Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
11
Извиняюсь пред читателем – не могу продолжать вчерашней истории.
Не могу, ибо сегодня в моём амплуа выступает новое лицо, которому я, человек, чуждый зависти, с удовольствием уступаю своё место.
Пусть его займёт публику…
Но, мне кажется, я сам должен представить его читателю.
Представляю, – мой заместитель – это хозяин местного чугунолитейного завода господин Лебедев.
Он написал опровержение через «ять» на мою заметку о порядках на его заводе.
Он недоволен мной главным образом за то, что я сопричислил его к сонму низких душ. И вот он прислал некоторую ядовитую вопилицу, в которой доказывает, что у него, напротив, душа весьма даже высокая.
Он мог бы сделать это проще и не портя так искусно русского языка, как он ухитрился испортить его в своём сочинении.
Ему, на мой взгляд, следовало уплатить мальчику за раздробленный палец рублей этак сто хоть, что ли, и сообщить об этом поступке редакции.
Я бы ему печатно сказал за это спасибо.
Но он предпочел доказать мне, что я солгал и что я пишу – неприлично.
И вот – внимание!
И вот – как прилично и правдиво он опровергает меня.
И не просто опровергает, а через «ять».
Вот оно, его
В номере 208 «Самарской газеты» в отделе «между прочим» автор этого хронического недуга, скрывавшийся под псевдонимом «Хламида», искажая несчастный факт повреждения токарным станком на моём механическом заводе пальца мальчику, позволил себе оскорбить меня бранными словами «низкая душа».
На брань «Хламиды» я, конечно, обратил бы внимание столько же, сколько обращает внимание лошадь, идущая с возом, на лай прыгающей перед нею выскочившей из подворотни дворняшки, но так как искажение факта и приписывание мне грубого обращения с мастерами и учениками возбуждает антагонизм между заводчиком и служащими, то на основании 3 п. 18 ст. закона о печати я прошу вас, господин редактор, настоящее опровержение поместить в редактируемой вами газете, в отделе «между прочим». Хламида говорит, что на моём механическом заводе мальчики награждаются: «пинками, руганью, подзатыльниками, трёпкой, выволочками». Всё это гнусная ложь, – результат воображения, болеющего от подзатыльников «пшавки», мозга. Надо заметить, что заводом я владею 10 лет, работает у меня до 200 человек и никогда (!) никто (!) из находивших на моём заводе средства к жизни, не жаловался на моё грубое с ними обращение. А ведь вести механическое дело, г. редактор, далеко мудрёнее, чем составлять «между прочим» из лакейского острословия и обстоятельств, при которых повреждён палец мальчику, переданных Синьором «Хламида» ложно. Мальчик этот не вертел маховика токарного станка, и если бы вертел, – в шестерню не попал бы (?). Он шалил шестернёю, несмотря на предостережение токаря, и сделался жертвою своей неосторожности4 без вины кого бы то ни было, а моей в особенности, потому что ни один заводчик не может везде и во всякое время охранять от неосторожного обращения с машинами работающих на них. Кто никогда ничего не делает, а в печать проникает как болезнетворная бацилла в здоровый организм, тот не в состоянии понять, как велико злоупотребление печатным словом. Но вы, г. редактор, ближе, чем «Хламида», стоите к жизни, вы не могли не понимать, что оглашать факты можно, а извращать их, а тем паче сопровождать бранью, по малой мере не прилично.
Не правде ли, господин Лебедев и вполне приличный и очень остроумный мальчик?
У него есть стиль.
Но как мне ни жаль господина Лебедева, а одним стилем меня не опровергнет.
Ибо у меня есть факты.
Он не опроверг их заявлением, что на его заводе не задают мальчикам трёпок и выволочек.
Он только подтвердил, что палец мальчику действительно оторвали и раздробили. Я повторяю, раздробили именно тогда, когда мальчик вертел маховик.
И он не сказал ни слова о том, как и чем за это мальчику заплатили.
Он много меня поносит и немножко на меня доносит, крошечку, знаете, доносит.
Сравнив себя с лошадью, а меня с собакой, он полагал, что убил меня наповал.
Ах, это совершенно напрасно!
И это меня нимало не трогает. Я даже оттенил все сильные места его опровержения своим курсивом.
Мне чуть не каждый день приходится получать анонимные письма от обывателей и обывательниц, неосторожно задетых мною за живое, – и уверяю господина Лебедева, что господа анонимы обоего пола ругаются гораздо хлеще, чем он.
Так ругаются, что я – только удивляюсь образности их стиля и гибкости русского языка.
Но удивляясь, я думаю по адресу каждого ругателя-анонима:
«Ты сердишься, Юпитер, – значит, ты виноват!»
Вы сердитесь, великодушный господин Лебедев?
Очень жаль.
Вот я, надеюсь, успокоил ваше гневное сердце – поместил ваш буйный вопль во всей прелести его…
С соблюдением орфографии, не выкинув ни одного слова.
Будьте довольны – я имел право не делать этого.
И – до свидания.
До следующего раза, когда я несколько более подробно и основательно коснусь порядков прошлого и настоящего времени на вашем благоустроенном заводе.
