей остротой проблема вибраций в самолетостроении встала в 30-х годах – времени броска авиации по росту скорости. При испытаниях опытных образцов самолетов на скоростях, близких к максимальной, начали происходить спонтанные разрушения конструкции или отдельных ее частей. Если летчикам удавалось спастись, они могли только заявить, что разрушению предшествовала внезапная интенсивная тряска – флаттер. Быстро нарастая, иногда в течение 1–2 секунд, она ломала самолет.
На лекции в МГУ
В группе, созданной в ЦАГИ, Келдыш быстро занял лидирующее положение. Надлежало разобраться, почему самолеты разрушаются. Причин высказывалось множество – и у нас, и в зарубежных журналах. М. В. Келдышу и другому старшему инженеру группы, Е. П. Гроссману, удалось сравнительно быстро создать простую теорию явления, которую можно было использовать в конструкторских бюро. Да, это был первый шаг, но он должен был помочь авиаконструкторам в создании более надежных машин.
«Занятная ситуация получилась с Келдышем (ему было тогда двадцать лет), – вспоминал Михаил Алексеевич Лаврентьев, учитель, друг, соратник и коллега Келдыша. – После того как Келдыш был зачислен в штат сотрудников ЦАГИ, об этом узнал Н. Н. Лузин. При встрече с отцом Келдыша (они были хорошо знакомы по совместной работе в Иваново-Вознесенске) он начал выражать сочувствие по поводу постигшей его сына беды. Келдыш-отец забеспокоился и спросил: что же случилось? Ответ Лузина: «Ваш сын попал к Лаврентьеву, который его погубит – уведет вашего сына, очень способного к большой математике, в прикладную математику на мелкие задачи». Опасения Лузина оказались напрасными. Собранная в ЦАГИ сильная группа молодых теоретиков удачно сочетала занятия большой математикой с решением чисто технических задач… В ЦАГИ было решено огромное количество проблем первостепенного значения для развития авиационной техники: вибраций (М. В. Келдыш), больших скоростей (С. А. Христианович), глиссирования (Л. А. Седов), удара об воду и подводного крыла (М. В. Келдыш и М. А. Лаврентьев). При этом было получено много важных фундаментальных выводов о свойствах движения жидкостей и газов».
С академиком И. М. Виноградовым
К сказанному Лаврентьевым надо обязательно добавить, что все эти работы помогли создать новое вооружение, новые взрывчатые вещества, новые самолеты, корабли и подводные лодки – все то, без чего нельзя было победить в Великой Отечественной войне. Все молодые ученые, которых перечислил Лаврентьев, стали действительными членами Академии наук и известными в стране людьми, отмеченными высшими правительственными наградами.
Но все это будет гораздо позже, а пока идет сражение с флаттером.
Надо ли говорить, что исследования и рекомендации молодых ученых были приняты в штыки?
Это ведь так очевидно! Их мгновенно обвинили в невежестве, более того, во вредительстве. Донос был направлен в ЦК ВКП(б). Группу обвиняли в «неправильных, наносящих вред стране действиях». Так как о флаттере даже крупные ученые не знали, то можно было ждать жестких решений. Тем более что биография у Келдыша была «не очень чистой» – есть родственники за рубежом, из дворян, в семье репрессированные…
К счастью, в отделе науки ЦК работали хорошие специалисты. Они понимали, что выход из критической ситуации нужно искать в расчетах и моделировании, которыми как раз и занималась группа в ЦАГИ. И тут на помощь пришли главные конструкторы, с которыми постоянно встречался Келдыш. Его поддержали и А. Н. Туполев, и С. А. Лавочкин.
Время было тяжелое, однако работа ученых показывала, что на них можно положиться. Если в авиации Германии за восемь лет случилось около 150 аварий и катастроф с опытными самолетами из-за флаттера, то у нас ни одного случая!
В 1942 году Келдышу и Гроссману была присуждена Сталинская премия 2-й степени «за научные работы по предупреждению разрушений самолетов».
Через четыре года – новая Сталинская премия. Теперь уже за монографию «Шимми переднего колеса трехколесного шасси».
Между этими двумя событиями пролегла целая война – Великая Отечественная…
Из воспоминаний Станиславы Валерьяновны Келдыш:
«В октябре 1941 г., когда в Москве уже было очень тревожно, Мстислав Всеволодович прибежал домой страшно взволнованный: «Ничего не бери, собирай ребят и поехали. Возьми коляску». Мы в коляску положили керосинку и еще кое-что необходимое. Он торопился, потому что состав вскоре отправлялся, и мы всю дорогу бежали, чтобы успеть в поезд. Уезжали мы из Жуковского от ЦАГИ то ли в Казань, то ли в Новосибирск. Только прибежали, поезд тронулся. Коляску нам поднять в вагон-теплушку не удалось, а Верочка (младшая сестра Славы) садилась в вагон уже на ходу с нашей помощью. Мы уехали всемером: моя мама, Верочка, мы со Славой и трое наших детей – маленькому Пете было 2,5 месяца, Светочке – 3 года и Бэлле (моей дочери от первого брака) – 13 лет…
В Казани поезд остановился, и нам неожиданно говорят: «Выгружайтесь, приехали». Казань забита эвакуированными. Наверное, неделю все приехавшие цаговцы жили в огромном спортивном зале Казанского авиационного института. Перегородки делали, развешивая простыни и одеяла. Спали рядышком. Нам было очень тяжело с грудным ребенком. Мстислав с утра до вечера пропадал на работе…
В какой-то момент тяжело заболел Петя. С подозрением на менингит мы с ним попали в больницу, где лечил детей известный профессор. На девятый день у Пети развилось двустороннее воспаление легких. Он почти не ел, был синюшным, а я круглые сутки через 5 минут по часам с трудом сцеживала ложечку грудного молока, силой раскрывала ему ротик и сливала молочко. Нянечки меня жалели: «Да. Поспала бы ты, мама. Что ты его все кормишь?» Когда дело пошло на поправку, профессор сказал мне, что именно грудное молочко Петю и спасло…
Мстислав Всеволодович очень много работал, бывал в Казани наездами… Однажды летел в Москву через Горький. А оттуда в Москву договорился лететь вместе со своим другом по ЦАГИ летчиком-испытателем Юрием Станкевичем, который должен был перегнать в Москву новый самолет. Мстислав уже стал садиться, а летчик сказал: «Не спеши… Дай-ка кружок на самолете сделаю, облетаю новую лошадку». Самолет, пробежав по взлетной полосе, поднялся в небо, совершил один круг, и вдруг машина, словно на что-то натолкнувшись, ринулась вниз. Через несколько секунд раздался взрыв…
Мстислав Всеволодович не любил вспоминать об этой истории. Он очень любил Станкевича…
Вскоре ЦАГИ вернулся в Москву…
С академиком Н. Н. Боголюбовым
Мстислав Всеволодович был счастливым человеком, – природа одарила его необыкновенно широким духовным миром, ему многое было дано, что называется, от Бога. Он был хорошо образован, свободно владел французским и немецким языками. Был увлечен наукой, увлечен работой, многие его мечты сбывались, дела реализовывались. Он любил природу, любил путешествовать, чтобы все увидеть своими глазами.
Серьезно увлекался живописью, музыкой и театром. В конце 40-х годов, когда дочери Светлане было уже лет 10, он вместе с ней пересмотрел все дневные спектакли Большого театра, многие по нескольку раз… Эти детские счастливые мгновения знакомства с Большим театром дочь сохранила на всю жизнь».
Еще до войны проходили очередные выборы в Академию наук. С. А. Чаплыгин предложил от ЦАГИ выдвинуть одного из молодых ученых в члены-корреспонденты. «А почему не Келдыша?» – спросили у него. Чаплыгин ответил кратко: «Уж кто-кто, а Келдыш в особой поддержке не нуждается – сам пробьется».
В 1946 году М. В. Келдыш был избран действительным членом Академии наук СССР. Ему исполнилось 35 лет.
