Илья Мечников

17

Высокий мужчина стоял в середине комнаты и читал:

«Я тут видел его в первый раз. Он ехал верхом возле кареты. Он был красив, но красота его обдавала холодом: нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая на счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза».

Илья Ильич врос в кресло. Рядом с ним, оперевшись на спинку, стоял Лев Ильич.

По комнате, как кристаллики рассыпанной соли, рассеялись еще какие-то люди.

– Лев Ильич, подите сюда, – сказали у большого стола, занимавшего треть комнаты.

Мужчина закончил чтение и тоже пошел к столу, застланному огромной географической картой. Движения его были спокойными, полными вдумчивости и медлительности.

Именно таким, карикатурно неторопливым и даже тугодумным, его представляли молодые революционеры. Они звали народ к топору, а он просил подождать. Но сколько можно ждать? Неужели не видно, что все только усложняется? Что нужно спешить, иначе государство предпримет более радикальные меры?

Молодость всегда хочет перемен. Зрелость мечется между молодостью и старостью. Старость созерцает, понимая, что ничего не изменить, это называется мудростью.

Герцену шел пятый десяток, и он уже окончательно утвердился в мысли, что мирное реформирование невозможно. Крови же он боялся больше, чем того, что все останется как есть.

Мечников был молод и склонен к бунту (в науке), но по части России был согласен с Герценом.

У Бокля он читал, что вперед человечество двигает сумма положительных знаний.

Герцен говорил о том же. Революция не имеет смысла, если она совершается на неподготовленной почве. Государство зависит от среднего гражданина. Если он привык, что им помыкают, если он не принадлежит себе, смена власти мало что изменит. Может отсрочить тоталитаризм, не более.

Пора было возвращаться к аскаридам.

Глаза больше не болели.