Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
IX
Мельник почесался… А делу этому, вот, что я вам рассказываю, идет уж не день, а без малого целый год. Не успел как-то мельник и оглянуться, – куда девались и филипповки, и великий пост, и весна, и лето. И стоит мельник опять у порога шинка, а подле, опершись спиной о косяк, Харько. Глядь, а на небе такой самый месяц, как год назад был, и так же речка искрится, и улица такая же белая, и такая же черная тень лежит с мельником рядом на серебряной земле. И что-то такое мельнику вспомнилось.
– Э, послушай, Харько!
– А что?
– Какой сегодня день?
– Понедельник.
– А тогда, помнишь, как раз суббота была.
– Мало ли их было суббот…
– Тогда, год назад, в судный день.
– А, вот вы что вспомнили! Да, тогда была суббота.
– А теперь, когда у них судный день придется?
– Вот я и сам не скажу, когда он придется. Жида поблизости нет, так и не знаю.
– А небо, гляди, какое чистое, как раз такое, как и в тот день…
И мельник со страхом посмотрел на окно жидовской хаты, не увидит ли опять, как жиденята мотают головами и жужжат, и молятся о своем батьке.
Э, нет! То все уже прошло. От Янкеля не осталось, должно быть, и косточек, сироты пошли по дальнему свету, а в хате темно, как в могиле… И на душе у мельника так же темно, как в этой пустой жидовской хате. «Вот, не выручил я жида, осирочил жиденят, – подумал он про себя. – А теперь что-то такое затеваю со вдовиной дочкой…»
– Эй, хорошо ли оно у нас будет? – спросил он Харька.
– Чем плохо? Оно, правда, есть и такие люди, что меду не едят. Может, вы из таких…
– Не из таких я, а все-таки… Ну, прощай!
– Прощайте и вы.
Мельник пошел с пригорка, а Харько опять посвистал ему вслед. Посвистал хоть и не так обидно, как тот раз, а все-таки мельника задело за живое.
– А ты что свищешь, вражий сын? – сказал он, обернувшись.
– Вот уж и посвистать нельзя стало человеку! – обиделся Харько. – Я у капитана в денщиках жил, и то свистал, а у вас нельзя.
«Правда, – подумал мельник, – отчего бы ему и не свистать. А только зачем это все так делается, как в тот вечер?..»
Он пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише… Пошел мельник мимо вишневых садов, глядь – опять будто две больших птицы порхнули в траве, и опять в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что в кустах отдается… Тьфу ты пропасть! Не стал уж тут мельник и усовещивать проклятого парня, – боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему… И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
Вот и хатка горит под месяцем, и оконце жмурится, и высокий тополь купается себе в месячном свете… Мельник постоял у перелаза, почесался под шапкой и опять занес ногу через тын.
– Стук-стук!
«Ох, и будет опять буча, как тот раз, а то и похуже, – подумал про себя мельник. – Проклятый Харько своими проклятыми словами так мне все хорошо расписал… А теперь, как станешь вспоминать, оно и не того… и не выходит в тех словах настоящего толку. Ну, что будет, то и будет!» – и он брякнул опять.
Вот в оконце промелькнуло белое лицо и черные очи.
– Мамо моя, мамонько, – зашептала Галя. – А это же опять проклятущий мельник под оконцем стоит да по стеклу брякает.
«Эх, не выскочит на этот раз, не обоймет, не поцелует хоть ошибкой, как тогда!..» – подумал про себя мельник и таки угадал: вышла девка тихонько из хаты и стала себе поодаль, сложив руки под белою грудью.
– А чего ты опять стучишь?
Хотелось мельнику охватить девичий стан да показать ей сейчас, зачем стучал, и даже, правду сказать, уже пододвинулся он бочком к Гале, да вспомнил, что еще надо Харьковы слова высказать, и говорит:
– А что мне и не стучать, когда вы мне столько задолжали, что никогда и не выплатитесь? Того и хата ваша не стоит.
– А когда знаешь, что никогда не выплатим, то незачем и стучать по ночам, безбожный человек! Старую мать у меня в могилу гонишь.
– А какой ее бес, Галю, в могилу гонит? Если бы ты только захотела, я бы твоей матери старость успокоил!
– Брешешь все!
– Нет, не брешу! Ой, Галю, Галю, не могу я так жить, чтобы с тобой не любиться!..
– Бреши, как собака на ветер… А кто задумал к Макогону сватов засылать?
– Да уж думал или нет, а я тебе щирую правду говорю, хоть прикажи побожиться: сохну без тебя… А как теперь будет у нас, я тебе сейчас по порядку расскажу, а ты, если ты умная девка, послушаешься меня. Да только смотри, уговор: слушай ты меня ухом, да отвечай языком, а руками чтобы ни-ни! А то я рассержусь.
– Чудно что-то ты принимаешься, – сказала Галя, сложивши руки. – Ну, я послушаю, а только смотри, если ты опять дурницу понесешь, тогда и не проси ты своего бога…
– Э, не дурницу… Вот видишь ты… как это Харько начинал?..
– Харько? А что тут между нами Харьку еще начинать?
– Э, помолчи, а то я не скажу ничего хорошего… Отвечай: ты меня любила?
– Ну, стала бы я такую скверную харю целовать, когда б не любила?..
– А я кто тогда был: подсыпка или нет?
– А подсыпка. Дал бы бог, чтоб и никогда не был мельником.
– Тю! не говори лишних слов, а то я собьюсь… Выходит так, что ты любила подсыпку, так, значит, и судьба тебе выйти замуж за подсыпку и жить на мельнице. А как я тебя прежде любил, так и после буду любить, хоть бы сватался к десяти Мотрям.
Галя даже глаза себе протерла, – не снится ли ей сон.
– А что это ты такое несешь, человече? Или я вовсе дура, или у тебя в голове одной клепки не хватает. Как же это я пойду за подсыпку, когда ты теперь мельник? И как ты на мне женишься, когда сватов пошлешь к Мотре, а?.. Что ты это несешь, человече, перекрестись ты левою рукой.
– Вот еще! – сказал мельник. – Разве же у меня на мельнице нет подсыпки? А Гаврило… чем тебе не подсыпка? Что маленько дурень, это правда, так нам это, Галечко, еще лучше, я тебе по правде скажу.
Тут только девка разобрала, куда мельник клонит хитрую речь. Всплеснула руками да как заголосит:
– Ой, мамо, мамонько, что он тут говорит! Да это ж он, видно, в турки хочет записаться да двух жен завести. Тащи ты, мамо, кочергу из хаты, а я покамест своими руками с ним расправлюсь…
Да на мельника! А мельник от нее. Отбежал до перелаза, стал на нем ногой и говорит:
– А, так-то ты, гадюка! Так выбирайтесь обе с матерью из хаты. Завтра отберу за долги. Геть!
А она ему.
– Выбирайся и ты, турка, сейчас из моего саду, пока он мой. А то как вцеплюсь вот сейчас ногтями, то и Мотря твоя не узнает, где у тебя что было!.
Вот и говори с нею! Плюнул мельник, скорехонько соскочил с тына и пошел из села сердитый. Вышел на гребень горы, откуда уже слышно было, как вода в потоках шумит, так еще обернулся и погрозился кулаком…
А в это время как раз: динь, динь…
Опять зазвонили на селе, на звоннице, самую полночь…