ОглавлениеНазадВпередНастройки
Добавить цитату

Мои университеты

Я учился не только у тех,
          кто из рам золоченых лучился,
а у всех, кто на паспортном фото
          и то не совсем получился.
Больше, чем у Толстого,
          учился я с детства толково
у слепцов,
     по вагонам хрипевших про графа Толстого.
У барака
          учился я больше, чем у Пастернака.
Драка – это стихия моя,
               и стихи мои в стиле баракко.
Я уроки Есенина брал
          в забегаловках у инвалидов,
раздиравших тельняшки,
          все тайны свои немудреные выдав.
Маяковского «лесенка»
          столького мне не дарила,
как замызганных лестниц
          штанами надраенные перила.
Я учился в Зиме
          у моих молчаливейших бабок
не бояться порезов, царапин
          и прочих других окарябок.
Я учился у дяди Андрея,
трехтонку гонявшего вместо бензина на чурках,
различать: кто – в залатанных катанках,
          кто – в окантованных бурках.
У Четвертой Мещанской учился,
                    у Марьиной Рощи
быть стальнее ножа
               и чинарика проще.
Пустыри – мои пастыри.
          Очередь – вот моя матерь.
Я учился у всех огольцов,
          кто меня колошматил.
Я учился прорыву
          разбойного русского слова
не у профессоров,
          а у взмокшего Севы Боброва.
Я учился
     у бледных издерганных графоманов
с роковым содержаньем стихов
          и пустым содержаньем карманов.
Я учился у всех чудаков с чердаков,
               у закройщицы Алки,
целовавшей меня
     в темной кухне ночной коммуналки.
Я учился
     у созданной мною бетонщицы Нюшки,
для которой всю жизнь
          собирал по России веснушки.
Нюшка – это я сам,
          и все Нюшки России,
сотрясая Нью-Йорк и Париж,
               из меня голосили.
Сам я собран из родинок Родины,
          ссадин и шрамов,
колыбелей и кладбищ,
          хибарок и храмов.
Первым шаром земным для меня
     был без ниточки в нем заграничной
мяч тряпичный
     с прилипшею крошкой кирпичной,
а когда я прорвался к земному,
          уже настоящему шару,
я увидел – он тоже лоскутный
          и тоже подвержен удару.
И я проклял кровавый футбол,
     где играют планетой без судей и правил,
и любой лоскуточек планеты,
          к нему прикоснувшись, прославил!
И я шел по планете,
     как будто по Марьиной Роще гигантской,
и учился по лицам старух —
          то вьетнамской, а то перуанской.
Я учился смекалке,
     преподанной голью всемирной и рванью,
эскимосскому нюху во льдах,
          итальянскому неуныванью.
Я учился у Гарлема
          бедность не чувствовать бедной,
словно негр,
     чье лицо лишь намазано кожею белой.
И я понял, что гнет большинство
               на других свои шеи,
а в морщины тех шей
     меньшинство укрывается, словно в траншеи.
И я понял, что долг большинства —
          заклейменных проклятьем хозяев
из народных морщин
     выбить всех окопавшихся в них негодяев!
Я клеймом большинства заклеймен.
               Я хочу быть их кровом и пищей.
Я – лишь имя людей без имен.
     Я – писатель всех тех, кто не пишет.
Я писатель,
          которого создал читатель,
и я создал читателя.
          Долг мой хоть чем-то оплачен.
Перед вами я весь —
          ваш создатель и ваше созданье,
антология вас,
          ваших жизней второе изданье.
Гол как сокол стою,
     отвергая придворных портняжек мошенство,
воплощенное ваше
               и собственное несовершенство.
Я стою на руинах
               разрушенных мною любовей.
Пепел дружб и надежд
          охладело слетает с ладоней.
Немотою давясь
          и пристроившись в очередь с краю,
за любого из вас,
          как за Родину, я умираю.
От любви умираю
          и вою от боли по-волчьи.
Если вас презираю —
               себя самого еще больше.
Я без вас бы пропал.
          Помогите мне быть настоящим,
чтобы вверх не упал,
          не позволил пропасть всем пропащим.
Я – кошелка, собравшая всех,
               кто с авоськой, кошелкой.
Как базарный фотограф,
          я всех вас без счета нащелкал.
Я – ваш общий портрет,
          где так много дописывать надо.
Ваши лица – мой Лувр,
               мое тайное личное Прадо.
Я – как видеомагнитофон,
          где заряжены вами кассеты.
Я – попытка чужих дневников
          и попытка всемирной газеты.
Вы себя написали
          изгрызенной мной авторучкой.
Не хочу вас учить.
          Я хочу быть всегда недоучкой.
12 июля – 24 августа 1983