Дядюшка-флейтист

На новую жизнь

События неожиданно изменились. Как-то вечером Марья Ивановна гадала на картах, Липа сидела рядом с ней и со скучающим видом смотрела на ее гадание, Наташа копошилась за диваном, Петр Васильевич работал в своей комнате.

В прихожей раздался громкий звонок. Марья Ивановна открыла дверь.

– Здесь живет коллежский регистратор Петров? – спросил вошедший.

– Да. Здесь. Он дома, – испуганно отвечала хозяйка!

– Вот им бумага! Пусть распишутся. Да на чаек бы, потому поздравляю их!

Марья Ивановна не помня себя от удивления бросилась в комнату мужа.

– Петр Васильевич, тебе бумага важная. Какой-то человек казенный принес. Поздравляет. На чай просит. Да ты распишись сначала. Господи, даже страшно! Что такое? Руки и ноги трясутся!

Получив гривенник, посыльный ушел.

Петр Васильевич вышел в гостиную и торжественно стал распечатывать конверт. Женщины смотрели на него, затаив дыхание. Очевидно, такие события бывали здесь редко.

– Читай скорее! – воскликнула Марья Ивановна.

– Папа, дайте посмотреть! – попросила Липа. Петр Васильевич стал читать молча, и лицо его просветлело.

– Да говори же! Что такое? Не мучь ты меня! – волновалась жена.

– Поздравляю! Наташа принята на казенный счет в Патриотический приют, – радостно произнес Петр Васильевич.

– Наконец-то! Слава тебе, Господи! – Марья Ивановна перекрестилась.

– Наташа, виновница сего торжества, иди-ка сюда! – весело позвал дядя.

Раскрасневшись, девочка вышла из-за дивана и смущенно приблизилась к своим родственникам.

– Понимаешь ты, цыпленок, тебя в приют, в ученье возьмут. Хорошее это дело! – Он погладил девочку по стриженой голове.

Наташа молчала.

– Ты рада?

– Рада! – тихо отвечала Наташа, не уразумев, чего от нее хотят.

– Вот тебе и благодарность от твоих милых родственничков, – кольнула мужа Марья Ивановна.

– Там уж, душа моя, шалить нельзя. Ау! Там строго. Не то, что дома…

Петр Васильевич пришел в отличное настроение духа и весело расхаживал по комнате.

– Еще не раз вспомнит и тетку и дядю. Только там нас оценит, – вставила укоризненно Липа.

– Нет, милочка, не жди. В наш век благодеяний не ценят, – отвечала ей, покачав головой, мать.

– А что, Петр Васильевич, ведь больше для Натальи не придется нам тратиться? Отправка ничего не будет стоить? – тревожно спросила Марья Ивановна.

– Конечно, нет. Там ей все казна даст. Прекрасные учреждения эти приюты: вырастят детей, выучат, людьми сделают.

– Слышь, Наталья? Ну, век-вечный должна ты за дядю Бога молить, должна ему ручки и ножки всю жизнь целовать.

Наташа стояла молчаливая, недоумевающая, опустив худенькие руки и склонив набок голову, грустно смотрела то на дядю, то на тетку.

– Сегодня понедельник, а в среду мы ее и отправим, – заметила Марья Ивановна.

Наташа отошла в сторону и села на стул. Ей хотелось бы, чтобы на кухне был дядя Коля: она бросилась бы туда и все ему рассказала бы, поделилась бы новостью. Он понял бы ее, сказал бы: «Наташечка» и еще что-нибудь ласковое. А теперь и не узнает-то он ничего в своем монастыре, и не увидятся они больше.

Наташа опечалилась.

– Наталья, иди пить чай. Садись тут у стола, – смилостивилась тетка.

– Попей дома напоследок чайку хорошенько. В приюте уж, ау, так баловать не станут, – весело говорил Петр Васильевич и хлопал Наташу по спине. Она видела, что ее родные очень были довольны происшедшим событием.

Накануне отъезда Наташи в приют Петр Васильевич, вернувшись со службы, с улыбкой отдал девочке небольшой сверток.

– Это тебе посылка, – сказал он.

– Что за посылка такая? – ревниво спросила Марья Ивановна, взяв из рук Наташи сверток.

– Это ей Коля прислал. Он что-то там набрал.

Марья Ивановна презрительно усмехнулась и отдала племяннице сверток, не развертывая.

– Какие нежности! Откуда он все это взял? Еще стащил, пожалуй.

– Мой брат никогда не был вором, – запальчиво возразил Петр Васильевич. – Очень нехорошо, Машенька, что ты так сказала. Наша семья честная.

Наташа слушала, затаив дыхание, прижав к себе сверток.

– Наташа, Коля велел сказать, что придет к тебе в приют и принесет тебе гостинцев, – сказал Петр Васильевич.

– Он скоро придет? – торопливо спросила девочка и вся оживилась, ее большие глаза заблестели радостью.

– Вот уж это совершенно лишнее! Впрочем, туда и не пустят такого оборванца, – заметила тетка.

– Коля теперь в монастыре живет. Работает. Слава Богу, не пьет, им все довольны, – возразил ей внушительно муж.

– Чудеса! Надолго ли! – сказала Марья Ивановна, пожав плечами.

Липа фыркнула.

– Чему ты смеешься? – спросил ее отец строго. – Ах, папа, право, и смешно, и досадно… Очень не идут эти чувствительные сцены к дядюшке-флейтисту. Представляется он, больше ничего.

– Тебе смешно то, чего ты не можешь понять. Подвига ты не можешь понять! Подвига! – с горечью проговорил Петр Васильевич, проходя в свою комнату. «Эх, ты, судьба, забила ты нас!» – послышался оттуда его тяжелый вздох.

Наташа развернула сверток и замерла от восхищения. Ведь никто никогда не думал о ней, не вспоминал, не баловал. А ребенок чуток к ласке и вниманию.

– Тетенька, Липочка, смотрите, смотрите что у меня! Какие вещи! Это все мои! – не могла удержать девочка своего восторга. Она перебирала коробочки, очевидно, нарочно сделанные для нее заботливыми руками, бумагу, перья, карандаш, игольник, коробочку леденцов, маленькую фарфоровую куколку и десятикопеечную монету.

– Убери ты всю эту дребедень! Ну куда ты повезешь такой хлам в приют? Твой дядюшка-монах ничего не смыслит, – воскликнула тетка.

Лицо Наташи опечалилось, она поспешно юркнула за диван и стала складывать свои драгоценности, со страхом посматривая на тетку.

– Липочка, хотите леденцов? – заискивающим голосом спросила девочка.

_ Что с тобой? Твой почтенный дядюшка-флейтист в грязных руках держал, а я, воображаешь, стану есть! – Да, ведь леденчики в коробке, – заметила Наташа. – Отстань, Наталья, – ответила Липа и подошла к зеркалу.

* * *

В среду утром Наташу повели в приют. Без ласкового напутствия ушла девочка из дома; в руках она держала только сверточек, присланный дядей. Выходя из квартиры, Наташа невольно бросила прощальный взгляд на кухню, где за свою маленькую жизнь она провела лучшие часы, узнала добрые чувства и сердечную ласку.

Не заметила Наташа, что из-под ворот одного мрачного дома ее с любовью провожали затуманившиеся слезами глаза. Николай Васильевич нарочно тут поджидал девочку, думая кивнуть ей головой, если она его заметит. Он мысленно благословлял ее на новую жизнь и мечтал хотя чем-нибудь в будущем порадовать дорогое ему маленькое существо, мелькнувшее, как теплый солнечный луч, в его темном, безотрадном существовании. Исполнятся ли его обеты и желания – покажет время.