Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 4. Маяк
Я знаю Джуди с детства. Наверное, поэтому нам и не суждено коротать совместные вечера в старости. Хотя вот говорят же – мужчины и женщины дружбы не водят, но наш случай именно такой. Джуди выросла пленительным созданием, не влюбиться в которое невозможно. Бледная кожа, золотые локоны, сверкающие в лучах солнца, в больших глазах плещет морская волна. Став мужчиной, я горестно осознал, что знаком с этой девушкой с детства.
Сейчас я никак не мог определить, что за стена выросла между нами и что за цемент продолжал её удерживать: Джуди Рассел, весёлая и беззаботная Джуди, стала для меня абсолютной загадкой. Встретишь её на улице и не поймёшь, в каких потёмках блуждают её мысли. Нужно правильно подобрать слова: Джуди не стала холодной или отчуждённой, но её взгляд – он-то и выдаёт некую тревогу. Связана ли эта тревога с тайной свадьбой, никому не известно. Кроме самой Джуди, разумеется. Однако спросить напрямую мне не давал случай, а ещё – гордость и достоинство.
Я на редкость упрям. Скидываю это на возраст. Потом сам же буду кусать локти от своего бездействия, но об этом вряд ли узнают. Холодная дружелюбность вкупе с недурной внешностью – моё нехитрое оружие, подаренное воспитанием и молодостью (в восемнадцать лет, как известно, хорош и чёрт). Однако же не действовало оно на Джуди, а другие меня интересовали ненадолго. Я ни разу слишком не влюблялся.
Самая непостижимая для меня тайна – почему Стэнли? В своей жизни я не решил ни одной задачи со звёздочкой, что шли напоследок в каждом параграфе с заданиями. Вопрос, мучивший меня, представлялся мне именно такой задачей. Зная, что ни в жизнь не справлюсь в одиночку, я подключил к решению Адама.
Мой друг разгрызал эти звёздочки, как орехи. Я всегда у него списывал, не чувствуя укора. Не виноват же я, в самом-то деле, что моя мозговая мышца не развивалась дальше своих возможностей. У кого-то мозг, как резина, – готов растянуться и обогащаться. Мой мозг, по всей вероятности, представлял собой корду: достаточно длинную и прочную, чтобы ею пользоваться, но упрямо не тянущуюся.
Каждый раз, когда к нам на ужин приходит дядя Артур, брат моей матери и математик, я чувствую, насколько он глубоко несчастный человек. В сорок лет его лицо исполосовано морщинами, как у многократно сложенной бумаги, и все мускулы лица сжаты и напряжены. Я думаю, в детстве он мечтал стать мореплавателем. Насильственное образование у нас в роду, но я – последняя выжившая рыба в нашем ведре – ещё бьюсь за право быть свободным.
Я не думаю, что у нас лён был бы не делён, пойди мы с Адамом одной дорогой. Мы примерно одного роста, его голова причудливо отливает цветущим хмелем, и развит Адам физически довольно хорошо, однако в своих круглых очках он напоминает ботаника или лабораторную крысу. Об этом любой скажет, кто хоть раз его встречал. У Адама немного вытянутый череп, придающий ему перманентную суровость и погружённость в себя. По решительно обозначенному подбородку и выпуклому затылку безошибочно угадывается нордическая кровь.
По иронии судьбы, когда дело касалось не игры в регби (тут я всегда давал фору Адаму) и не любого другого требующего физической отдачи дела, крысой из нас был я, а мой друг, безусловно, гамельнским крысоловом. При всей своей смекалистости Адам нуждается в ком-то, перед кем он может распушить хвост, и я иногда думаю, что, не будь меня рядом, он бы скурился с кем-то ещё (но это была бы не дружба, а сухие отношения крысы и дудочника).
Днём мы помогали деду готовить обед. Когда старик выходил за столовой утварью, из меня, как из сухой тучи, рвались молнии, я сыпал проклятия в сторону паршивой овцы Стэнли.
– А что говорят глаза? – спрашивал Адам.
– Глаза Стэнли?
Адам вытер руки о полотенце и ухмыльнулся.
– Эти точно ленятся говорить.
– А-а, – невыразительно вылетело у меня.
Нам это мой дед рассказывал. О том, что глаза не менее красноречивы, чем губы.
– Говорят, что их хозяйка встревожена, – ответил я. – Уж лучше бы Джуди это скрывала.
– Женщины крайне неразборчивы, когда влюблены. Дай ей время, – сказал Адам.
Дед вернулся, поэтому я только хмыкнул в ответ.
Считается, что даже между самыми близкими друзьями должна быть дистанция. Мы по-своему соблюдали это правило: у меня не в труд выходило быть талантливым дураком там, где Адам проявлял смекалку и прозорливость. Но я всегда помнил, что летают как ястреб, так и комар, потому бесился и вскипал от собственной недальновидности только в самых крайних случаях.
В жизни подло брать за фук, говорил дед. Если тебе открылись чьи-то слабые стороны, ни за что не бей по ним. Глупо считать, что ты никогда не окажешься на том же самом месте или тебе не дадут сдачи. Мы с Адамом никогда не брали друг друга за фук. В этом, пожалуй, и заключались наши отношения. Хотя это не мешало нам поддевать друг друга время от времени.
Вот и сейчас Адам наклонился к моему уху, чтобы дед не слышал, и сказал:
– На террасе оставалось виски. Пока гости не набежали…
Я не умею притворяться, и вместо спокойствия танка Адам видел во мне трёхорудийную батарею, которая была не в состоянии сдерживать запал.
Назревало что-то вроде «большого чая», только значительно раньше, чем обычно. Это не совсем поминки, ведь ещё даже гроб не заказали. Решено было просто почтить память Джозефа. Как повелось, на такие «чаи» не зовут поимённо, приходят те, кто сочтёт нужным.
Горе и трапезу вскоре пришли разделить с нами Расселы, капитан Макэвой и – разрази меня гром! – Летисия Вудс. Кампион сел во главе стола, по левую руку его заняли места Джуди, Стэнли, мой дед и Адам, по правую – Саймон Рассел, капитан Макэвой и мисс Вудс. Мне досталось место против Кампиона, о чём я жалел весь вечер. Дело было в банальной непереносимости голоса Летисии: сегодня за столом он звучал на редкость раздражающе, с жалобно-ноющими нотами.
– Бедная Энни… ах, бедняжка… Останься в живых, знала бы она, что такое приключится с Джозефом? Сердце матери ведь чует, не обманешь…
Даже не пытаюсь описать, в какую неловкость нас всех вогнала эта женщина. Мы втянули шеи, молчали, как перепуганные звери. Впрочем, Летисия не столько глупа, сколько говорлива, и сама принялась исправлять положение. С присущей только ей быстротой она соскочила на другую тему:
– Джуди, как я рада, что скоро ваша свадьба!
Мне показалась, что Джуди не очень-то радовалась по этому поводу, но из вежливости она кротко улыбнулась, а наш Стэнли и бровью не повёл. Стало очевидно: про свадьбу, видать, был секрет, а Летисия Вудс, как всегда, в своём репертуаре. На счастье, каждый в Сент-Фоуи знает Летисию достаточно хорошо, чтобы не обижаться на неё.
Кампион прочистил горло:
– Вот как, стало быть? Неожиданно, сынок. Что ж, поздравляю! Будьте счастливы!
Стэнли слегка ухмыльнулся, особого энтузиазма в нём я тоже не приметил. Я глядел на Джуди: ясно как день, она хотела провалиться на месте, а в её глазах вновь замерцала тревога, та самая, что грезилась мне ранее. Но нет, мне не мерещилось. Тревога была вполне осязаема. Джуди Рассел не на шутку обеспокоена, хотя пыталась это скрыть.
Рассел, покончив с едой, объявил, что ему необходимо связаться со своим букмекером перед началом скачек, и гости быстро разошлись. Я слышал, как, выходя, Летисия обратилась к Расселу за советом насчёт ставки. Рассел отвечал что-то про нывшую ногу, когда их голоса скрылись за дверью. Тем же составом, что и ранее, мы принялись убирать со стола. Стэнли – мужеподобное ничтожество – заявил, что хочет спать.
Кампион вздёрнул брови, с досадой глянув на сына.
– Твоя работа, – сказал он, – начинается через пятнадцать минут. Ты спал целый день.
Стэнли отмахнулся от отца как от мухи. Зевнул, потянулся и пошаркал в дом. Сцена произошла немая, но по накалу не уступавшая тем, что умела устраивать мисс Вудс. Дед с сожалением приобнял Кампиона и сказал, что сам пойдёт на ночное дежурство.
– Тебе лучше выспаться, – сказал дед другу. – Мы с парнями закончим здесь.
Кампион хмурился минуту-другую. Наконец он выдал:
– Сам пойду. Спать мне не хочется вовсе. Да и к тебе внук приехал.
– Это ничего, – сказал дед и, глядя на меня, добавил: – Макс и Адам с радостью составят мне компанию на маяке.
Я кивал. Однако усталый вид моего приятеля не выражал особой поддержки.
– Ты иди, – сказал Адам. – Я на боковую.
Его понять можно. Безумная ночь, проведённая в смертельных объятиях девятого вала, всё ещё напоминала о себе тупой болью в ухе да нытьём ран под бинтами. Стэнли – плешь на ровном месте. Его брат погиб, его отцу плохо, а он делает вид, что хочет спать. Ублюдок!
Кампион уже твёрдо решил:
– На дежурство пойду я. Вопрос закрыт.
Без десяти шесть он вышел из магазина и побрёл к маяку. Сумерки охладили день, затуманили видимость. Адам отправился вслед за Стэнли на второй этаж.
Я приготовил нам с дедом кофе с ликёром. Мне хотелось поговорить с дедом, высказаться, спросить его о том, что наболело, но я почему-то не мог – мысли все скомкались. Такая странная тишина царила в комнате около часа, пока не была бесцеремонно нарушена. Кем бы вы думали? Ну да, Летисией Вудс! Она отворила входную дверь в магазин, но входить не стала.
– Буруны по курсу! – шепнул мне дед.
Летисия с порога поинтересовалась, где Кампион. Мы объяснили.
– Тогда схожу к нему, отнесу корзину – в ней всё для кранахана и ещё апельсин. Я подумала, если он проголодается, что, конечно, вряд ли…
Она оборвала фразу, завидев – очень на это надеюсь – наши мрачные физиономии, закрыла дверь и поковыляла к маяку. Мы провожали её взглядом через витрину.
– Она его достанет, – с грустью высказал дед мою мысль.
Через полчаса Летисия вернулась уже без корзины. Поникшая, немногословная, как и следовало ожидать, в руках она держала апельсиновые корки.
– Ему плохо, – сообщила мисс Вудс, печально жуя. – Даже фрукт не взял, а ему сейчас необходимы витамины. А эта свадьба только усугубила его внутренние тяготы. Он в подавленном состоянии, бедный наш Рэй.
С чего вдруг Кампиону могло сделаться плохо из-за свадьбы? Он так радовался этому событию за столом. Старик, должно быть, послал Летисию куда подальше, запустив ей вслед апельсином. Бедная она, но такая невыносимая. Устаёшь от одной мысли об этой женщине.
– Встретила доктора Макэвоя на обратном пути, – продолжила Летисия, выбрасывая корки в кухонное ведро. – Он искал Рэя. Хотел поговорить с ним, извиниться за своё отсутствие за обедом.
Было без четверти восемь, когда мы с дедом решили пройтись. Минут за пять до этого мисс Вудс приготовила себе чай на нашей кухне и, усевшись к нам за стол, предалась воспоминаниям о женщинах Сент-Фоуи. Я могу поклясться, что в моём больном ухе закипела морская вода от вибраций, что издавала рядом её гортань.
Мы не объяснили наш поступок, а просто встали, набросили куртки у выхода и вышли на волю. За закрывшейся дверью остался надоедливый гам, и теперь наш слух ласкали волны – к вечеру они опять разбушевались и дрались друг с другом и со скалами. Где-то в сумраке раздавались крики чаек, и прохлада была сейчас особенно приятной. Как здорово, подумал я, что среди женщин есть природа. Эту женщину я могу слушать часами.
Мы побрели в сторону маяка – тот уже вовсю гонял по кругу яркую стрелу света – и на углу дома практически столкнулись с Джоном Макэвоем.
– О, мистер Гарфилд, – поспешил он поздороваться. – Извините, что напугал. В потёмках немудрено и нос разбить.
– Всё в порядке, – сказал дед. – Наши носы не пострадали.
Неуклюжее «м-да» вырвалось у Макэвоя.
– Я поднимался к мистеру Кампиону, – сказал он, собравшись с мыслями. – Ходил извиняться, что не смог прийти на чай – уезжал как раз в город по срочному вызову. Вот только вернулся и сразу к нему.
– Не переживайте, – ответил дед. – Всё в порядке. Вы ведь хорошо относились к Джозефу при его жизни, этого более чем достаточно.
Макэвой хмыкнул, его губы слегка сжались в кроткой улыбке.
Я было подумал, что он как-то странно себя ведёт и что-то темнит, но тут же приметил большой докторский чемоданчик в его руках и понял, что ошибаюсь. Макэвой действительно с вызова.
Мы распрощались и побрели дальше и остановились только у самого подножия маяка, чтобы полюбоваться сумеречной мариной. Справа, совсем неподалёку, маячило что-то небольшое и светлое, оно вздымалось и опускалось вместе с волнами. Мы начали присматриваться, щуриться. Взору наконец вырисовался небольшой белый катер с кадди-кабиной, на его боках сквозь мрак начали проступать синие кресты.
– Так ведь это же подрядчик Кампиона! – вспомнил я.
– В самом деле? – удивился дед. – В такое время?
– Вряд ли лодка сможет ошвартоваться. Волны ей не позволят. – Я глянул на часы. – Без одной минуты восемь. И вправду странно. Может, следует сообщить Кампиону?
– Пожалуй что.
Дед распахнул дверь в маячную башню и окликнул Кампиона. Я пытался рассмотреть человека в носовой каюте, но лишь угадывал чью-то фигуру, а может, и ошибался, принимая за человеческий силуэт цветные пятна в глазах от излишнего напряжения. Катер обречённо болтался у линии скал. Ему никак было не пристать к берегу из-за сильных волн, что продолжали с рёвом рушиться у самых моих ног.
Я вошёл внутрь вслед за дедом, закрыл за нами дверь и тут же наступил на что-то скользкое. В нос ударил резкий цитрусовый запах. Я оторвал ступню от пола, под ней оказалась придавленная апельсиновая корка.
– Мисс Вудс всегда с нами, хотим мы этого или нет, – сказал я и поднял голову.
Слух объяла немыслимая тишина, взор устремился в воронку бесконечной лестницы. Настоящее магическое упражнение для глаз.
– Старый чёрт оглох, по-видимому, – кинул дед.
Тогда я крикнул что было мочи, отчего неожиданно вытекла вода из уха. Это была хорошая новость – боль наконец отступила. Плохая – Кампион по-прежнему не отзывался. Ковылять на самый верх не было никакого желания.
– Скорее всего, у него открыто окно, – предположил дед. – Волны и ветер – потому не слышит. Но сообщить о катере ему надо.
Пока я думал, как избежать неизбежного восхождения, снаружи донёсся какой-то глухой звук, похожий на стон. Мы с дедом испуганно глянули друг на друга и выбежали к морю. То, что мы увидели, напоминало дежавю: какая-то фигура с криками билась в бушующих волнах, однако не похоже было, чтобы человек тонул. Мы простояли так секунд десять, пока смогли вполне убедиться, что безумец сможет добраться до берега. Доплыв до скал, он стал взбираться к нам, и тогда мы наконец увидели его лицо.
Я в смятении вскрикнул:
– Дуглас!
– Что же ты делаешь, бедняга! – дед снял свою штормовку и накинул на плечи Дугласа.
Тот скулил точно щенок. С него ручьями стекала ледяная вода.
– Вот так, не спеши.
Мы подхватили Дугласа под руки и почти понесли к дому.
Сквозь жалобное нытьё стали угадываться слова:
– Он плохой человек… Дуглас прогнал его…
– Кого прогнал? – спросил дед.
– Его здесь быть не должно!
– Кого?
– Морского дьявола! – эти слова Дуглас произнёс с яростной ненавистью. Таким я его слышал и видел впервые.
Мы добрались до магазина, втащили Дугласа и усадили в кресло, поверх дедовской штормовки набросили шерстяной плед. Летисия – бог ты мой! – Вудс уходить и не думала. Она как раз допила свой чай, поэтому наш драматичный антре был весьма вовремя. Летисия кинулась с расспросами, но уже через мгновение была отослана за горячим чаем с молоком для промокшего насквозь младшего Макэвоя. Мы дали время бедолаге прийти в себя, тот принялся отхлебывать из кружки, держа её обеими посиневшими от холода руками. Потом поблагодарил и попросил ещё. Летисия была только рада суете.
Мы с дедом сидели смирно против Дугласа и ждали, когда он заговорит, но он не заговорил. А допытываться чего-нибудь у такого человека… Вы же помните, что я вам о нём рассказывал. И мы так и не выяснили, какого морского дьявола прогонял Дуглас в море.
Пролетело часа два без малого. Дуглас, кажется, согрелся. Его присутствие магическим образом приглушило звук в репродукторе мисс Вудс, так что она всё это время смогла негромко разговаривать с нами и походить на нормальную женщину. Право, в жизни не угадаешь, что происходит внутри этих рюшей и цветочков.
Однако ближе к десяти её активность и громкость стали вновь набирать обороты: мисс Вудс вознамерилась отнести термос с горячим чаем на маяк Кампиону. Мы с дедом разом зажмурили глаза, представив себе, как вслед бедной женщине летит термос, разбрызгивая кипяток. Это вам не апельсином швырнуть. В ответ Летисия удостоила нас целой лекции о бедном и несчастном Кампионе и его угнетённом состоянии. Мы предложили прекрасный выход из положения: мы сами отнесём термос, а Летисия направит свою любовь и ласку на ещё не окрепшего Дугласа. Женщина купилась. Мы подскочили, схватили термос и вышли. Победа хитрости и здравого смысла над противнейшим громкоговорителем на свете.
Пока мы брели, я думал: а не связан ли приход Джона Макэвоя каким-то образом с Дугласом? Почему он сразу не зашёл в магазин, если пришёл к Кампиону? История, рассказанная Макэвоем, казалась наспех состряпанной с целью избавиться от мисс Вудс. Скорее всего, он искал сбежавшего Дугласа, а чемодан для вида прихватил.
Идея быстро выветрилась, потому что впереди я увидел Джуди, она вышла из-за маяка и остановилась у двери, явно в ожидании нас. Когда мы подошли, она была готова к неожиданной встрече, её круглые фарфоровые скулы были открыты нашему взору, хотя обычно их прикрывали золотые волнистые пряди.
– Джуди?
– В такой вечер мысли не на месте, – объяснилась она, одарив нас грустным взглядом. – Решила развеяться. Вижу, вы тоже не в состоянии сидеть дома.
Мы кивали, имея в виду ещё одну особу, которой дома не сидится. Наконец-таки, решил я, мне выпал шанс сказать Джуди всё, что собирался.
– Вы наверх?
Дед кивнул.
– Несём горячий чай Рэю, – он посмотрел на меня.
В этом взгляде не разобрался бы только слепой: дед семафорил, чтобы я поднялся и доставил термос. И мне стало до смерти противно от мысли, что, по сути, я мало чем отличаюсь от Стэнли. У деда больные ноги, а я набрался наглости и стал посылать в ответ отчаянные SOS – уж больно не хотелось мне упускать посланный судьбой шанс объясниться с Джуди.
Дед улыбался печальными глазами, и старые его морщинистые веки, нависавшие над краешками глаз, делали этот взгляд ещё более усталым. Меж тем креп и мой отчаянный эгоцентризм, подстёгнутый возникшей из сумрака Офелией. Он в конечном итоге и помог мне победить. Дед понял, сжалился надо мной и, натужно кряхтя, полез наверх.
– Нам бы тоже здесь лучше не стоять, – поёжилась Джуди. – Вечер холодный.
Мы вошли вслед за дедом, Джуди прикрыла за нами дверь.
– Аккуратно, не поскользнись. – Я указал на апельсиновую корку.
В кромешной тишине отдавались эхом шаги деда над нашими головами. Пока он восходил, мы смотрели друг на друга почти в упор. Джуди казалась возбуждённее, чем прежде.
– Гуляла? Одна? – от неловкости я не знал, с чего начать.
– Как видишь.
– А Стэнли? – зачем-то выпалил я.
Джуди чуть наклонила голову, изучая моё лицо.
– В такой час его лучше не тревожить, – сказала она. – Не знаю, как он это переживёт.
Я поразился её наивности. Однако промолчал и кивнул понимающе. С минуту мы продолжали молчать, будто чужие.
– Значит, планируешь уехать с островов? – нашёлся я.
Джуди пожала плечами.
– Посмотрим. Зависит от разного.
– Например?
– Работа, дом. Всё это не берётся с неба, – она сказала это тоном измождённого горьким опытом человека, что выглядело по крайней мере странно. Однако, думал я, это можно было объяснить и иначе: Джуди давно планировала свой переезд в другие края.
Я вновь кивал, не находя верного подступа. Да и что я хотел от Джуди в тот момент? Скажу лишь, в нашем неловком положении была и она виновата – сама затащила нас внутрь. Значит, она хотела мне что-то сказать? Тогда почему не говорила?
Дед как раз дошёл до верха – шаги остановились, послышался скрип отпираемой двери. И вдруг – отчаянный крик.
Мы запрокинули головы. Дед, перегнувшись через верхние перила, кричал:
– Макс! Макс! О боже!
– Что случилось?
– Кампион… он… мёртв!
– Что? – вскричал я. – Это точно?
– В его шее гарпун…
Я уже взлетел на лестницу, через три-четыре ступени. Джуди кинулась вслед. Мгновение – мы оказались наверху. В круглой маячной комнате, прислонившись спиной к центральному столбу, сидел на полу Рэй Кампион. В его шее сбоку, где проходит сонная артерия, торчал хвост зубчатого гарпуна.
