Проблемные регионы ресурсного типа. Азиатская часть России

1.6. География России – лучшее объяснение неудач!

На исходе века настало время переосмыслить итоги либеральной реформы. Показательно, что одна из наиболее объективных работ в этом ключе «Реформа и судьба России» [Leijonhufvud, Craver, 2001] начинается с констатации двух фактов российской действительности 2000 г.: половинное сокращение ВВП против дореформенного и сокращающееся население. Авторы статьи А. Лионхевэд и Е. Крейвер последовательно сопоставили ожидания либеральных реформаторов и последовавшие разочарования и увидели, например, что совершенно необходимо было учитывать сложившуюся структуру советской экономики и системы управления, которые почему-то считались хорошо изученными. Авторы не одиноки в своей озабоченности тем, что «неспособность предвидеть ход событий была так широко распространена» среди экономистов, что в России их ожидали сплошные сюрпризы. Некоторых американских экономистов и до сих пор беспокоит очевидный «крах американской советологии в области экономики», проявившийся в неспособности верно оценивать и предвидеть развитие советской экономики на протяжении 50 лет [Wilhelm, 2003].

И вот в 1997 г. Дж. Сакс неожиданно открыл для себя роль географического фактора, который был решительно отвергнут ранее в ходе открытых дебатов 1991–1992 гг. о применимости польского опыта шоковой терапии к России. П. Рутланд с некоторым злорадством отмечает, что «даже Саксу, адвокату стремительной либерализации российской экономики, пришлось признать неоспоримую истину из «Богатства народов» Адама Смита, что перевозка товаров морем значительно дешевле, чем по суше. С помощью корреляционного анализа Сакс показал, что близость к океану является решающим фактором в объяснении долгосрочных темпов ВВП» [Rutland, 2000, c. 261].

В 2002 г. экономист (не географ) Аллен Линч заявил, что либеральная реформа была предложена стране с «нелиберальной географией». Находясь под обаянием литературного таланта А. Паршева, шотландский ученый обильно его цитирует и приводит его знаменитую таблицу сравнительных издержек производства в разных странах (которая являлась цитатой из В. Андрианова [Андрианов, 1997], который в свою очередь не счел нужным раскрыть источники расчетов своей таблицы). Он достаточно мрачно оценивает «специфически российские аспекты экономической географии, такие как суровость климата, расстояния (включая непропорциональное размещение населения относительно ресурсов), преобладание затратного сухопутного транспорта над дешевым морским транспортом, которые делают издержки производства в России кратно превышающими мировые. В результате А. Линч приходит к выводам, которые звучали бы абсолютной крамолой десять лет назад: «даже эффективная и некоррумпированная экономика России не смогла бы преуспевать в строго либеральных условиях без государственных структур и государственной политики, направленной на компенсацию того ущерба, который причиняет России ее экономическая география». Более того, «государство должно играть центральную роль в экономическом развитии России» [Lynch, 2002].

Эта статья привлекла такое внимание руководителей семинара «Источники и ограничения силы России», проходившего в 2002–2003 гг. в Институте национальных стратегических исследований США, что они пригласили к себе известного британского географа Майкла Бредшоу, который с удовлетворением отметил, что «география снова в моде». Признавая наличие региональной науки в России и зная поэтому работы А. Г. Гранберга, М. Бредшоу представил убедительную картину нарастающего неравенства между регионами в условиях экономического спада 1990-х гг., что послужило для него поводом еще раз постулировать основные либеральные посылки анализа региональной динамики России: «Процессы пространственной реструктуризации являются составной частью более широкого процесса системной трансформации. Неудивительно, что были выигравшие и проигравшие… Современная экономическая география России является пережитком советского прошлого, на котором строится новая рыночная экономика. Проще, вследствие самой природы советской системы – слишком много предприятий и людей делают не то, что следует, и не там, где следует. Этот факт налагает политические и социальные ограничения на то, что можно сделать, и является ключевым в объяснении неполадок российской трансформации. Возможно, потребуются десятилетия созидательного разрушения, для того чтобы перечертить карту российской экономики» [Bradshaw, 2002]. Что до роли государства в этом процессе, то для М. Бредшоу она не представляется столь же ясной, как возрастающая роль крупного российского бизнеса и сил глобализации. Справедливо констатировав, что в России нет заслуживающей упоминания региональной политики, а последние изменения в налоговой системе сократили возможности регионов решать свои проблемы, либеральный ученый все же предостерег от усиления роли государства, которое, как он опасается, может в стратегических целях вернуться к политике поощрения заселения периферийных регионов.

Итак, ответ на щекотливый вопрос об ответственности найден. Теоретические основы анализа устояли, а порочным оказался объект исследования – «неправильная страна неправильной формы», которой и посвящены почти 300 страниц «Сибирского проклятья».