Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Начало октября 82 года, Москва, Кутузовский проспект, дом 26
Нина вышла из нашей Волги на площади Маяковского, как и собиралась. Рядом с гостиницей и одноименным рестораном Пекин и напротив концертного зала имени Петра Ильича Чайковского и Театра сатиры имени Андрея Миронова. Помахала мне рукой и исчезла в лабиринте городских переулков. А мы отправились далее.
– Как здоровье у Леонида Ильича? – зачем-то я поинтересовался у этого товарища.
– Спасибо, неплохо, – хладнокровно ответил он мне, – а ты с какой целью интересуешься?
– Да так, – неопределенно развел я руками, – чисто разговор поддержать.
– Аааа, – промычал он и разговор далее поддерживать не стал.
А мы между делом уже свернули с Садового кольца на Новый Арбат… ой, на Калининский проспект, конечно… и катили по Новоарбатскому мосту к гостинице Украина, одной из семи сталинских высоток. В своей прошлой жизни я тут пару раз останавливался, в жуткие девяностые годы… запомнились только неимоверно высокие потолки, помпезная лепнина на них, бронзовые ручки на дверях и назойливое внимание гражданок с пониженной социальной ответственностью. Приходилось даже гостиничный телефон из розетки выдергивать, чтобы не вздрагивать каждые десять минут от очередного звонка. А мобильников на то время пока не придумали… точнее были они, но весили каждый как кирпич и стоили пару тыщ баксов – поэтому имели их единицы.
Дом Леонида Ильича представлял из себя произведение искусства – спроектирован он был в туманные сороковые архитектором Георгием Вольфензоном. Девятиэтажный суровый сталинский ампир между Кутузовским проспектом и набережной Шевченко сразу притягивал внимание всех проходящих и проезжающих мимо. Здесь, к слову, не только первое лицо государство жило, а и многочисленные вторые, третьи и примкнувшие к нему лица тоже. От товарища Суслова до министра культуры Фурцевой. Юрий Владимирович, кстати, тоже имел здесь жилплощадь, но квартировал в основном в больницах и санаториях. Злые языки говорили, что Юрию Гагарину тоже предлагали квартиру здесь, на пятом этаже в правом крыле, но он отказался. Не хочу, якобы сказал он, жить под постоянным наблюдением. И остался в родной панельной хрущевке в городе Щелково.
Квартира у нашего Ильича, как я уже говорил как-то, располагалась на четвертом этаже центрального корпуса и имела номер 94. На одной площадке с Галиной Леонидовной. А остальные две квартиры, соседствующие с 94-й, были присоединены к ней… нет, двери-то конечно остались, только их изнутри замуровали и войти через них куда-либо было крайне затруднительно. Площадь основная квартира имела 185 квадратов, в одной из примкнувших находился постоянный медицинский пост, а вторая предназначалась для обслуживающего персонала и охраны. Вот к дверям этого жилища меня и доставил этот самый стандартный гражданин неприметной наружности.
По пути естественно меня обшмонали, и даже не один раз, так что в чертоги бога я вступил уже лишенный даже монеток, завалявшихся в одном отдельно взятом кармане. Встретила меня, как я, впрочем, и ожидал, Галина Леонидовна, но не одна, а с удивительно похожей на нее женщиной очень пожилых лет. Супруга вождя, догадался я и вспомнил даже, как ее зовут – Виктория Петровна.
– Можешь не разуваться, – взяла управление процессом в свои руки Галина, – пойдем быстрее, папа тебя хочет видеть.
И обе эти женщины чуть ли не толчками в спину сопроводили меня до одной из комнат этой необъятной квартиры. Которая оказалась спальней, очень даже скромных размеров… в углу возле окна здесь лежал Леонид Ильич в полосатой пижаме и в другом углу сидела медицинская сестра возрастом чуть меньше, чем у Галины.
– Валя, – тут же сказала ей дочь, – выйди на минутку.
Та что-то пискнула в том смысле, что не имеет права по инструкции, на что вождь рыкнул ей, что я сам тебе инструкция – быстро встала и вышла. Она и повиновалась.
– Сейчас охране настучит, – деловито заметила Галина.
– Пусть стучит, работа у нее такая, – философски отвечал Брежнев, – но давайте уже и делом займемся.
Я изобразил на лице крайнюю степень внимания, а Ильич продолжил.
– Приступ у меня сегодня случился, вот что, Петя…
– Давайте поподробнее, Леонид Ильич, – ответил я, – что за приступ, когда начался, что чувствовали?
– Час… нет, уже полтора часа назад, – сказал после непродолжительной паузы он, – сначала шум в голове, потом упал. Очнулся уже на этом диване.
– Что наблюдающий врач сказал?
– Что он может сказать, – усмехнулся Брежнев, – сказал, что ничего страшного, и вколол какую-то гадость в задницу.
– От гадости стало легче? – поинтересовался я.
– Да, полегчало… я слышал, ты Юрию сегодня помог…
Надо ж, как быстро тут слухи распространяются, подумал я, но ответил обтекаемо.
– Было дело… не то чтобы сильно помог, но кое-что сделал.
– Вот сделай то же самое кое-что и для меня, – попросил Брежнев.
– Хорошо, – вздохнул я, – сделаю. Только они (и я ткнул пальцем в Галину и Викторию) пусть выйдут… или по крайней мере отойдут в другой конец комнаты и ни во что не вмешиваются.
– Уже отошли, – сказала Галя, и обе женщины послушно выполнили мои указания.
А я занялся уже освоенным делом…
––
Через полчаса я закончил начатое, вздохнул, вытер пот со лба и попросил кофе.
– А мне закурить дайте, – добавил Ильич, – без сигареты хоть вешайся.
Галина вопросительно посмотрела на меня, а я кивнул головой в ответ – мол, снявши голову, по волосам не плачут, пусть курит.
– Ты вот что, Петя, – сказал, задымив, как паровоз, Брежнев, – ты теперь на особом контроле будешь. В моем подъезде есть свободная квартира, перебирайся туда прямо сейчас. Там вертушка есть, да и ногами охранники быстро дойдут, если понадобится…
– Есть перебираться, – отдал я честь генсеку. – А можно, со мной девушка поселится?
– Подруга? – усмехнулся он.
– Коллега по работе, – ответил я, – ну и подруга тоже. Собираемся узаконить наши отношения в ближайшем будущем.
– Это Нина что ли? – справилась Галина.
– Так точно, Нина Брагина, – ответил я, – 61 года рождения, несудима, беспартийная, живет с отцом в Нижнереченске.
– Разрешаю, – милостиво согласился генсек, – и еще я слышал, ты какую-то игрушку электронную изобрел?
– И это было, – быстро сориентировался я, – в свободное от работы время и за собственные средства изготовил два экземпляра.
– Мне Галя показывала, но я ни черта не понял… но ей понравилось – верно, Галя?
– Да, любопытная штучка, – согласилась она, – надо показать ее Александру Ивановичу.
– Какому Ивановичу? – не понял Брежнев.
– Министру электронной промышленности, – пояснила она, – это по его профилю.
– Ненене, – позволил я себе вмешаться, – если уж и показывать это дело, то в первую очередь в Минвнешторг – у меня есть внутренняя уверенность, что такое могут купить иностранные товарищи.
– Однако, – развеселился Брежнев, – от скромности ты не умрешь. Но ладно, Патоличеву тоже можно. Ну все, граждане, – заявил он наконец во всеуслышание, – мне стало гораздо лучше и надо отдохнуть. А ты, Петя, далеко не уходи…
– Леонид Ильич, – ответил я, – завтра у меня два дела… нет, даже три – троим я обещал повторные сеансы.
– Это кому? – сдвинул брови Ильич. – Что Юрию, это понятно, а остальные двое кто?
– Андрей Миронов и завлаб из клиники на Мичуринском, – ответил я.
– Миронов это ладно, а завлабу что надо?
– У его дочки церебральный паралич…
– Хорошо, осматривай, – нехотя согласился он, – но ты должен быть в пределах досягаемости товарищей из девятки.
– Раз надо, значит буду, – со вздохом сообщил я, – так мы пошли, чтобы не мешать вам, да?
– Идите, – отпустил он всех нас мановением руки, – и позовите медсестру, она уже наверно извелась вся. А насчет квартиры в этом подъезде сегодня решим вопрос…
Хорошо быть на короткой ноге с руководителем большой страны, подумал я, выходя из этой комнаты, все вопросы решаются щелчком пальцев… а Галина последовала за мной и перед тем, как я покинул эту нехорошую квартиру, сказала, что вопрос о моем новом местожительстве решится завтра. А до завтра я свободен, как вольная птица-дятел.
Ну и отлично, отправился на метро в свою родную уже гостиницу. С двумя пересадками. Дама на ресепшн посмотрела на меня странно-изучающим взглядом, но ничего не сказала, а только протянула ключ. А возле двери моего номера меня ждал… ну вы догадались наверно, Семен Наумыч Гинденбург собственной персоной. А рядом с ним и девочка Олечка с ноги на ногу переминалась.
– Три встречи за день это уже не случайность, а суровая закономерность, – сказал я в пространство и добавил, – привет, Оля.
Она кивнула мне через силу, а Наумыч сразу взял быка за рога:
– Поговорим?
– Заходите, конечно, – распахнул я дверь, – только у меня и угостить-то вас нечем.
– Не беда, – бросил Наумыч, переступив порог, – у меня все с собой. Оля, а ты подожди меня в нашем номере.
Оля спорить не стала и испарилась. А с собой у него был коньяк в три звездочки и коробка с тонко порезанной колбасой… мне почему-то сразу вспомнился эпизод из «!7 мгновений», где Штирлиц беседует с генералом в поезде (– у меня есть коньяк, – у меня тоже есть коньяк, – зато у вас вероятно нет салями, – у меня есть салями, – значит мы с вами кормимся из одной кормушки).
Стул у меня только один был, я его себе забрал, а Наумыча усадил на застеленную кровать. И пододвинул поближе журнальный столик.
– Итак? – вопросительно посмотрел я на бывшего начальника, когда он разлил содержимое бутылки по стаканам.
– Итак, дорогой Петр, – отвечал он, выдув одним махом полстакана, – вопрос у меня очень простой. Ты, как я знаю, теперь в большом фаворе у власть предержащих лиц…
– Ну я бы не стал утверждать, что в большом, – перебил его я, – и у предержащих…
– Не скромничай, – в свою очередь перебил он меня, – про Юрия Владимировича я в курсе. Так вот – в ближайшее время ты круто поднимешься в горку… и не надо спорить, я знаю, что говорю… меня при этом не забудь, лады? Я-то к тебе по-доброму отнесся, когда мы вместе работали.
Я чуть не поперхнулся – в упор мне что-то не вспоминалось его доброе отношение. Но вступать в дебаты не стал, а перешёл к стандартному торгу.
– А что мне за это будет, Семен Наумыч? Дорога с односторонним движением это не совсем то, что меня привлекает в этой жизни.
– У меня много связей, – он налил вторую порцию и опять выцедил ее, не дожидаясь меня, – могу пригодиться.
– Например? – продолжил я пытать его о деталях, – в Минвнешторге есть кто-то знакомый? А в Минэлектронмаше?
Сентябрь 83 года. Эйзенхауэр против Шапошникова
Эта необъятных размеров дура находилась так близко к нам, что можно было прочитать её наименование – «Дуайт Эйзенхауэр» это был. Я непроизвольно вспомнил, что у них там считалось правилом хорошего тона называть корабли такого класса именами бывших президентов – за Эйзенхауэром последуют Кеннеди, Рузвельт, Линкольн и Вашингтон, а там и до Форда с Рейганом недалеко. А у этого вот президента было, если мне не изменяет память, водоизмещение под 100 тысяч тонн, длина в 350 метров, два атомных реактора по 130 тысяч лошадиных сил каждый и 90 самолетов и вертолетов на борту. Истребителей F-14 и штурмовиков А7. Серьезная техника.
Ну а наш большой противолодочный корабль именовался просто и незатейливо – «Маршал Шапошников». И от них обоих, как это было отчетливо видно, только что стартовали по одному вертолетику, которые оба направлялись в нашу сторону.
– Это они сейчас из-за нас конкурировать будут что ли? – недоуменно спросил Василий.
– Сейчас все и увидим, – ответил я.
– Да, а где Ираклий с Сергеем? – опомнился он.
– Сидят под замком на корме, – сказал я, – думаю, что вопрос с ними решится очень скоро.
Обе вертушки тем временем материализовались над нашим многострадальным десантником – штатовский Апач над кормой, а наш Камов (по-моему, 27-й модификации он был) завис прямо над мостиком. Из обоих вылетели веревочные лестницы, и по ним в быстром темпе спустились по нескольку вооруженных товарищей.
– Капитан-лейтенант Гордеев, – представился первый из них, запрыгнувший в нашу ходовую рубку, – Тихоокеанский флот, вторая эскадра. Кто тут старший?
Вася посмотрел зачем-то на меня, а потом выдвинулся на первый план.
– Вроде я, – неуверенно сказал он, – вообще-то Ираклий Сванидзе был за старшего, но сейчас он недоступен, а я его помощник.
– Где этот ваш Сванидзе? – продолжил Гордеев, а его подручные между тем заняли позиции у всех выходов из рубки.
– На корме, – пришел я на помощь Васе, – сидит под замком в техническом помещении, американцы посадили. Долго же вы до нас добирались, – зачем-то добавил я.
– Все разговоры потом, – резко оборвал меня каплей, – сначала дело. Показывай, где там твои американцы.
Я вздохнул, показал рукой примерное направление к Ираклию с Сергеем и сделал попытку двинуться в ту сторону.
– Стоять, – притормозил меня каплей, – первым старшина пойдет, – и он кивнул головой одному из спустившихся с вертушки.
––
Скоро, как говорится, сказка сказывается, да нескоро дело делается. От спустившихся на корму американских вояк на переговоры выдвинулся видимо старший из них, владевший в общих чертах русским языком. Переговаривались прямо на палубе где-то посередине корабля на среднем этаже.
– Мы забираем своих, вы – своих, – на ломаном русском сообщил американец, – на этом расходимся.
– А с этим корытом чего? – мрачно ответил наш каплей.
– Пусть тут остается, нам оно не нужно.
– А наш капитан Ираклий и Сергей? – встрял в диалог помощник Вася.
– Забирайте, нам они не нужны.
– А с корейцем что? – это уже я внес свои пять копеек.
– Кореец с нами пойдет, – твердо пообещал тот.
– А с мертвой командой как быть? – задал я еще один больной вопрос.
– Мы ничего не видели, – уверенно отвечал американец, – вы, наверно, тоже. И вообще правильно было бы затопить это корыто.
– Нам надо связаться с командованием, – вдруг четко и ясно объявил капитан. – Сами мы такой вопрос решить не сможем.
– Связывайтесь, – коротко бросил американец, – встречаемся здесь же через полчаса.
И мы вернулись в наше место дислокации, в ходовую рубку. Капитан тут же поручил своему подчиненному связаться с базой, а меня увел в сторонку и начал форменный допрос.
– Рассказывай все с самого начала, – потребовал он.
Второй раз за последние два часа от меня это требуют, подумал я, а спросил вот что:
– Прямо с самого-самого начала? С рождения что ли?
– Ваньку-то не валяй тут, – строго посмотрел он на меня, – с того момента, как вы на тот остров свалились.
– Если про остров знаете, почему к нам никто не прилетел и не приплыл туда? – задал я логичный вопрос, – кроме этих вот архаровцев.
– Твои вопросы оставим на потом, – отмахнулся он, – а пока на мои отвечай.
– Хорошо, – вздохнул я и вывалил все наши похождения вплоть до посадки на корейский десантник… ну почти все, про утаенное золото и пистолет уж не стал говорить, лишнее это.
– Что за вертушка прилетала к бандитам? – подумав, задал следующий вопрос каплей, – номер, раскраску не запомнил?
– Цвет зеленый, – неуверенно ответил я, – а номер обычный, пятизначный… начинался кажется на 08.
– Что 08, это я и сам знаю, – зло оборвал меня Гордеев, – все МИ-8 так обозначаются, а последние цифры какие?
– Две девятки там были, – еще более неуверенным тоном сказал я, – но на каких местах, не скажу точно… можно других наших товарищей поспрашивать.
– И до других дело дойдет, – ответил он, – а пока с тобой разберемся. Что на корабле случилось?
– Нас сразу загнали в трюм… на носу который, там мы и просидели до утра. Утром начали стучать в переборки, чтобы пожрать чего-нибудь дали, а никто не открывал…
– И? – подтолкнул мои мысли Гордеев.
– И мы нашли один не до конца закрытый люк, выползли на палубу и никого там не обнаружили.
– Дальше давай, – подогнал меня он, – чего из тебя все надо клещами тащить.
– Дальше мы хотели подать сигнал бедствия и даже нашли радиорубку и среди нас даже один радист нашелся, но в момент передачи нарушилось электроснабжение и ничего мы передать не успели.
– Куда команда подевалась? – спросил каплей.
– Так на корме вся лежит, – ответил я, – отравленная похоже…
Он посмотрел на меня таким же злым взглядом, как смотрит собака на кошку.
– Сказки какие-то ты мне рассказываешь тут…
– Спросите у американцев, – предложил я, – если они разрешат, сами все увидите… и почуете – запашок от команды уже начал проявляться. А еще чуть позже к нам свалились с вертолета два этих американца, один из них сказал, что он из ЦРУ.
Про бутылки с шампанским я тоже решил умолчать.
– Ты еще забыл про корейца сказать – я видел одного, целого и здорового, – напомнил он мне.
– Да, забыл, – потер я лоб, – событий уж больно много. Кимом его зовут, короче нашли мы его в трюме, только в не в том отсеке, куда нас засунули, а в соседнем. Он сказал, что его вся команда била и издевалась, а он спрятался от них там. Поэтому уцелел…
– А на самом деле? – строго продолжил допрос Гордеев.
– На самом деле он как-то сразу скорешился с американцами и сначала взял в заложники одну пассажирку, Людой ее зовут, а потом посадил меня, капитана и Сергея под замок. Мое скромное предположение – Ким этот и отравил всю остальную команду.
– Зачем? – приподнял брови каплей.
– Вот насчет этого даже никаких предположений нет, – подумав, отвечал я.
Тут наш увлекательный диалог прервал помощник каплея – коренастый и кривоногий лейтенант.
– Тщ капитан-лейтенант, – начал он, заикаясь, – база дала добро.
– Отлично, – вскочил на ноги, как пружина, Гордеев, – пошли договариваться с американцами… а ты пока здесь подожди, – бросил он на ходу мне.
––
Все, что я помню далее до момента очухивания в военном госпитале, так это только взрыв чудовищной силы, от которого у меня сначала завибрировали барабанные перепонки, а потом меня приподняло и швырнуло что есть силы о переборку корабля…
Квартирный вопрос
Наумыч с большим трудом, но наскреб целых два знакомых в интересующих меня ведомствах… конечно, после обещаний помочь от целого первого лица государства это было скромно, но как говорит одна умная пословица – жалует царь, да не жалует псарь. Так что и псари в таких сложных вопросах не помешают ни разу.
Коньяк мы совместными усилиями допили, колбасу (которая оказалась ни много, ни мало финским сервелатом, который горячие финны поставляли нам в период Олимпиады) доели, Наумыч, покачиваясь, убыл к своей ненаглядной Оленьке, а я лег на койку и призадумался. С одной стороны это конечно неплохо иметь местом жительства такое козырное место, но с другой-то… может и прав был Юрий Алексеевич, что отказался от квартиры там, золотая же клетка будет…
Ничего, короче говоря, я не надумал, а просто взял и заснул. А утром в восемь ноль-ноль был как штык на проходной клиники, а там меня опять попыталась разложить на атомы та самая лаборатория номер 412. Но ничего у них не вышло, меня перехватил давешний Иннокентий Палыч в шапочке и увел в начальственный кабинет.
– Приветствую, – буркнул из-за стола Чазов, – наслышан-наслышан о твоих вчерашних похождениях.
А ничего я ему не стал на это отвечать, потому что прямого вопроса не прозвучало, а на косвенные можно и промолчать. Поэтому он таки перешел к ним, к прямым вопросам.
– Я так понимаю, что твоя программа в моем институте исчерпана, да?
– Похоже на то, – осторожно выразился я.
– И ты сегодня съезжаешь туда? – он закатил глаза к потолку.
– По всей видимости да, – так же осторожно продолжил я.
– Со мной разберешься напоследок? – не менее осторожно выразился он.
– О чем речь, Евгений Иваныч, – быстро ответил я, – обещания надо выполнять. Как самочувствие-то? Со вчерашнего дня не ухудшилось?
Самочувствие у него не только не ухудшилось, но даже где-то и наладилось. Поэтому сеанс своей психо-волновой терапии я провел в самые сжатые сроки, после чего пообещал ему еще одну встречу, но только не завтра уже – созвонимся и определимся по обстоятельствам.
А далее Чазову позвонили, он выслушал все с каменным лицом и объявил, что меня ждет машина возле второго подъезда.
– Сам понимаешь откуда, – добавил он.
Я понимающе кивнул головой и справился, как до него лучше добраться, до этого второго подъезда, а он с готовностью согласился сопроводить меня.
– По дороге обсудим еще кое-что, – добавил он, выходя вместе со мной в коридор.
Кое-что это оказалось еще одной просьбой, на этот раз касающейся его супруги… нет, с этим надо что-то делать, подумал я, но напрямую не отказал – решим, мол, вопрос в рабочем порядке. А второй подъезд оказался черным ходом, где сидел дремлющий вахтер. Вход был закрыт на замок, и вахтер долго искал ключ, чтобы выпустить важных гостей – нашел и выпустил. А я попрощался с Чазовым и укатил на фиолетовой почему-то Волге по направлению к Кутузовскому проспекту через Мосфильмовскую улицу и Бережковскую набережную.
А на месте меня сначала завели в некое подсобное помещение, располагавшееся в полуподвале правого корпуса, где мне быстро оформили пропуск в это элитное здание и выдали два комплекта ключей.
– Петр Петрович, вам выделена квартира номер 87, это второй этаж шестого подъезда, – строго сообщил мне очередной охранник, – необходимо находиться в ней по возможности большую часть суток. Это теперь будет вашей работой.
– А, – начал я, но он меня перебил, – если будете отлучаться, необходимо поставить нас в известность, куда и на сколько отлучаетесь.
– А, – попытался я прояснить еще один вопрос, но снова не успел его задать, охранник опередил, – с вашей подругой вопрос решен, пусть она тоже зайдет сюда, получит пропуск.
– А, – сделал я третий заход, на этот раз успешный, – если возникнет вопрос с транспортом, могу я рассчитывать на вас?
Охранник хитро улыбнулся и ответил:
– Можете, вот вам список телефонов (и он передал мне листочек в половину А4), под номером шесть вызов служебного автотранспорта.
Я углубился в изучение телефонного справочника и все же позволил себе последний вопрос:
– Номер два – это спец распределитель, я верно понимаю?
– Да, – устало ответил охранник, – это он, можно по телефону заказать, можно ногами сходить, это совсем недалеко, в Кутузовском переулке. Оплата по итогам месяца.
Вопросы у меня иссякли, поэтому я просто забрал ключи с пропуском и побрел осматривать новое место жительства. На первом этаже моего подъезда пропуск изучил бдительный вахтер, после чего пропустил меня далее – на лифте я уж не поехал, всего-то второй этаж. А вот и она, 87-я квартира. Дверь не сказать, чтоб уж очень элитная, но и не и простой сосновой доски. Открываем…
Это оказалась двушка, но не простая. Комнат и верно две штуки было, по 15-17 метров каждая, но посередине между ними имела место так называемая гостиная, совмещенная с кухней. В добрый тридцатник по метражу, елки-палки… кухонный гарнитур естественно был на своем месте, из натурального массива, не из дсп сработанный. И холодильник типа ЗИЛ, посмотрим, что там… ну пару дней можно и на этом протянуть…
Прихожая не сказать, чтоб огромная, но и не хрущевские 2,5 метра. Целых два сортира, в один вход из прихожей, во второй, совмещенный с ванной комнатой – из дальней спальни. Сантехника не финская, но вполне достойная… и веселенькая васильковая плитка на стенах не отваливается. Плюс балкон… краска на перилах облупилась и пол весь в выщерблинах, ну да ладно. И еще какая-то темная комнатушка типа кладовки есть… будем считать ее гардеробной. Все окна во двор выходят, да это даже лучше, шума от городской магистрали слышно не будет. Ну чего, жить можно – добрых 60 квадратов тут имеется.
Телефонов здесь целых две штуки имело место, один в гостиной-кухне, аспидно-черный, прямиком из туманных сталинских лет. А второй веселой желтенькой расцветки в одной из спален. Я так понял, что первый это вертушка, он же АТС-1 или 2, и обошел его стороной, набрал номер нининых родственников на обычном. Трубку взяла она сама.
– Привет, дорогуша, – сказал я в трубку, – как ночевалось?
– Спасибо, неплохо, – хладнокровно ответила она, – тебя только не хватало.
– Предлагаю исправить это упущение, – ответил тогда я ей, – мне тут жилплощадь выделили…
– Да ты чё? – изумилась она, – какую и где?
– Двушка в 60 метров. Кутузовский проспект, дом 26. Шестой подъезд, второй этаж. Подъезжай, как сможешь – я вчерне договорился, ты тоже теперь тут числишься.
– Кутузовский, Кутузовский, – пробормотала она, – это где мы позавчера в гостях что ли сидели?
– Ну да, – сказал я, – в том же подъезде, но чуть ниже.
– Уже лечу, – сообщила она мне, – я вся в нетерпении посмотреть, что там тебе выделили.
– Подожди, не так резко, – притормозил я её, – сначала тебя должны оформить и выдать пропуск… давай так – я встречу тебя у метро, вместе проще будет.
– Метро Кутузовская? – перешла на деловые рельсы она.
– Проще наверно от Студенческой добраться – так что выходи там… вперед и направо.
– Договорились, – весело ответила она, – через час примерно.
Ну час – не час, но через полтора Нина таки нарисовалась на выходе из метро «Студенческая». Кто в теме, знает, что это наземная станция и выход из нее только в одну сторону, в район Киевской улицы, с противоположной там сплошная промзона. Почему она Студенческая, вопрос темный и неисследованный – никаких особенных вузов в этой части столицы не отмечено.
– Привет, – чмокнула она меня в щеку, – давно не виделись.
– Ага, – ответил я, протягивая ей букетик хризантем, – целых 12 часов.
– Ну показывай свои хоромы, – взяла она цветочки в одну руку, а второй зацепилась за мою, – очень интересно, что там.
– Пошли, раз интересно, – развернулся я спиной к метро, – только по дороге давай в один магазинчик зайдем.
– Конечно, дорогой, – не стала спорить она, – новоселье полагается отметить, а то жить плохо будет. Что за магазин?
Я достал телефонный шедул, подаренный мне давешним охранником, и прочитал оттуда:
– Магазин номер десять Мосторга… Кутузовский переулок, 17. Это рядом, – я махнул рукой в ту сторону и мы весело зашагали в указанном направлении.
Долго ли, коротко ли, но нашли мы эту затерянную торговую точку… вывески, естественно, никакой не было, имелась только скромная махонькая табличка, извещавшая, что именно он и есть, десятый мосторговский магазин. И дверь была закрыта, пришлось стучать.
– Странное какое-то место, – поежилась Нина, – это точно твой магазин?
– Точнее не бывает, – уверенно отвечал я, а вслед за этим дверь и открыли.
– Чего надо? – спросила сонная рожа вахтера не очень приветливым тоном.
– Отовариться, вот чего, – примерно в том же ключе ответил ему я и махнул у него перед носом пропуском в дом на Кутузовском.
– Другое дело, – повеселел охранник, распахивая дверь до упора, – заходите.
На двухсотую секцию ГУМа это заведение, конечно, не очень походило, но в принципе все, что было надо советскому человеку, здесь имелось. Продавщица всего одна была в наличии, совсем даже и не заспанная, а напротив веселая и румяная.
– А я про тебя слышала, – сразу же огорошила она меня при входе, – ты Балашов, верно?
– Ну да, – не стал отпираться я, – Балашов моя фамилия.
– И у тебя какие-то необычные способности, – продолжила она, – медицинские.
– Что-то такое есть, – хмуро ответил я и сразу решил расставить точки на ё, – но я сейчас не практикую. Обратитесь в клинику на Мичуринском, если что-то надо…
– Да нет, – так же весело продолжала она, – мне просто интересно… космонавты у нас бывали, знаменитые футболисты тоже, жены больших начальников каждый день, а вот экстрасенса первый раз вижу.
Ничего я на это не стал ей отвечать, а просто попросил показать, что у них тут есть… помните миниатюру Карцева-Ильченко под названием «Склад» (– это правда, что у вас все есть? – а что вам надо?), так вот это тот самый склад и был. И даже пиво у них имелось восьми сортов, два из которых были чешским и немецким соответственно.
– Что будем брать? – обратился я к подруге, но у Нины, как и у меня, глаза разбежались по сторонам…
Квартирный вопрос-2
– Ну тогда давай командовать буду я, – взял руль в свои руки, – вон то шампанское… да, полусладкое… эту вот бутылку, Мартини что ли?… тоже полусладкое… этот вот сервелат в коробке и сыр, который с зеленью…
– А зачем с зеленью? – толкнула меня в бок Нина, – это ж плесень какая-то.
– Успокойся, родная, – отвечал я ей, – все под контролем. А плесень придает продукту оригинальный и устойчивый вкус. Еще что? Ну ананас пусть будет, он на вес или поштучно отпускается?
Продавщица ухмыльнулась и сказала, что поштучно.
– И пиво уже заодно… и немецкое, как уж оно там называется?… ага, Пилзнер… и чешское, Праздрой – попробуем, что они там в странах народной демократии употребляют.
– Торт ещё хорошо бы, – напомнила Нина.
– Да, и торт, какие у вас есть?
– Мы же рядом с Киевским вокзалом, – напомнила продавщица, – и Киевской улицей, значит все и берут Киевские торты.
– И коньяк еще какой-нибудь, – вспомнил я про себя, – а может и виски есть?
– А куда ж оно денется, – продолжила ухмыляться продавщица, показывая на стеллаж справа от нее, – Джек Дэниелс и Джонни Уокер, с черной этикеткой.
– Уокера давайте, – решился я, – сколько с нас?
– Пятьдесят пять тридцать шесть, – ловко подсчитала она на бабушкиных счетах.
– Ого, – вырвалось у Нины, – половина моей зарплаты.
– Потом заплатите, – тут же успокоила её продавщица, – счет придет прямо к вам в квартиру в конце месяца.
– А у вас и одежда какая-то есть? – справилась Нина между делом.
– А как же, – и продавщица уверенно распахнула дверь в соседнюю комнату, – на любой случай жизни… вплоть до свадьбы.
Нина потупилась и искоса взглянула на меня, а я решил не гнать коней и сказал просто:
– Давай решать проблемы по мере их поступления. Все равно мы сейчас не унесем эту одежду, и так много набрали. На недельке зайдем и тогда уже разрулим и эти вопросы.
И Нина послушно согласилась, продавщица сделала пометку на моем пропуске, и мы весело зашагали по направлению к правительственному зданию. Оформление Нины в качестве постоянного посетителя прошло быстро и безболезненно, охранник даже подмигнул мне за ее спиной – мол, молодец, какую девчонку склеил. И вот мы уже стоим на пороге 87-й квартиры.
– Дааааа, – это все, что только и смогла из себя сразу выдавить Ниночка, а потом собралась и добавила, – богато люди живут. А там чего? – показала она на дверь из второй спальни.
– Кладовка наверно, – пожал я плечами, – она же гардеробная.
– А балкончик-то подкачал, – все же нашла она к чему придраться, – могли бы и покрасить перила. Вон там Москва-река?
– Ага, она самая, – подтвердил я, – за набережной Шевченко.
– Хорошо, что окна во двор, – заметила она и сразу же перешла к насущным вопросам, – сначала ты в ванную или я?
– А давай вместе, – скромно предложил я, – там места много… а шампанское пока в холодильнике охладится.
––
Через час примерно мы уже сидели за столом в необъятной гостиной-кухне и беседовали о житье-бытье.
– Быстро ж ты поднялся, Петя, – сказала она, опрокинул бокал с шампанским, – и высоко… не страшно на такой высоте сидеть?
– Если честно, Ниночка, – тихо отвечал я, – то страшновато… тут ветра сильные дуют, днем жарко, ночью холодно. И падать больно будет, если что… но это, во всяком случае, произойдет не сегодня, так что давай наслаждаться, пока есть чем.
– Хорошее рассуждение, – поддержала она меня, – да, а чего это Наумыч от тебя вчера хотел?
– Все просто, – я разлил виски в рюмки, – хочет, чтоб я не забывал его в случае чего. А он взамен может мне пригодиться, связей типа много у него.
– Послал бы ты его, – посоветовала она, – он ведь и тебя так же кинет, как меня, например. Гнилой человечек.
– Я подумаю, – просто отвечал я, – как виски-то?
– Самогон-самогоном, – весело отвечала она, – но пьется легко.
– Напрасно ты так гонишь на этот продукт, – заметил я, – традициям виски-варения уже не одна сотня лет, в той же Шотландии тысячи таких винокурен, и у каждой свой оригинальный секрет производства. Между прочим, в России тоже раньше делали что-то похожее, но потом перешли строго на водку, которая представляет собой бесцветный водо-спиртовой раствор с характерным вкусом и запахом. И вкус, и запах водке придают сивушные масла… их по идее надо бы удалять, но тогда водка совсем без отличительных признаков останется. Так что немного оставляют. А шотландцы и за ними англичане с американцами пошли по другому пути – спирт у них настаивается в бочках с разными добавками. Технология, как у коньяка почти. И вкус получается самый разный, в отличие от водки.
– А я вот еще слышала такие выражения, как «бленд» и «сингл-молт», – вдруг спросила Нина, – это что такое?
– Тут все просто, бленд это смесь, сингл-молт – односолодовый значит…
– А при чем тут солод?
– Ну виски же из ячменя гонят, а солод это намоченные и пророщенные зерна этого ячменя… так вот – бленды производятся из смесей разных видов и производителей, купаж он еще называется. В основном льют то, что подешевле, ну и вкус с запахом у таких продуктов соответствующий… стандартный-стандартный. А односолодовые производят строго из одного сорта, выгнанного по возможности в одной винокурне. Чем больше выдержка продукта, и чем лучше раскручена эта винокурня, тем дороже конечный результат получается. Есть сорта по пять-десять тысяч долларов за бутылку.
– Ничего себе, – удивилась Нина, – это сколько же в рублях будет?
– По официальному курсу, – быстро провел я подсчет в уме, – 3-6 тысяч рублей. А если реальный курс брать, то умножь это на 4 где-то…
– 20 тысяч? – у Нина глаза на лоб полезли, – я столько за 10 лет не заработаю. А этот вот Уокер, он какой, односолодовый?
– Увы, Ниночка, – ответил я, – это всего лишь бленд, но качественный бленд, стоит довольно высоко в линейке подобных.
– Давай уже и пиво попробуем, – поменяла тему она, – а то чешский Праздрой я только по телевизору видела…
Праздрой оказался довольно качественным пивом, с легкой горчинкой и высокой шапкой пены. Градусов только на мой взгляд в нем маловато оказалось, но Нине понравилось.
– На наше Жигулевское не похоже, – заявила она после дегустации и тут же, впрочем, перепрыгнула на новую тему, – ты вот что, Петя… ты меня не бросай – я тебе всю жизнь верная буду.
– Точно будешь? – подколол ее я.
– Точнее не бывает, – серьезно отвечала она и собралась развить свою мысль, но не успела, затрезвонил телефон, который в спальне стоял, обычный городской.
– Кто это еще? – задался вопросом я, – вроде никому этого номера пока не давал.
А это оказался Андрюша Миронов собственной персоной… на вопрос, откуда у него мой новый номер телефона, он ничего не сказал, а просто напомнил о позавчерашнем обещании.
– Да-да, я помню, Андрей Александрович, – отвечал я, – и все свои долги аккуратно отдаю. Только вот одно небольшое затруднение есть – отлучаться из этой квартиры мне можно только в экстренных случаях. И ненадолго.
– Тогда я могу к вам… к тебе, то есть, приехать, – предложил он, – через час-полтора к примеру.
– Хорошо, – ответил я, – сейчас я решу вопросы с охраной – перезвони через десять… нет, лучше через пятнадцать минут.
– А кто это? – спросила Нина, – Андрей Александрович?
– Да Миронов же, – ответил я, – ты с ним за одним столом недавно сидела.
– И чего ему надо?
– Того же, – вздохнул я, – что и всем остальным – быть богатым и здоровым.
И я начал накручивать черную вертушку с целью провентилировать вопросы безопасности с девяткой…
––
Через час народный артист уже стоял на пороге моей квартиры, переминаясь с ноги на ногу. На этот раз без супруги.
– Заходи, будь как дома, – широко распахнул дверь я и тут же продолжил, – что будешь пить?
– А что есть? – поинтересовался он, поздоровавшись кивком головы с Ниной.
– Шампанское есть, Новый свет, – начал перечислять я, – а еще виски Джонни Уокер, черная этикетка, и пиво… чешское закончилось, остался немецкий Пилзнер.
– Богато живешь, – улыбнулся Андрей, – новоселье что ли отмечаешь?
– Да, угадал, – признался я, – так что налить-то?
– Давай сначала дело сделаем, а потом все остальное, – ответил он, крутя головой по сторонам.
– Возражений нет, – сказал я и припомнил рекламу из 90х годов, – сначала акции, потом чай.
– Какие акции? – не понял Андрей.
– Обыкновенные, – пошевелил я пальцами в воздухе, – но можно и привилегированные, с гарантией получения дивидендов. Не заморачивайся, это у меня само собой вылетело.
Я наказал Ниночке приготовить тот самый чай, пачка со слоном имелась в одном из шкафчиков, а мы с Мироновым прошли в дальнюю спальню, плотно притворив дверь за собой.
––
Через полчаса он уже сидел за нашим столом, явно повеселевший и сменивший окраску лица с бледно-голубой на розовую.
– Это Галина поспособствовала тебе с квартиркой? – поинтересовался он, отхлебывая одновременно из двух стаканов.
– Бери выше, Александрович, – я тоже перешел на его двухстаканную методику, – квартиру мне устроил сам Леонид Ильич.
– Не врешь? – посмотрел он мне в глаза и увидел там бездонную безмятежность, – вижу, что не врешь… высоко же ты залетел, Петя… Петрович.
– Сам знаю, – отвечал я, – даже страшно временами становится. Только давай вот что… давай тему сменим – расскажи лучше что-нибудь про свой театр.
– Про сатиру-то? – зачем-то переспросил он, – а что про нее рассказывать, и так все на поверхности. Плучек руководит, мы выполняем его мудрые указания.
– А мне про Ширвиндта интересно, – осмелилась задать свой наболевший вопрос Нина.
– И что тебе именно про него интересно? – повернулся к ней Андрей.
– Такой отличный артист и почти не снимается в кино – почему это так? – конкретизировала свой интерес Нина.
– Почему не снимается? – возразил Миронов, – а Трое в лодке? А Небесные ласточки? Рязановский «Вокзал для двоих» скоро на экраны выходит, там он тоже есть.
– Ну с тобой-то не сравнить, Александрович, – помог я Нине, – у тебя в год по 3-4 фильма с главными ролями, а у Ширвиндта по одной картине в эпизодах. Главных-то ролей по сути и нет… не считая Троих в лодке.
– Что тут можно ответить, – задумчиво сказал Андрей, протягивая мне опустевший стакан, а когда я обновил его содержимое, продолжил, – профессия актера, к сожалению, напоминает роль женщины во взаимоотношениях с мужчиной. Сидишь и ждешь, пока тебя под венец позовут – инициатива наказуема и там, и тут. Вот не зовут Александра Анатольевича на главные роли и ничего тут поделать нельзя…
– А денег много это кино приносит? – расхрабрилась Нина на такой скользкий вопрос. – По сравнению с театром, например.
– Конечно, – не стал запираться Миронов, – несравнимо больше… мне за Бриллиантовую руку четыре тыщи выплатили. За Соломенную шляпку – все пять. А театр… ну что театр… место постоянной работы – двести рэ плюс премии иногда. Плюс гастроли, там тоже что-то добавляется.
– А возвращаясь к Ширвиндту, – захотел продолжить тему я, – артист от бога же, комедийный талант у него невероятный, да и коммерческая жилка, насколько я знаю, имеется. Почему бы ему самому не замутить что-то такое? Что приносило бы дополнительный доход и способствовало продвижению его личности в массы?
– О чем ты? – не понял Миронов, но ответить я ему не успел – зазвонил черный эбонитовый аппарат, стоящий на краешке кухонного стола.
– Пардон, – извинился я, снимая трубку.
Выслушал, что мне там сказали и извинился ещё раз:
– Срочные дела, коллеги – вынужден вас оставить на некоторое время.
Госпиталь, где-то в Тихом океане
– Mike, he seems to have woken up! (Майк, он кажется очухался) – это было первое, что я услышал, когда пришел в себя на больничной койке.
А приключения-то продолжаются, подумал я, кажется попал я не совсем в нашу советскую больничку, судя по этой фразе – тут Майка какого-то поминают, в наших лечебных заведениях таких не водится. А ко мне тем временем склонился гражданин в белом халате и с совершенно лысой головой.
– Эй, как тебя там! – бесцеремонно потряс он меня за плечо, – как дела?
– Петр я, Питер то есть, – прохрипел я ему в ответ и добавил, – спасибо, пока живой… а где это я?
– Авианосец «Дуайт Эйзенхауэр», военно-полевой госпиталь номер два, а я госпитальный санитар Майкл Джексон, – сообщил он мне.
– Ни хрена себе, – вырвалось у меня, – тот самый Майкл Джексон?
– Не, не тот, – потряс он головой, – просто в Америке очень много Джексонов. Голова не кружится? – продолжил он опрос.
– Немного, – признался я, – а как я сюда попал?
– В результате спасательной операции, – сообщил он, усаживаясь рядом, – когда это ваше корыто взлетело на воздух, мы начали вылавливать из воды, кого смогли. Ты одним из выловленных оказался.
– А второй корабль, – спросил я, – который русский – он чего делал?
– То же самое, – хладнокровно отвечал Майк, – думаю, двух наших ребят они к себе забрали. Ну ничего, скоро поменяемся.
– То есть здесь еще кто-то из русских имеется? – ухватил я эту нить из его рассуждений.
– Конечно, еще четверо, одна из них женщина.
– И где эти четверо?
– Трое в соседнем отсеке, – пояснил этот санитар, – а женщина на корме.
– Понятно, – буркнул я, хотя понятного здесь было очень мало. – Поговорить-то с ними можно?
– Нельзя, – отрезал он, – не сегодня во всяком случае.
Я немного подумал и сформулировал следующий вопрос:
– А какие у меня повреждения?
– Сотрясение мозга и перелом правой руки, – ответил тот, ткнув пальцем в мою руку.
И действительно, только сейчас я заметил, что она в гипсе.
– А когда нас поменяют?
– Сначала с вами побеседует наша служба безопасности, а потом уже определимся и с обменом, – любезно просветил меня Майк. – Ты пока лежи и не дергайся, вредно для здоровья дергаться. А к вечеру тебя посетит офицер безопасности.
– А пожрать мне дадут чего-нибудь? – задал я главный вопрос.
– Это без проблем, – Майк поднялся, заглянул в открытую дверь отсека и сделал какой-то знак невидимому собеседнику.
Через минуту мне привезли на тележке вполне сносный завтрак… или обед… но не ужин – сказано же было, что безопасники вечером придут, значит это не вечер.
– Спасибо, Майк, – довольно искренне поблагодарил его я и добавил еще один моментик, – а газеты тут у вас есть какие-то? Новости почитать чтоб…
– Ты сам подумай, – наставительно ответил он, – какие могут быть газеты посреди Тихого океана… есть местная газетка, освещает деятельность нашего корабля и называется «Эйзенхауэр ньюс» – ее могу принести.
– Ну хотя бы, – поморщился я, – если нетрудно, то принеси – на безрыбье и рак рыба.
На английском эта поговорка звучала так – Better a small fish than an empty dish. А газетенка оказалась весьма любопытной, на аналогичные советские типа «На страже Заполярья» или «Крылья Отчизны» походила очень мало. Первая полоса была посвящена предстоящим учениям под названием «FleetEx’83», в которых должны были принять участие аж три авианосца… ну детали конечно тут не раскрывались, но в общем и целом было понятно, что затея эта очень серьезная, включает маневры вдоль советской экономической зоны и даже условное бомбометание по территории условного противника.
Перелистываем… вторая страница – будни боевой и политической подготовки US Navy. Мутные фотографии бравых вояк на фоне чего-то железного. Проценты выполнения личных планов по подразделениям.
Третья страница – новости остального мира… так, маленькая заметочка про корейский боинг… прочитал три раза и ничего не понял. Информация была предельно размыта и разбавлена дежурными выпадами по отношению к ужасной советской военной машине. А вот то, что товарищ Рейган по этому поводу сказал, было в двух последних абзацах… радует хотя бы то, что выражение «империя зла» никак не прозвучало.
И последняя страничка… письма родственников, объявления по купле-продаже, погода на неделю… про корейский десантник и про нас четверых конкретно ни звука. Доел пищу (круто сваренное яйцо, манная каша и стакан кофе с молоком), отложил газетку в сторону и стал смотреть в иллюминатор за неимением других объектов, привлекающих внимание…
Безопасник явился в шесть вечера местного времени, судя по хронометру, висевшему на стенке. Он вежливо поздоровался, представился уоррент-офицером Питером Вачовски (поляк что ли), открыл блокнот на чистой странице и начал:
– Имя, год и место рождения, национальность, образование, место работы?
– Петр Балашов, – начал отвечать я.
– Тоже Питер? – слегка изумился он, – бывает и такое. Но ты продолжай, я записываю.
– 23 года, русский, родился в Нижнереченске, закончил политехнический институт по специальности «радиотехника», там же и работаю – в Институте прикладных проблем.
– Что делал на Камчатке? – задал Питер следующий вопрос.
– Участвовал в экспедиции нашего института, – ответил я и, не дожидаясь уточнений, сам рассказал чего мы там исследовали, – внутренние океанические волны были целью наших экспериментов.
– Знаем мы ваши волны, – ухмыльнулся он, – радар вы налаживали в Березовой бухте. Но ладно, об этом не будем. Ты откуда английский так хорошо знаешь? – перепрыгнул он вдруг.
– Затрудняюсь с ответом, – пожал плечами я, – наверно лингвистические способности хорошие – вот и выучил.
– ОК, – задумался на секунду этот Вачовски, – как ты попал на корейский десантник?
Третий раз об этом спрашивают за последние дни, подумал я и со вздохом начал отвечать:
– Наш самолет маршрута Ключи-Магадан потерпел аварию возле одного из островов Курильской гряды…
– Какого именно острова? – перебил он меня.
– На нем написано не было, – огрызнулся я, – но примерно мы его определили, как Симушир. Все пассажиры и экипаж остались живы при этом… и два дня мы провели на острове, спасать нас так никто и не прилетел…
– Ты продолжай, – подогнал мои мысли Питер, – я внимательно слушаю.
– И вот на вторую ночь на этом острове, когда мы у костра грелись, – историю с бандитским вертолетом я и тут решил опустить, лишнее это, – нас нашел этот самый десантник… он прямо на пляж причалил, и корейские ребята забрали нас с собой. Ночь мы в трюме провели.
– Так, – почесал он в затылке, – а откуда корейский военный корабль взялся возле Курильского острова?
– Понятия не имею, – честно признался я, – сам задавался этим вопросом, но ни одного ответа на него не придумал. Просто взялся и все тут…
– И что случилось утром? – перевернул он страницу блокнота.
– Ни одного человека из команды корабля мы утром не обнаружили, – сказал я, – пусто было во всех помещениях, которые мы обследовали. Ну то есть потом-то мы нашли, куда они делись, но это уже через сутки.
– И куда они все делись?
– На корму, в помещение какое-то большое – там они и лежали все вповалку без признаков жизни, – честно рассказал я.
– Вам это привидеться не могло? – задал он вдруг такой странный вопрос, – ну что они там лежали.
И я понял его намек на лету.
– Вполне могло, мистер Вачовски, – не моргнув глазом ответил я, – во всяком случае под присягой я этот факт утверждать не возьмусь.
– Ок, – еще раз сказал дознаватель, – в общих чертах мне все ясно. Ты будешь находиться в этом госпитале еще день-два, а затем… затем по обстоятельствам – либо передадим тебя советским властям… – и он замолчал.
– А второй вариант какой? – вежливо поинтересовался я.
– Потом узнаешь, – отрезал он, – а сейчас вот что, Питер Балашов – ты вставать уже можешь?
– Не пробовал, – ответил я и сделал попытку подняться – как ни странно, но она прошла довольно гладко, слегка пошатывало меня, но не сильно – Получается, что могу.
– Тогда вот что, у нас на корабле никто толком русского языка не знает, так что предлагаю тебе поработать переводчиком у остальных ваших ребят, которых мы в море подобрали. Я сейчас их опрашивать буду.
– А что мне за это будет? – на автомате вырвалось у меня.
– А что тебе надо? – ответил он вопросом на вопрос.
Я задумался на секунду, а потом выдал:
– Посмотреть новости по телевизору. У вас ведь тут наверняка ловятся какие-то каналы…
– Договорились, – улыбнулся он, – только сначала перевод, а потом новости.
И он поддержал меня за локоть, и мы так вдвоем вышли в длиннейший коридор, теряющийся вдали как справа, так и слева.
– Нам сюда, – показал направление он, и мы переместились вправо примерно на пятьдесят метров и на два десятка дверей.
Навстречу нам попалась странная пара, одетая в военную форму, мужчина в годах и девушка-блондинка. И я с ужасом опознал в мужчине Наумыча, а в девушке Оленьку… при этом Наумыч еще и подмигнул мне. Закрыл глаза, потряс головой, снова открыл… фу, показалось – ничего общего, кроме бороды у мужика и цвета волос у девушки они не имели.
– Ты чего, голова кружится? – поинтересовался Вачовскм.
– Да, было немного, – не стал отпираться я, – но уже прошло. Можно двигаться дальше.
И мы зашли в еще одно помещение с табличкой «Military field hospital №3». А внутри там стояли уже не две койки, как у меня, а целых четыре штуки. И на них лежали и сидели наш капитан… ну бывший, конечно, капитан… Ираклий, мой дружбан Серега и Виталик-радист с золотого прииска. Четвертая койка была свободной.
Срочные дела на Кутузовском
Как вы наверно и сами все догадались, звонила Галина Брежнева и предложила она немедленно подняться сами понимаете к кому на четвертый этаж. Поднялся, причем немедленно… подвергся небольшому обыску на входе и был допущен в сияющие чертоги града на холме.
– Папа хочет с тобой поговорить, – заявила мне с порога Галя, – так что иди давай и говори… только поаккуратнее там, – зачем-то добавила она в конце.
– Значит, это со здоровьем не связано? – уточнил я.
– Нет, не связано, – подтвердила она, – иди уже, а то он ждать не любит.
И я зашёл все в ту же маленькую спальню в самом конце его необъятной квартиры – Ильич лежал там на диване в полосатой фланелевой пижаме в очках и читал газету. Известия, как я разглядел, а не Правду почему-то.
– Аааа, – сказал он, скосив взгляд на меня, – пришел… ну садись, побеседуем.
Я послушался и сел на стул рядом с диваном по стойке смирно, только что под козырек не сделал.
– Добрый вечер, Леонид Ильич, как здоровье? – спросил я, чтобы не молчать.
– Налаживается, – буркнул он, – твоими молитвами в том числе. Я вот что хотел сказать… – и он взял тяжелую мхатовскую паузу, вот честное слово не меньше полминуты.
– Вот ты, как лицо незаинтересованное и далекое от наших кремлевских интриг, скажи – что там в глубинке про нас думают? Про руководство страны и про меня лично?
– Хм… – чуть не подавился я, не ожидал такого вопросика на засыпку, – разное думают, Леонид Ильич…
– Можешь звать меня дядя Лёня, – милостиво разрешил он.
Вот же племянничек отыскался, подумал я, но решил не скрывать фактов:
– Страна у нас большая, проблем и нерешенных вопросов хоть отбавляй, так что иногда поругивают, если честно… анекдоты опять же рассказывают…
– Знаю я про эти анекдоты, – поморщился он, – некоторые совсем похабные.
– Есть и такие, – ответил я, – но если смотреть вглубь, то ведь про непопулярных личностей и персонажей анекдотов не слагают. А про Василия Ивановича, Штирлица, чукчей и про вас слагают, причем сотнями.
– В хорошую компанию я попал, – усмехнулся Брежнев, – Штирлиц, чукчи и я. Ну ладно, хватит про анекдоты – расскажи лучше про себя, давно я не беседовал с людьми из народа.
– Это пожалуйста, – не стал упираться я, – мне 22 года, только что закончил политехнический институт, работаю а Институте прикладных проблем в Нижнереченске…
– Аааа, это куда мы этого неуемного академика сослали, – припомнил он, – вместе с его стервозной бабой.
– Точно, где-то у нас они оба живут, – подтвердил я и продолжил о себе, – так вот, семья у меня неполная, отец умер, когда мне 3 года было…
– От чего? – поинтересовался Ильич.
– Говорили, что простудился на учениях, он у меня военным был, да так и не вылечился… – кратенько высказался я, – так что живу с матерью, она учительница. Вкратце вроде все… как говорят в армии – «доклад закончил».
– Сколько ты там получаешь в этом своем институте? – задал такой неожиданный вопрос Брежнев.
– Ставка 130 рублей, плюс разные надбавки плюс вредность 15% – итого на руки около двухсот выходит. Жить можно.
– А с квартирным вопросом у тебя все хорошо? – продолжил он бомбить меня бытовухой.
– Сейчас мы с мамой живем в однушке… сталинка, потолки высокие, кухня огромная. Пока хватает, но когда женюсь, наверно надо будет что-то предпринимать…
– А откуда у тебя эти способности взялись? – перешел он к более предметным вещам.
– А вам разве не рассказывали? – удивился я, – ну тогда могу ввести в курс дела – у нас в институте есть такой стенд под условным названием «Крот»…
– Крот? – удивился Брежнев, – это который под землей норы роет?
– Да, он самый… почему его так назвали, не знаю, возможно потому что тоже под землей, метров на десять ниже уровня улицы.
– Продолжай, – подогнал он меня.
– Так вот – я был одним из участников экспериментальной программы по этой теме. И вот в один прекрасный день, когда сидел и паял какой-то модуль, что-то на этом «Кроте» пошло не так… сигнализация завыла, лампочки замигали. Нас всех заперли в своих лабораториях и выпустили только через час-полтора. А на следующий день я и обнаружил у себя необычные возможности…
– И как ты это обнаружил?
– Монеты стали к рукам прилипать. А потом мать вылечил, как меня заверил хирург из 40-й больницы.
– От чего ты ее вылечил?
– От онкологии, Леонид… то есть дядя Леня, от нее, родимой. А потом пошло-поехало…
– Интересная история, – задумался Ильич, – а не боишься, что эти способности как пришли к тебе, так и обратно утекут?
– Боюсь, дядя Леня, – честно признался я, – но если смотреть на вещи шире, то ничего ведь страшного со мной не случится, верно? Вернусь в свой родной ИППАН и буду паять модули для научных исследований.
– Ты вот что… – перешел он в сидячее положение, – пока у тебя эти способности на месте, давай-ка полечи меня от чего-нибудь.
И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.
– А давайте я вам речь поправлю, Леонид… то есть дядя Леня – вы же государственный человек, речи произносите каждую неделю, совсем же не дело так невнятно бормотать при этом…
– Это застарелая болячка, – признался он, – ну если сможешь, то займись, я не против…
Я с трудом, но припомнил основные версии, почему Ильич так сильно шепелявил и путался в словах. Их, кажется, штук пять было. Главная – это хреновые протезы, которые мало того, что мешали языку, так еще и постоянно норовили слететь. Инсульт, как причину этого затруднения, категорически опроверг тот же Чазов – не было у Брежнева никаких инсультов, один только инфаркт еще в 50-х годах. Далее по убыванию шло ранение в челюсть во времена Малой Земли (очень маловероятная причина), воспаление слизистой из-за чрезмерного курения, излишнее потребление седативных средств и пародонтоз, который генсек так и не удосужился вылечить за все время своего генсекства. Ну что же, сказал я сам себе, назвался груздем – не говори допустим. Для начала диагноз поставим…
– Повернитесь боком, пожалуйста, – попросил я его.
– Так? – он сделал пол-оборота к окну.
– Нормально, – ответил я, – не шевелитесь примерно с полминуты.
Через положенные полминуты я разрешил ему сесть прямо и начал допрос:
– Так когда, говорите, это затруднение возникло?
– Ты знаешь, – задумался он, – лет 10 назад наверно… при Никите у меня все хорошо с речью было и потом на 23 и 24 съездах я доклады спокойно делал… значит после 71-го года.
– Тогда мы так и запишем, – задумался я, – а зубные протезы вам когда поставили?
– Не помню точно… – даже немного растерялся Брежнев, – самые первые еще в 60-х… а самые последние года три назад.
– Я краем уха слышал, что для исправления этого дела даже привлекали Давиташвили, – всплыл такой факт у меня в мозгу.
– Это Джуну что ли? Да, приходила она пару раз, но никаких улучшений после этого не последовало.
– Ладно, – вздохнул я, – попытка, как говорил Лаврентий Палыч, это еще не пытка – попытаюсь сделать что-нибудь чуть лучше Джуны. Ложитесь на спину, дядя Лёня…
Тут в дверь заглянула встревоженная Галина, но Ильич только махнул ей рукой – скройся, мол, тут все идет по плану. Она и исчезла опять. А я сел на стул и снова пораскинул мозгами… а, была – не была, пойдем для начала по пути наименьшего сопротивления, бритву Оккама у нас пока никто не отменял.
––
Через десять минут я закончил процедуру, сказал Ильичу, чтоб расслабился, но сигарету по его просьбе не дал.
– Отвыкайте, дядя Леня, – строго ответил я ему, – вредная это привычка… и глупая. Леденец не пробовали сосать? Вроде помогает в таких случаях…
Тут я заверил, что повторю процедуру завтра или послезавтра, а он ответил, что завтра переезжает на ближнюю дачу в Заречье… ну как-нибудь договоримся, добавил Ильич. Тут уже твердой походкой вошла Галина вместе с дежурной медсестрой, она и заявила, что папе надо отдохнуть. Я намек понял и откланялся.
– Подожди, – нагнала меня Галя в прихожей, – вот тебе подарочек от меня лично.
И сунула мне в руки картонный прямоугольник, на котором синим цветом было крупно написано «Секция №200».
– Знаешь, что это? – спросила она.
– Слышал, – буркнул я, – в ГУМе на первом этаже, если не ошибаюсь.
– Не ошибаешься, – ухмыльнулась она, – пропуск на двух человек, но одноразовый.
– Там ведь надо бы финансы приличные иметь, чтобы впустую заход не получился, – сказал я.
– Не беда, – махнула рукой она, – я позвоню – все покупки на мое имя запишут, а ты отдашь потом, когда раскрутишься.
На этом я окончательно покинул владения генсека и спустился на свой второй этаж.
– А Андрюша уже ушел, – сообщила мне с порога Ниночка, – дела у него, сказал, срочные. Оставил вот подарочек.
И она протянула мне два синеньких билета, я посмотрел на них, подумал, что сегодня какой-то подарочный день, и задал сразу три вопроса:
– В сатиру? На сегодня? Что там дают?
– «Фигаро» дают, – радостно ответила она сразу на все вопросы разом, – третий ряд в центре, места королевские.
– У нас еще есть… – я посмотрел на часы, – еще полтора часа до начала. Предлагаю прогуляться по вечерней Москве.
– Я-то не против, – скромно опустила глаза Нина, – а вот твои новые работодатели против не будут?
– Все свои служебные функции я на сегодня выполнил, так что с этой стороны претензии вряд ли возникнут, – сообщил ей я.
И мы в очень быстром темпе собрались для вечерней прогулки по вечерней столице.
––
Лишние билетики в театр начали спрашивать еще на эскалаторе станции «Маяковская» – популярный театр, популярные актеры, знаковая постановка, так что все объяснимо. А на ступеньках перед входом стояла и гудела приличных размеров толпа. Раздеваться не пришлось, потому что день был теплый и мы оба без верхней одежды прибыли. Так что проследовали сразу в зрительный зал.
– Никогда в этом театре не была, – призналась Нина.
– Можно подумать, что в других театрах ты завсегдатай, – ухмыльнулся я.
– А ты не подкалывай, – ткнула она меня локтем в бок, – театрал нашелся. В Советской Армии один спектакль смотрела, «Горе от ума» – что съел?
– Извини, не подумавши ляпнул, – честно признался я и начал вспоминать, где же я побывал в своем предыдущем пришествии в этот мир.
Оказалось, что много где, даже на Таганке, но уже без Высоцкого, конечно. «Вишневый сад» там давали в авангардной интерпретации – садовник был здоровым, лысым и в кожаной куртке. И он периодически выходил на сцену и молотил руками по жестяным декорациям, получался такой гром… символизирующий наступление новых времен очевидно. И еще в Современнике смотрел Пигмалиона, там Гафт в роли профессора Хиггинса обучал приличным манерам Лизу Дуллитл в лице Яковлевой-интердевочки. А в Ленкоме видел современное прочтение Островского в пьесе «Мудрец»… на сцену там живой автомобиль выезжал.
Мои воспоминания прервала Нина:
– Смотри, Ширвиндт – как живой!
Ширвиндт и все-все-все
– Почему «как»? – спросил я её, а на сцене тем временем зазвучала музыка Моцарта из одноименной оперы..
– Потому что, – отмахнулась она, – настоящий граф Альмавива, пробу некуда ставить.
– А ты знаешь, – склонился я к её уху, – что сначала графа играл Гафт?
– Не, – ответила она, – не знаю – наверно тоже неплохо было. А почему больше не играет?
– У него с режиссером что-то там произошло неприятное, вот он и ушел в другой театр. Но Ширвиндт его достойно заместил.
– А вот и Андрюша, – прокомментировала она появление графского слуги, – а почему он Фигаро, что это значит?
– По-моему, – начал вспоминать я, – это имя придумал сам Бомарше, когда писал первоисточник. Там какие-то аналогии со словом «пикаро» вроде просматриваются, «пикаро» по-испански это плут, мошенник, хитрец. Во Франции, кстати, есть ежедневная газета «Фигаро», довольно популярная, типа нашей «Комсомольской правды».
– Ясно, – некоторое время мы вникали в действо на сцене, а потом Нина бросила такую ремарку, – а вот подруга Фигаро немного старовата для него… да и для графа тоже – что-то не верится в такую пламенную страсть у них обоих.
– Ну что тут поделаешь, – вздохнул я, – нет в Сатире молодых актрис достойного уровня, вот и взяли Корниенко.
Тут на нас зашикали сразу справа и сзади – мол, не мешайте наслаждаться высоким искусством, мы и замолчали благоразумно до самого антракта. А в антракте я повел Ниночку в буфет – надо ж всю культурную программу целиком выполнить. Отстояли небольшую очередь, сели за столик с двумя бокалами шампанского и какими-то пирожными.
– Мне нравится, – сообщила Нина, отхватив здоровенный кусок эклера, – а Андрюша вообще звезда. Ширвиндт ему совсем немного уступает… странно только, что Державина они не задействовали.
– У него, – ответил я, – насколько я знаю, были некоторые разногласия с главрежем по поводу «Кабачка 13 стульев». Плучек считал, что это пошлая и бездарная передача, даже просил министерство культуры прикрыть ее. Ну а Державин был как бы олицетворением этой пошлости и бездарности.
– Но сейчас-то его прикрыли, – растерянно ответила Нина, – года два уже нет никаких 13 стульев…
– Ну да, – согласился я, – в связи с польскими событиями закрыли. Но тут как в известном анекдоте – ложечки нашлись, а осадочек остался. Вот и не дают сильных ролей Михаилу Михайловичу… зато уж в дуэте с Ширвиндтом он отрывается по полной программе.
А тут и звоночек об окончании антракта прозвучал, и мы вернулись на свои места в третьем ряду. По дороге в партер ко мне неожиданно обратился один товарищ с повадками начинающей богемы:
– Петр Петрович? – спросил он меня.
– Точно, – ответил я, не узнавая спрашивающего. – Чем обязан?
– Андрей Александрович просил вам передать записку, – и он вложил мне в руку свернутый листочек из школьной тетрадки.
– И чего там написано? – заинтересованно спросила меня Нина, когда мы уселись на свои места.
– Сейчас узнаем, – и я развернул листочек и прочитал написанное кривыми каракулями, – нас приглашают после спектакля за кулисы. Поговорить.
– Отлично, – обрадовалась Нина, – всю жизнь мечтала посмотреть, как оно там устроено, закулисье.
– На самом-то деле, – сообщил я ей, – ничего особенно интересного там нет – суета, беготня, пыль на декорациях и еще это… суровая грызня за место под солнцем. Как у пауков в банке, короче говоря, там все устроено.
– Ну так есть же за что бороться, – мудро рассудила Нина, – победитель получает все… и славу, и деньги, и место под этим самым солнцем… и даже право первой ночи, как граф Альмавива.
– Наверно ты кругом права, – вздохнул я, – первая ночь идет в комплекте со всем остальным. Скоро узнаем обо всем этом из первых уст…
––
Спектакль оказался неожиданно длинным, добрых три часа шел, не считая антракта, так что поклоны и вручение цветочков закончилось уже далеко за десять вечера. Все дружно пошли в фойе, а мы немного подождали и отправились искать вход в закулисье театра сатиры. Интуиция привела меня к служебному входу, который был где-то недалеко от буфета. Там сидела суровая вахтерша.
– Вам чего, молодые люди? – сурово смерила она взглядом нас обоих.
– Ничего особенного, – отвечал я, – пригласили вот поговорить, – и я протянул ей листочек с каракулями.
Он надела очки, вчиталась, шевеля губами, а потом сказала:
– Направо и после второго поворота третья дверь.
– Ну вот, – заметил я Нине, – тебе и закулисье – наслаждайся.
– Тут одни двери и даже никто не бегает и не интригует, как ты обещал, – капризно надула она губы.
– Не так быстро, – охладил ее пыл я, – будет тебе и дудочка, будет и свисток. Со временем. О, это кажется то, что нам надо, – продолжил я, уткнувшись в табличку с надписью «А.А.Миронов, А.А.Ширвиндт», – стучим?
И я вежливо стукнул в эту дверь три раза.
Изнутри тут же раздалось зычное «Заходи, не бойся!», и я робко потянул дверь на себя – на нас пахнуло смесью неожиданных запахов, от табака до одеколона, возле огромных зеркал справа сидели двое немолодых и усталых мужчин.
– О, Петя и Нина, – сказал повернувшийся к нам Миронов, – как вам спектакль?
– Волшебно, – взял я на себя управление беседой, – редко, когда встретишь такое точное попадание в тему.
– Ты бы хоть познакомил нас, – подал голос Ширвиндт, – а то неудобно.
– Александр Анатольевич, – сказал Андрей, – он же граф Альмавива. А это Петя и Нина, Петя у нас восходящая звезда нетрадиционной медицины.
– Как Джуна что ли? – уточнил тот.
– Ну почти, – согласился Миронов, – с некоторыми отклонениями. Кстати вас надо бы с ней познакомить, с Джуной.
– Не откажусь, – сразу согласился я, – но говорят, что она тяжеловата в общении…
– Врут, – веско заметил со своего кресла Ширвиндт, – с кем захочет, она общается вполне нормально. И кого же ты уже успел вылечить, Петя? – проявил он некоторый интерес к моей персоне.
Я было открыл рот отвечать, но Андрей опередил меня.
– Меня, например. А еще Чазова и Леонида Ильича.
– Иди ты, – усмехнулся Ширвиндт и обратился уже непосредственно ко мне, – что – правда генерального секретаря исцелил?
– Не то, чтобы совсем уж, – замялся я, – но начал этот процесс, да.
– Это дело требуется отметить, – вконец развеселился Анатольевич, вслед за чем из шкафчика под зеркалом появилась бутылка армянского коньяка, а из ниши слева был выдвинут низенький столик на колесиках. После тоста Андрея «будем» Ширвинд продолжил свою тему.
– От чего ты его лечил, я уж не буду спрашивать…
– А я бы и не сказал, – смело перебил я его, – врачебная тайна, то-сё…
– Спрошу другое, – внимательно посмотрел на меня он, – какой он вблизи, Леонид Ильич наш? А то мы видим его только издали – на трибуне мавзолея да на съездах.
– Это пожалуйста, – ответил я, – вблизи это старый и уставший человек, который давно хочет на пенсию, а его не пускают.
– Я бы отпустил, – сказал Миронов, – надо иногда свежую кровь в руководящие кадры добавлять.
– Я бы тоже, – согласился я, – но там могут случиться разные недокументированные особенности, о которых мы не знаем… вполне может и так быть, что свежую кровь пустят не только в руководстве, а и вся страна этой кровью умоется.
– Что-то ты очень пессимистичен для своего юного возраста, – еще более внимательным взглядом осмотрел меня Ширвиндт. – Да, а что это твоя красивая подруга все молчит и молчит, – неожиданно обратился он к Нине.
А она тут же и высказала все, что накопилось.
– Я вас внимательно слушаю, – сказала она, скромно потупив взгляд в пол, – а так-то я считаю, что женщина должна подавать голос в исключительных случаях.
– Ну вот считай, что такой случай настал, – усмехнулся Миронов.
– Хорошо, – приняла она более свободную позу и выдала, – мне почему-то кажется, что Сюзанну могла бы сыграть немного более молодая актриса.
– О как, – озадачился Ширвиндт, – Корниенко для тебя, выходит, устарела.
– Да, именно так, – подтвердила Нина. – Не очень верится в пламенную страсть двух таких шикарных мужчин к ней.
– Понятно… – побарабанил пальцами по столу Миронов, – но мы тут ничего поделать не сможем – во-первых, это решение режиссера, а во-вторых, у нас просто нет молодых актрис, которые справятся с этой ролью.
– Однако, – вспомнил он вдруг после второй выпитой рюмки, – у Пети были какие-то идеи относительно тебя, мой дорогой коллега, – и он выразительно посмотрел на Анатольевича.
– Да ну, – деланно изумился тот, – ну давай, Петя, жги – с большим интересом ознакомлюсь с твоими идеями.
Я невооруженным глазом видел, что Ширвиндт тупо издевается и надо мной, и над моими виртуальными идеями, но решил не обращать на это внимания… пусть его, а я таки выскажу, что хотел, пусть съест, если сможет.
– Мы с Ниночкой недавно беседовали относительно вашей кинокарьеры, Александр Анатольевич, – так начал я.
– Да ты что? – еще более язвительно ответил он, – и что там с моей кинокарьерой?
– Хреновая она, Анатольич, – перешел я на более приземленный язык, – скрипит, как несмазанная телега на разбитой дороге в Нечерноземье где-нибудь.
Ширвиндт сглотнул слюну, но сказать ничего не решился, поэтому я продолжил.
– Главных ролей раз-два и обчелся, да и на неглавные зовут довольно редко – правильно? По глазам вижу, что правильно. А это значит что?
– Что? – одновременно как спросили оба эти артиста.
– Надо брать руль управления в свои руки, вот что, и ковать свое счастье самостоятельно, – ответил им обоим я.
– Может, ты меня на главную роль куда-то позовешь? – съехидничал Ширвиндт.
– Может, и позову, но это не в ближайшем будущем, – серьезно отвечал ему я, – стратегически, так сказать. А тактически лично я бы, если б вдруг у меня аналогичная ситуация возникла, поступил так… но сначала маленькое отступление, если позволите…
