Огнем и мечом

Глава XIV

Войска, проехав Константинов, остановились в Росоповцах, так как князь рассчитывал, что Корицкий и Осинский, получив известие о взятии Полонного, должны отступить на Росоловцы; а если неприятель погонится за ними, то наткнется на княжеское войско, как на мышеловку, и будет разбит. Предположение это отчасти оправдалось. Войска заняли позиции и спокойно ожидали битвы. Крупные и мелкие отряды были разосланы во все стороны. Князь с несколькими попками остановился и ждал в деревне; к вечеру татары Вершула дали ему знать, что со стороны Константинова приближается какая-то пехота. Вишневецкий; окруженный офицерами, вышел посмотреть на это войско, которое трубными звуками возвестило о своем приближении; полки остановились перед деревней, а два полковника подошли к князю, предлагая ему свои услуги. Это были Осинский и Корицкий Увидев Вишневецкого с его штабом, они смутились и, низко поклонившись, ждали, что он им скажет.

– Фортуна непостоянна и смиряет гордых. – сказал князь. – Вы не хотели прийти по нашему приглашению, а теперь приходите сами.

– Ваша светлость! – сказал смело Осинский. – Мы всей душой желали служить под вашей командой, но это было строго воспрещено; теперь пусть тот отвечает за последствия, кто запрещал нам это, а мы просим прощения, хотя и не виновны, ибо, как военные, мы должны были повиноваться и молчать.

– А теперь князь Доминик отменил свой приказ? – сказал князь.

– Приказ не отменен, но уже не обязателен, так как единственное спасение наших войск в руках вашей светлости. Теперь под вашим предводительством мы хотим Жить и умереть.

Слова Осинского произвели хорошее впечатление на князя и окружавших его офицеров. Это был храбрый воин, несмотря на молодость, – ему было только около сорока лет, но он уже приобрел известность в иностранных войсках Каждый с удовольствием смотрел на него. Высокий, стройный, с зачесанными кверху рыжими усами и со шведской бородкой, он всей своей фигурой напоминал полковника времен Тридцатилетней войны. Корицкий по происхождению был татарин и во многом отличался от своего товарища. Маленького роста, коренастый, с угрюмым выражением лица, он как-то странно выглядел в иностранном мундире со своей восточной наружностью. Корицкий командовал немецким полком и славился мужеством, молчаливостью и железной дисциплиной в отношении солдат.

– Мы ждет приказания вашей светлости, – сказал Осинский.

– Благодарю вас, господа, и с удовольствием принимаю ваши услуги. Я знаю, что солдаты должны повиноваться своим начальникам, и если я послал за вами, то потому, что не знал об этом приказе. Мы вместе переживем и дурное, и хорошее, но надеюсь, что вы будете довольны новой службой.

– Только бы вы, ваша светлость, были довольны нами и нашими солдатами.

– А неприятель далеко?

– Авангард его находится на незначительном от нас расстоянии, но главные силы прибудут только к утру.

– Хорошо. Значит, еще есть время. Велите вашим полкам пройти церемониальным маршем. Я хочу видеть, каких солдат вы привели мне, и много ли можно сделать с ними.

Полковники возвратились к своим полкам, и через несколько минут войско двинулось. Княжеские солдаты высылали, как муравьи, смотреть на новых товарищей. Впереди шли королевские драгуны, с капитаном Гизой, в высоких и тяжелых шведских шлемах. Лошади у них были подольские, но хорошо подобранные и откормленные; солдаты, свежие, бодрые и одетые в светлую, блестящую одежду, резко отличались отшнуренных солдат князя, в оборванных и полинявших от солнца и дождя мундирах. При виде солдат Осинского и Корицкого между княжескими людьми раздался одобрительный шепот. На них были красные колеты, а на плечах мушкеты. Они шли по тридцати в ряд, ровным и твердым шагом.

Все эта был рослый, плечистый народ – старые солдаты, участвовавшие во многих битвах, ловкие, сильные и опытные. Когда они подошли к князю, Осинский крикнул «Стой!» и полк стал как вкопанный: офицеры подняли сабли, а хорунжий поднял знамя, трижды взмахнул им в воздухе и склонил его перед князем. «Вперед!» – закричал Осинский. «Вперед!» – повторили команду офицеры, и полк двинулся дальше. Еще лучше прошел полк Корицкого, к великой радости всех солдат. Иеремия, как отличный знаток военного дела, с удовольствием смотрел на них: пехоты-то ему и недоставало, а лучше этой он не нашел бы во всем свете. Теперь он чувствовал себя сильнее и думал многое сделать с ее помощью. Между тем офицеры разговаривали о различных делах и о солдатах.

– Хороша запорожская пехота, в особенности в битве из-за окопов, – говорил Слешинский, – но эта не хуже той.

– Гораздо опытнее и лучше! – возразил Мигурский.

– Все-таки это тяжелый народ, – прибавил Вершуп. – Я с татарами могу заморить ихв два дня, а на третий перерезать, как баранов.

– Что вы говорите! Немцы – хорошие солдаты.

– Бог в своем милосердии одарил разные нации различными достоинствами, – прибавил Подбипента со своим певучим литовским акцентом. – Я слышал, что лучше нашей кавалерии нет на свете, но зато ни наша, ни венгерская пехота не могут сравниться с немецкой.

!!!Пропущены 2 страницы (291, 292)!!!

– Конечно, видел так, как вижу теперь вас. Он же послал меня в Подолию раздавать его грамоты холопам и дал пернач для защиты от орды, так что от Корсуни я везде безопасно мог проехать. Как только встречался с мужиками или низовцами, сейчас же совал пернач под нос и говорил: «Понюхайте, детки, да ступайте к черту!» Я приказывал везде подавать себе есть и пить; они давали лошадей для проезда, чему я был рад, и смотрел только за бедной княжной, чтобы она отдохнула после таких трудов и страха. Говорю вам, что пока я доехал до Бара, она так поправилась, что люди проглядели все глаза, смотря на нее. Есть там много красавиц, так как отовсюду наехала шляхта, но они так похожи на нее, как сова на жар-птицу. Если бы вы увидели ее, то тоже полюбили бы.

– Конечно, полюбили бы! – сказал Володыевский.

– А зачем же вы поехали в самый Бар? – спросил Мигурский.

– Затем, что я дал себе слово, что не остановлюсь, пока не дойду до безопасного места: я не доверял маленьким крепостям, которые легко могли быть разорены бунтовщиками, а в Баре, если б они и пришли, то поломали бы себе зубы. Там Андрей Потоцкий так укрепился, что так же боится Хмеля, как я пустого стакана. Вы думаете, господа, что я худо сделал, отправившись так далеко? Наверно, Богун догонял меня, а если бы догнал, сделал бы из меня угощение для собак, Вы его не знаете, но я знаю. Черт бы его побрал! Я до тех пор не успокоюсь, пока его не повесят. Пошли ему, Господи, счастливую смерть! Верно, он ни на кого так не зол. как на меня. Брр!! Как подумаю об, этом, дрожь меня пробирает… оттого я так охотно и пью теперь, хотя раньше не любил пить.

– Что вы говорите? – заметил Подбипента. – Вы всегда пили, как журавль у колодца.

– Дело не в этом. Будучи с перначем и грамотами Хмельницкого, я не знал никаких препятствий. Прибыв в Винницу, я заехал там отряд Аксака, но все же еще не расставался с нарядом бандуриста, боясь мужиков Все грамоты, однако, я сбыл. Был там седельник, Сулак, который шпионил и посылал известия Хмельницкому. Через него-то я и отослал все грамоты назад, выписав на них такое наставление, что Хмель, наверно, велит содрать с него шкуру. Но под самым Баром со мной случилось, такое приключение, что я чуть не погиб у самого берега.

– Как же это случилось?

– Я встретил пьяных солдат, которые услыхали, как я называл княжну барышней, тогда я уже не особенно остерегался; они начали рассуждать, какой это дед и какой это особенный мальчик, которому говорят «барышня»; а когда увидели, что она писаная красавица, стали приставать к нам. Я припрятал в угол свою голубушку, а сам взялся за саблю.

– Это удивительно, – прервал Володыевский; – вы ведь были переодеты дедом, так разве вы могли иметь с собою саблю?

– А кто вам сказал, что у меня была сабля? Я схватил солдатскую, лежавшую на столе. Ведь это было в корчме в Шипинцах Я сразу уложил двух зачинщиков, остальные взялись за ремни; я закричал: «Стойте, собаки, я шляхтич!» Вдруг раздался крик «Держи, держи! Отряд идет!» Оказалось, что это не отряд, а госпожа Славошевская, которую провожал ее сын с пятьюдесятью конными людьми; они скоро справились с солдатами, а я начал просить ее, чтобы она спасла княжну, и так разжалобил ее, что она взяла княжну к себе в карету и мы поехали в Бар, Но вы думаете, что это конец? О, нет.

– Смотрите, господа, – вдруг перебил Слешинский, – что это там, заря что ли?

– Не может быть! – возразил Скшетуский. – Еще слишком рано.

– Это со стороны Константинова?

– За. Зарево делается все ярче!

– Да, зарево!

Лица всех сделались серьезными; все вскочили, забыв о рассказах.

– Зарево, зарево! повторило несколько голосов.

– Это, верно, Кривонос пришел из под Полонного.

– Кривонос со всем своим войском.

– Должно быть, передовые отряды подожгли город или деревню.

В это время затрубили тревогу; старый Зацвилиховский внезапно появился между офицерами и сказал:

– Господа, из рекогносцировки вернулись люди с известием, что неприятель близко; мы сейчас выступаем! К полкам, к полкам!

Офицеры бросились к своим полкам, слуги потушили огонь, и все стемнело в лагере. Только вдали, со стороны Константинова, небо все более краснело, а звезды при этом блеске постепенно гасли. Вскоре опять раздался тихий сигнал садиться на коней, и неясные массы людей и лошадей двинулись вперед Среди тишины слышался только топот лошадей, мерные шаги пехоты и глухой грохот пушек Вурцеля; по временам бренчали мушкеты или. раздавались слова команды. Но в этой тишине, в этих голосах, блеске оружия и мечей было что-то грозное и зловещее. Войска спускались по константиновской дороге, извивавшейся во мраке, точно гигантский змей. Прекрасная июльская ночь уже кончалась. В Росоловцах начали петь петухи. Между Росоловцами и Константиновой было около одной мили, так что когда войска прошли половину дороги, из-за зарева робко показалась бледная заря, точно чем-то испуганная, и озарила небо, белую полосу дороги и движущиеся по ней войска. Теперь можно было различить людей, лошадей и шеренги пехоты. Поднялся легкий утренний ветерок, шелестя знаменами над головами солдат. Впереди шли татары Вершула, за ними – казаки Понятовского, потом драгуны, артиллерия под командой Вурцеля, а в конце пехота и гусары. Заглоба ехал рядом с Скшетуским, но как-то беспокойно вертелся на седле, и было заметно, что предстоящая битва тревожит его.

– Послушайте, – сказал он шепотом, обращаясь к Скшетускому, точно боясь, что кто-нибудь подслушает его.

– Что вы скажете?

– Скажите, гусары первые ударят по неприятелю?

– Вы же говорили, что вы старый воин, а не знаете, что гусары ждут всегда решительного момента битвы, когда неприятель больше всего напрягает свои силы.

– Знаю, знаю, я хотел только убедиться.

Настало минутное молчание; Заглоба еще больше понизил голос и опять спросил:

– Это Кривонос со всем своим войском?

– Да.

– А сколько у него всего войска?

– Вместе с чернью шестьдесят тысяч человек.

– О, черт их возьми, – сказал Заглоба.

Скшетуский незаметно усмехнулся.

– Не думайте, что я боюсь, – шептал Заглоба, – но у меня одышка, и я не люблю толкотни, потому что жарко, а когда жарко, то я уже никуда не гожусь. Другое дело – поединок, где можно употребить фортель, а в войне не до фортелей! Здесь выигрывают руки, а не голова, тут я дурак перед Подбипентой. У меня в поясе двести дукатов, подаренных мне князем, и я предпочел бы быть теперь в другом месте. Не люблю я этих больших сражений, черт их побери!

– Ничего с вами не будет, только подбодритесь.

– Подбодриться? Я только этого и боюсь, чтоб не увлечься в бою, так как я слишком горяч. К тому же я видел дурную примету когда мы сидели у костра, упали две звезды. Почем знать, может быть, одна из них – моя?

– За доброе дело Бог наградит вас и сохранит вам жизнь.

– Если только Он не придумал мне какую-нибудь награду.

– Почему же вы не остались тогда в лагере?

– Я думал, что при войске безопаснее.

– Да, это верно: увидите, что ничего нет страшного. Мы уже привыкли, а привычка – вторая натура. Вот уже и Случ и Вишеватый Став.

Действительно, вдали засверкали воды Вишеватого Става, отделенные длинной плотиной от Случа; вся линия войск остановилась.

– Что, уже началось? – спросил Заглоба.

– Князь будет производить смотр, – ответил Скшетуский.

– Не люблю я толпы! – повторил опять Заглоба.

– Гусары, на правое крыло! – раздался голос посланного князем к Скшетускому.

Было уже совсем светло; луна побледнела при блеске восходящего солнца; золотистые лучи его играли на гусарских копьях, и казалось, что над рыцарями горят тысячи свечей. По окончании смотра войско, уже не скрываясь, громко запело: «Привет тебе, заря избавления». Эхо этой могучей песни разошлось по всему лесу и понеслось к небу.

Вдали по другой стороне плотины показались целые тучи казаков; полки шли за полками; запорожская конница с длинными копьями, пехота с самопалами и, наконец, мужики с цепами, косами и вилами. За ними, как бы в тумане, виднелся громадный табор, точно движущийся город. Скрип тысяч телег и ржание коней долетали до слуха княжеских солдат. Казаки шли, однако, без обыкновенных криков и шума и остановились по другой стороне плотины Некоторое время оба войска молча всматривались друг в друга Заглоба все время не отходил от Скшетуского и, смотря на это море людей, ворчал:

– Иисусе Христе! И на что Ты создал столько этой дряни! Это, верно, сам Хмельницкий со всей чернью; ну скажите, не безобразие ли это? Они нас закидают шапками. А как хорошо было прежде на Украине. Чтобы их черти столько в ад забрали, сколько их здесь собралось! И все это напашу голову! Чтобы их чума задавила!

– Не ругайтесь, сегодня воскресенье! – заметил Скшетуский.

– Да, правда, сегодня воскресенье, лучше подумать о Боге. «Отче наш, иже еси на небеси!» Не жди от этих мерзавцев никакого уважения… «Да святится имя Твое…» Что это будут делать на этой плотине? «Да приидет царствие Твое…» У меня уже дыхание спирает в груди. «Да будет воля Твоя». Что б они подохли, эти убийцы! Посмотрите-ка, что это?

Отряд в несколько сот человек отделился от черной массы и в беспорядке подъехал к плотине.

– Это казаки выехали на поединок, – сказал Скшетуский, – а сейчас выйдут к ним и наши.

– Так непременно будет битва?

– Как Бог на небе!

– Черт побери! – сказал Заглоба с досадой. – Да и вы тоже смотрите на это, как на представление, – прибавил он сердито, – как будто дело идет не о вашей шкуре!

– Мы уж привыкли к этому.

– И вы тоже поедете на этот поединок?

– Рыцарям лучших отрядов не пристало биться на поединках с таким неприятелем, и тот, кто ценит свое достоинство, не делает этого. Впрочем, теперь никто не думает об этом.

– Вот идут и наши; – воскликнул Заглоба, увидев красных драгун Володыевского, спускавшихся рысью к плотине.

За ними двинулось по несколько охотников от каждого полка Между прочими пошли: рыжий Вершул, Кушель, Понятовский, два Карвичи, а из гусар – Лонгин Подбипента.

Расстояние между двумя отрядами значительно уменьшилось.

– Вы увидите сейчас прекрасное зрелище, сказал Скшетуский Заглобе. – Заметьте, в особенности, Володыевского и Подбипенту, это замечательные рыцари; вы их различите в толпе?

– Различу!

– Смотрите на них и тогда сами разберетесь.