Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Глава LXIII

Гэлен находилась под влиянием глубокой и неисходной печали. Леонард навещал ее раза четыре, и каждый раз она замечала в нем перемену, которая невольным образом пробуждала все её опасения. Правда, он сделался дальновиднее, опытнее и даже, может быть, способнее к грубой повседневной жизни, но зато, с другой стороны, свежесть и цвет его юности заметно увядали в нем. В нем уже более не было заметно прежнего стремления к славе. Гэлен бледнела, когда он говорил ей о Борлее, и дрожала всем телом – бедная маленькая Гэлен! – узнав, что Леонард проводил дни и даже ночи в обществе, которое, по её детским, но верным понятиям, не могло укрепить Леонарда в его борьбе или отвлечь его от искушений. Она в душе плакала, когда, из разговора о денежных средствах Леонарда, узнала, что его прежний ужас, при одной мысли войти в долги, совершенно изгладился в душе его, и что основательные и благотворные правила, которые он вывез из деревни, быстро ослабевали в нем. Но, при всем том, в нем оставалось еще одно качество, которое для человека более зрелого возраста и понятий, чем Гэлен, служило заменой тому, что он, по видимому, терял безвозвратно. Это качество было – душевная скорбь, – глубокая, торжественная скорбь, которую испытывает человек в минуты сознания своего падения, в минуты бессилия в борьбе с судьбой, которую он сам накликал на себя. Причину этой скорби и всю глубину её Гэлен не могла постигнуть: она видела только, что Леонард сокрушался, и отвечала ему тем же чувством, под влиянием которого она часто забывала заблуждения Леонарда, и думала об одном только, как бы утешить его и, если можно, разорвать его связь с таким человеком, как Борлей. С той самой поры, когда Леонард произнес: «О, Гэлен! зачем ты оставила меня!», она постоянно думала о том, как бы возвратиться к нему; и когда юноша, при последнем своем посещении, объявил ей, что Борлей, преследуемый кредиторами, намеревался убежать с своей квартиры и поселиться вместе с Леонардом в его комнате, остававшейся пустою, все сомнения Гэлен были рассеяны. Она решилась пожертвовать спокойствием и безопасностью дома, в котором приютилась. Она решилась воротиться на прежнюю, маленькую квартиру, разделять с Леонардом все его нужды и борьбы и спасти свою милую комнатку, в которой так часто и с таким усердием молилась за Леонарда, от пагубного присутствия искусителя. Му что, если она будет ему в тягость? О, нет! она умела помогать отцу своим рукодельем, в котором она, можно сказать, усовершенствовалась во время пребывания своего в доме мисс Старк; она, с своей стороны, могла сделать некоторое прибавление к его весьма ограниченным средствам. Усвоив эту идею, она решилась осуществить ее до того дня, в который, по словам Леонарда, Борлей доложен был перебраться на его квартиру. Вследствие этого, в одно утро Гэлен встала очень рано, написала коротенькую, но полную признательных выражений записку к мисс Старк, которая спала еще крепким сном, оставила эту записку на столе и, не дожидаясь, когда кто нибудь из домашних проснется, тайком ушла из дому. Перед садовой калиткой Гэлен остановилась на минуту: она в первый раз испытывала угрызение совести, – она чувствовала, до какой степени дурно выплачивала она за холодное и принужденное покровительство, которое мисс Старк оказывала ей. Но чувство раскаяния быстро уступало место чувству сестриной любви. С тяжелым вздохом Гэлен захлопнула калитку и ушла.

Она пришла в квартиру Леонарда, когда он еще спал, заняла свою прежнюю комнатку и явилась Леонарду, когда он собирался уйти со двора.

– Мне отказали в приюте, сказала маленькая лгунья:– и я пришла к тебе, милый брат, под твое покровительство. Мы ужь не будем больше разлучаться; только, пожалуста, будь веселее и счастливее, – иначе ты заставишь меня думать, что я тебе в тягость.

Сначала Леонард действительно казался веселым и даже счастливым; но, вспомнив о Борлее и сообразив свои денежные средства, он увидел себя в затруднительном положении и начал поговаривать о том, каким бы образом примириться с мисс Старк. Но Гэлен весьма серьёзно отвечала ему, что это невозможно, что лучше не просить ее, и даже не показываться к ней на глаза.

Леонард полагал, что Гэлен была чем нибудь унижена или оскорблена, и, судя по своим собственным чувствам, очень хорошо понимая, что самолюбие её и гордость были затронуты; но, несмотря на то, он все-таки видел себя в затруднительном положении.

– Не хочешь ли, Леонард, я опять буду держать кошелек? сказала Гэлен, ласковым тоном.

– Увы! отвечал Леонард: – кошелек мой совершенна пуст.

– Какой он негодный! сказала Гэлен:– особливо после того, как ты клал в него так много денег.

– Кто? я?

– Да; разве ты не говорил мне, что получаешь почти по гинее в неделю.

– Это правда; но все эти деньги Борлей берет себе, – а я так много обязан ему, что у меня не достанет духу помешать ему употреблять эти деньги как он хочет.

– Извините, сэр: мне очень желательно получить рассчет за квартиру, сказала хозяйка дома, неожиданно войдя в комнату.

Она сказала это учтиво, но вместе с тем и решительно.

Леонард покраснел.

– Вы сегодня же получите деньги. вместе с этим он надел шляпу, слегка отодвинул в сторону Гэлен и вышел.

– Сделайте одолжение, добрая мистрисс Смедлей, обращайтесь прямо ко мне, сказала Гэлен, принимая на себя вид домохозяйки. – Ведь он постоянно занят, а в таком случае его не следует тревожить.

Хозяйка, дома – добрая женщина, что, впрочем, нисколько не мешало ей взыскивать с постояльцев квартирные деньги – весьма снисходительно улыбнулась. Она любила Гэлен, как старую знакомую.

– Я так рада, что вы опять приехали сюда: быть может, молодой человек не станет теперь так поздно возвращаться домой. Я ведь хотела только предупредить его, а впрочем….

– А впрочем, он будет современем знаменитым человеком, и потому вы должны обходиться с ним снисходительнее.

И Гэлен, поцаловав мистрисс Смедлей, отпустила ее с очевидным расположением заплакать.

После этого Гэлен занялась комнатами. Она увидела чемодан своего отца, доставленный по первому требованию Леонарда, пересмотрела все бывшее в нем и, прикасаясь к каждому из весьма обыкновенных, но для неё драгоценных предметов, горько плакала. Воспоминание о покойном отце придавало дому, в котором находилась теперь Гэлен, какую-то особенную прелесть, чего не замечалось в доме мисс Старк. Гэлен спокойно отошла от чемодана и механически начала приводить все в порядок. С грустным чувством смотрела она на небрежность, в которой находился каждый предмет. Но когда очередь дошла до розового дерева и когда Гэлен увидела, что одно только оно обнаруживало попечение Леонарда….

– Неоцененный Леонард! произнесла она.

И улыбка снова заиграла на её лице.

Надобно полагать, что, кроме возвращения Гэлен на прежнюю квартиру, ничто другое не могло бы разлучить Леонарда с Борлеем. Леонарду не предстояло никакой возможности, даже и в таком случае, еслиб была в доме пустая комната (которой, к счастью, теперь не нашлось), поместить этого шумного и буйного питомца Муз и Бахуса в одном и том же жилище вместе с невинною, нежною, робкою девочкою. Кроме того, Леонарду нельзя было оставлять Гэлен одну в течение двадцати-четырех часов. Она устроила для него постоянный приют и возложила на него обязанность заботиться об этом приюте. Вследствие этого, Леонард объявил мистеру Борлею, что на будудцее время он будет писать и заниматься в своей комнате, и намекнул, как только мог деликатнее, что, по его мнению, все деньги, получаемые за работу, должны делиться пополам с Борлеем, которому он так много обязан за приобретение, работы, и из книг которого или из его обширных сведений он собирал материалы для своей работы; что одна из этих половин должна принадлежать ему, но отнюдь не употребляться на пирушки и попойки. Леоцард имел на своем попечении другое существо.

Борлей, с сохранением достоинства, решился принимать половину приобретений своего сотрудника, но с заметным неудовольствием отзывался о серьёзном назначении другой половины. Хотя он и был одарен доброй душой и горячим сердцем, но чувствовал крайнее негодование против неожиданного вмешательства бедной Гэлен. Однакожь, Леонард был тверд в своем намерении. Борлей рассердился, и они расстались. А между тем за квартиру нужно было заплатить. Но каким образом? Леонард в первый раз подумал о займе под заклад. У него было лишнее платье и часы Риккабокка. Но нет! из последних он ни за что на свете не решился бы сделать такого низкого употребления.

Он возвратился домой в полдень и встретил Гэлен у дверей. Гэлен тоже выходила из дому, и на пухленьких щечках её играл яркий румянец, обнаруживавший в ней непривычку к ходьбе и чистую радость. Гэлен все еще берегла золотые монеты, которые Леонард принес ей при первом посещении дома мисс Старк. Она выходила купить шерсти и некоторые другие предметы для рукоделья и между прочим заплатила за квартиру.

Леонард не препятствовал Гэлен заняться работой; но он вспыхнул, когда узнал об уплате квартирных денег, и не на шутку рассердился. В тот же вечер он возвратил уплаченную сумму. Этот поступок принудил бедную Гэлен проплакать целый вечер, но она плакала еще более, когда на другой день поутру увидела горестное опустошение в гардеробе Леонарда.

Леонард работал теперь дома, и работал неутомимо. Гэлен сидела подле него и тоже работала, так что следующие два дня протекли в невозмутимом спокойствии. На второй день вечером Леонард предложил прогуляться за город. При этом предложении Гэлен прыгала от радости, как вдруг дверь распахнулась и в комнату ввалился Джон Борлей – пьяный, – мертвецки пьяный!

Вместе с Борлеем вошел другой человек – приятель его, некогда бывший зажиточным купцом, но, к несчастью, почувствовавший особенное влечение к литературе и полюбивший беседу Борлея, так что, со времени знакомства с Борлеем, его торговые дела пришли в совершенный упадок, и, по судебному приговору, он объявлен банкрутом. Оборваннее наружности этого человека невозможно было представить, и, в добавок, нос его был гораздо краснее носа Борлея.

Пьяный Борлей бросился на бедную Гэлен.

– А! так вы-то и есть Пентей в юбке, который презирает Бахуса! вскричал он.

И вслед за этим проревел несколько стихов из Эврипида. Гэлен побежала прочь; Леонард заслонил дорогу Борлею.

– Как вам нестыдно, Борлей!

– Он пьян, сказал мистер Дус, банкрут: – очень пьян…. не обращайте внима… внимммания… нна… него. Послушайте, сэр…. ннадеюсь, мы не беспокоим…. вас…. Борлей, сиди сммирно и то…. то…. говори что нибудь…. пожалуста, ггговори…. Вы послушайте, сэр, как он его…. гговорит.

Леонард между тем вывел Гэлен в её комнату, просил ее не тревожиться и запереть свою дверь на замок. Потом он снова возвратился к Борлею, который расселся на постель и употреблял все усилия держать себя прямо, между тем как мистер Дус старался закурить коротенькую трубочку без табаку: весьма натурально попытка эта не удавалась ему, и потому он начал горько плакать.

Леонард был сильно недоволен этим посещением, тем более, что в доме его находилась Гэлен. Заставить Борлея повиноваться внушению здравого рассудка было совершенно невозможно. Нельзя было и выпроводить его из комнаты? да и мог ли юноша выгнать от себя человека, которому он. так много был обязан?

До слуха Гэлен долетали громкий, несвязный говор, хохот пьяных людей и хриплые звуки вакхических песен. Потом она услышала, как в комнату Леонарда вошла мистрисс Смедлей; с её стороны начались увещания, но они заглушались громким хохотом Борлея. Мистрисс Смедлей, кроткая женщина, очевидно была перепугана, и вслед за тем раздались по лестнице её ускоренные шаги. Завязался продолжительный и громкий разговор, в котором голос Борлея был господствующим; мистер Дус вмешивался в него, заикаясь сильнее прежнего. За недостатком вина, разговор этот продолжался несколько часов, так что к концу его мистер Борлей говорил уже языком человека трезвого. Вскоре после этого на лестнице раздались шаги уходившего мистера Дуса, и в комнате Леонарда наступило безмолвие. С наступлением зари Леонард постучался в дверь Гэлен. Она отперла ее немедленно; в течение ночи Гэлен не смела прилечь на постель.

– Гэлен, сказал Леонард, с печальным видом: – тебе нельзя оставаться в этом доме. Я должен приискать для тебя более приличное помещение. Этот человек оказал мне величайшую услугу в то время, когда в целом Лондоне у меня не было ни души знакомых. Теперь он находится в самом затруднительном положении; он говорит, что ему нельзя выйти отсюда: полиция преследует его за долги. Теперь они спит. Я пойду приискать тебе другую квартиру, где нибудь в соседстве. Согласись, мой друг, что я не могу выгнать отсюда человека, который был моим покровителем, – и в то же время нельзя и тебе оставаться с ним под одной кровлей. Мой добрый гений, я опять должен лишиться тебя.

Не дождавшись ответа, Леонард почти бегом спустился с лестницы.

Утро уже глядело в открытые окна квартиры Леонарда, птички начинали петь на зеленом густом вязе, когда Борлей проснулся, вскочил c постели и осмотрелся кругом. По видимому, он не мог догадаться, где находился. Схватив кувшин с холодной водой, он выпил его в три глотка и заметно освежился. После этого Борлей начал осматривать комнату, взглянул на рукописи Леопарда, заглянул в комоды, не мог надивиться, куда девался Леонард, и наконец, для развлечения, а более для того, чтоб обратить на себя внимание какого нибудь живого существа, начал швырять каминные орудия, звонить в колокольчик и вообще производить всевозможный шум.

Среди этого charivari дверь к Борлею тихо отворилась, и на пороге показалась спокойная фигура Гэлен. Борлей повернулся, и оба они несколько секунд смотрели друг на друга с безмолвным, но напряженным вниманием.

– Войдите сюда, моя милая, сказал Борлей, стараясь придать чертам своего лица самое дружелюбное выражение. – Кажется, вы та самая девочка, которую я встретил вместе с Леонардом на берегах Брента. Вы приехали сюда, чтобы опять жить вместе с ним, да и я тоже буду жить с ним: значит вы будете нашей маленькой хозяйкой. И прекрасно! я буду рассказывать вам такие сказки, каких вы никогда еще не слышали. Между тем, мой дружок, вот тут шестипенсовая монета: сделайте одолжение, сбегайте и променяйте ее на несколько глотков рому.

– Сэр, сказала Гэлен, медленно подходя к Борлею и продолжая с прежним вниманием вглядываться в его лицо: – Леонард мне сказывал, что у вас очень доброе сердце, и что вы оказали ему большую услугу: следовательно, он не смеет попросить вас оставить этот дом; а потому я, которая ничего еще не успела сделать для него полезного, должна уйти отсюда и жить одна.

– Вам уйти отсюда, моя маленькая лэди? возразил Борлей, тронутый словами Гэлен: – зачем же это? разве мы не можем жить вместе?

– Конечно, не можем. Сэр, я бросила все, чтобы только жить вместе с Леонардом: ведь мы встретились с ним впервые на могиле моего отца. А вы хотите отнять его у меня, тогда как кроме его у меня нет более друга на земле.

– Пожалуста, объясните мне все это, сказал Борлей, встревожась. – Почему вы должны оставить его, если я поселюсь здесь?

Гэлен бросает на мистера Борлея долгий и внимательный взгляд, но не отвечает.

– Быть может, потому, сказал Борлей, делая глоток: – потому, что, по его мнению, я очень дурной человек, чтобы жить вместе с вами?

Гэлен наклонила голову.

Борлей сделал быстрое движение назад и, после минутного молчания, сказал:

– Да, он прав.

– Ах, сэр! вскричала Гэлен и, повинуясь побуждению своего серлца, бросилась к Борлею и взяла его за руку; – если бы вы знали, – он до знакомства с вами был совсем другой человек: тогда он был весел, тогда, при первой его неудаче, я могла сожалеть о нем, могла плакать; впрочем, если чувства мои не обманывают меня, он и теперь еще сделает большие успехи: у него такое чистое, непорочное сердце. Пожалуста, сэр, не подумайте, что я намерена упрекать вас;, но скажите сами, что станется с ним, если…. если…. о, нет! я не в силах высказать моей мысли. Я знаю одно, что еслиб я осталась здесь, еслиб он позволил мне заботиться о нем, он стал бы приходить домой рано, стал бы работать с терпением, и я…. я могла бы еще, кажется, спасти его. Но теперь, когда я уйду отсюда и вы останетесь с ним, вы, к которому он чувствует такую признательность, – вы, советам которого он готов следовать очертя-голову – вы сами должны видеть это – о, тогда, я не знаю, что будет с ним!..

Рыдания заглушили голос Гэлен.

Борлей раза четыре прошелся по комнате: он был сильно взволнован.

– Я настоящий демон, говорил он про себя. – Мне и в голову не приходило подумать об этом. Но это непреложная истина: действительно, я могу навсегда погубить этого юношу.

Глаза его наполнились слезами; он вдруг остановился, схватил шляпу и бросился к двери.

Гэлен заслонила ему дорогу и, нежно взяв его за руку, сказала:

– Сэр, простите меня: я огорчила вас.

Вместе с этим она взглянула на Борлея с чувством искреннего сострадания, которое придавало пленительному личику ребенка красоту неземную.

Борлей наклонился поцаловать Гэлен и в ту же минуту отступил назад: быть может, он понимал, что его губы недостойны были прикасаться к этому невинному личику.

– Еслиб у меня была сестра, такой же невинный ребенок, сказал он про себя: – быть может, и я был бы спасен во время. А теперь -

– Теперь вы можете остаться здесь: я ужь больше не боюсь вас.

– Нет, нет, вы испугаетесь меня до наступления ночи; а тогда может случиться, что я не буду в расположении слушать вас, дитя мое. Ваш Леонард имеет благородное сердце и редкия дарования. Он должен возвыситься и возвысится. Я не хочу тащить его за собой в непроходимую грязь. Прощайте, моя милая; больше вы меня не увидите.

И Борлей вырвался от Гэлен, в несколько прыжков спустился с лестницы и вышел на улицу.

Возвратясь домой, Леонард был крайне изумлен известием, что незваный гость его ушел. Однакожь, Гэлен не решились сказать ему, что она была виновницей этого ухода: она знала, что подобная услуга с её стороны могла бы огорчить Леонарда и оскорбить его гордость; впрочем, она никогда не отзывалась о Борлее грубо. Леонард полагал, что в течение дня он увидит или услышит о своем приятеле; но ничуть не бывало: он ровно ничего не узнал, не напал даже на следы его в любимых местах пребывания Борлея! Он осведомился в конторе «Пчелиного Улья», не известен ли был там новый адрес Борлея, но и там не получил никаких сведений.

В то время, как Леонард, обманутый в своих ожиданиях и встревоженный нечаянным уходом своенравного друга, пришел к дому, у самого входа его встретила хозяйка дома.

– Не угодно ли вам, сэр, приискать себе другую квартиру, сказала она. – Мне не хочется слышать в моем доме по ночам такое пение и крик. Мне жаль только ту бедную девочку! удивляюсь, право, неужели вам не стыдно перед ней!

Леонард нахмурился и прошел мимо хозяйки, не промолвив слова.