Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
VI
– Стук-стук!..
– Стук-стук-стук!.. Стук-стук!..
Что-то стучало в дверь мельницы, так что гул ходил по всему зданию, отдаваясь во всех углах. Мельник подумал, уж не чертяка ли вернулся, – недаром шептался о чем-то с жидом, – и потому он зарылся с головой в подушку.
– Стук-стук!.. Стук-стук!.. Эй, хозяин, отчиняй!
– Не отчиню.
– А почему так не отчините?
Мельник приподнял голову.
– Э, кажись, голос подсыпки Гаврилы… Гаврило, ты?
– А то кто?
– Побожись!
– Ну?
– Побожись!
– Да ну же, ей-богу, я! Где ж это видано, чтоб я да не я был? Еще и божись. Вот чудасия…
Мельник все-таки поверил не сразу. Он взошел наверх и тихонько посмотрел из оконца, что было над дверьми. Действительно, внизу у стены спокойно стоял подсыпка и делал такое дело, что, пожалуй, никто и не слыхал, чтобы черти когда-нибудь такое делали. У мельника отлегло от сердца, он сошел вниз и отпер дверь.
Подсыпку даже отшатнуло, когда он увидел мельника в дверях.
– Э, хозяин, что такое с вами?
– А что?
– Да побойся бога, зачем это ты морду всю в муке вымазал? – белая, как стена!
– А ты, часом, не по-над речкою ли шел?
– А по-над речкою.
– А не глядел ли кверху?
– А может, глядел и кверху.
– А не видал ли, часом, того?
– Кого?
– Кого!.. Дурень! Того, что хапнул шинкаря Янкеля.
– А какой его бес хапнул?
– Какой!.. Известно какой – жидовский Хапун! Не знаешь разве, какой у них сегодня день!..
Подсыпка посмотрел на мельника мутным взглядом и спросил:
– А вы на селе, часом, не были?
– Был.
– А в шинок не заходили?
– Заходил.
– А горелки не выпили?
– Тьфу! Вот и говори с дурнем. Горелку я пил у попа, а все-таки своими глазами вот сейчас видел: чертяка на плотине отдыхал вместе с жидом.
– Где?
– Вот тут, на самой середине.
– Ну, и что?
– Ну, и… – мельник свистнул и махнул рукой по воздуху.
Подсыпка посмотрел на плотину, потом, задравши голову, на небо и почесал в чуприне.
– Э, вот это так чудеса! Что ж теперь будет? Как же теперь без жида?
– А на что тебе непременно жид, а?
– Э, не говорите, хозяин: без жида как-то оно не того… без жида не можно и быть…
– Тю!.. Дурень, так дурень и есть!
– Что вы лаетесь? Я и сам не скажу, что умный, а все-таки знаю, что просо, а что гречка; работать иду на мельницу, а водку пить – в шинок. Вот вы и скажите мне, когда вы такой умный: кто ж у нас теперь будет шинковать?
– Кто?
– А таки кто?
– А может и я?
– Вы?
Подсыпка посмотрел на мельника, вылупивши глаза, потом покачал головою, щелкнул языком и сказал:
– Ну, разве что так!
Тут только мельник заметил, что подсыпку плохо держат ноги и что парубки опять подбили ему левый глаз. Харя была у этого подсыпки, сказать правду, такая паскудная, что всякому человеку, при взгляде на нее, хотелось непременно плюнуть. А поди ты: до девчат был самый проворный человек, и не раз-таки парни делали на него облаву и бивали до полусмерти… Что бивали, это, конечно, еще не большое диво, а то чудно, что было-таки за что бить!
«Вот ведь нет на свете такой паскудной хари, – подумал, глядя на него, мельник, – которую бы ни одна девка не полюбила. А то и две, и три, и десять… Тьфу ты пропасть!..»
– Вот что, Гаврилушко, – сказал все-таки мельник ласковым голосом, – поди ляг со мною. Когда человек видел такое, что я видел, так что-то бывает страшно.
– А мне что? То и лягу.
Через минуту какую-нибудь подсыпка начал уже посвистывать носом. А скажу вам, такого свистуна носом, как тот подсыпка, другого и не слыхал. Кто этого не любит, так уж с ним в одной хате не ложись, – всю ночь не уснешь…
– Гаврило, – сказал мельник, – эй, Гаврило!
– А что еще? Чего бы я это и сам не спал, и другому не давал?
– Били тебя опять?
– Ну, так что? – Где?
– Все надо вам знать. На Кодне.
– Уж и на Кодне?.. Зачем тебя туда понесло?
– Зачем… Чего бы я спрашивал, гы-гы-гы!..
– Мало тебе ново-каменских девок!
– Тьфу! Мне на них и смотреть уже на ново-каменских обридло. Ни одной по мне нет.
– А Галя вдовина?
– Галя… А что ж такое Галя?
– А ты к ней ходил?
– Так неужели же нет?
Мельника даже подкинуло на постели.
– Брешешь, собачий сын, чтобы твоей матери лихорадка!
– Вот же и не брешу, я и никогда не брешу. Пускай за меня умные брешут.
Подсыпка зевнул и сказал засыпающим голосом:
– Помните, хозяин, как у меня правый глаз на всю неделю запух, что и не было видно…
– Ну?
– Она это, собачья дочка, так угостила… Тьфу на нее, вот что!.. А то еще: Галя!
«Разве что так», – подумал мельник.
– Гаврило, а Гаврило!.. Вот, собачий сын, опять засвистел… Гаврило!
– Что еще? Загорелось, что ли?
– Хочешь ты жениться?
– Сапогов еще не сшил. Вот сошью, тогда и подумаю.
– А я бы тебе справил чоботы на дегтю… И шапку, и пояс.
– Разве что так. А вот я что вам скажу, так это будет еще умнее.
– А что?
– А то, что уже на селе петухи кричат. Слышите, как заводят?
И правда: на селе, может быть в Галиной хате, кричал-надрывался горлан-петух: ку-ка-ре-ку-у…
– Кук-ка-ре-ку-у… ку-у… ку-у! – отвечали ему на разные голоса и ближние, и дальние, с другого конца села, так что от петушиных криков точно в котле кипело, да и в стенах каморки побелели уже все, даже самые маленькие щели.
Мельник сладко зевнул:
– Ну, теперь они далеко! Поминай Янкеля как звали… Вот штука, так штука! Если эту штуку кому-нибудь рассказать, то, пожалуй, брехуном назовут. Да мне об этом, пожалуй, и говорить не стоит… Еще скажут, что я… Э, да что тут толковать! Когда бы я сам жида убил или что-нибудь такое, а тут я ни при чем. Что мне было мешаться в это дело? Моя хата с краю, я ничего не знаю. Ешь пирог с грибами, а держи язык за зубами; дурень кричит, а разумный молчит… Вот и я себе молчал!..
Так говорил сам себе мельник Филипп, чтобы было легче на совести, и только когда уже вовсе стал засыпать, то из какого-то уголка в его сердце выползла, как жаба из норы, такая мысль:
«Ну, Филипп, настало твое время!»
Эта мысль прогнала у него из головы все другие и села хозяйкою.
С тем и заснул.
