Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 3
В последующие дни, пока тэн Лефстан гостил в их доме, близнецы постоянно обсуждали возникшую идею. Рангхиль видела, как понемногу брат начинает склоняться в пользу ее решения, как он неохотно, но уступает свои позиции. В самом деле, на первый взгляд, такая двойная сделка сулила выгоду. Если Олдхамы на нее согласятся. Но сначала требовалось убедить брата, ведь именно его брак с Этель – важнее и главнее. Рангхиль говорила с ним, внимательно выслушивала его возражения и отвечала на них.
Она умела быть хитрой, когда нужно. Умела быть настойчивой. Роалль, который в бою впадал в священную ярость берсерка, а также к своим двадцати годам уже заслужил репутацию, которой и многие бывалые воины не могли похвастаться, терялся и начинал туго соображать, едва речь заходила о вещах более тонких. О политике, например, или о браке. Он был прекрасным воителем и неплохим командиром, хорошим хозяином завоеванных земель, и простой люд его любил; но управлением занималась в основном Рангхиль. Это на ее плечи ложились основные расчеты, она понимала, когда нужно собирать урожай, как говорить не только с зажиточными крестьянами, но и с их женами, и она считала, что это дело женщины – так помогать мужчине. Хорошо бы Роалль женился до того, как уедет она сама, думала Рангхиль прежде. Хорошо бы он нашел себе супругу, которая сможет вести хозяйство и быть поддержкой своему мужу. Слабые плохо выживают в этом мире. Если Этель Олдхам выжила, она должна быть сильной.
Хотя ее взращивали за стенами монастыря – словно в саду, накрыв горшком. Тепло, надежно, зато солнца не видно. Возможно, Этель целыми днями читает молитвы, а хозяйство и муж ей совсем не нужны. Приехав сюда, она будет целые дни проводить в полузаброшенной замковой часовне, вознося мольбы Христу, а владения станут хиреть, замок зарастет паутиной… Однако, Ранди недолго терзалась подобными сомнениями. Она сумеет перевоспитать невестку, если все получится, как задумано.
Роалль возражал, увиливал и напрямую не соглашался.
– Нам ведь некуда торопиться! – воскликнул он, когда Рангхиль в очередной раз завела речь о женитьбе. – Это дело вполне может подождать до осени. И к тому же, ты уверена, что хочешь выйти замуж за Манстана Олдхама?
Не то чтобы уверенность Ранди в этом деле была безграничной, однако девушка кивнула:
– Да.
Роалль хмыкнул, но ничего не сказал и заговорил с тэном Лефстаном и Хальдором об охоте.
Кое-кто из приближенных к хозяину дружинников уже знал, что, возможно, Роалль вскоре приведет в дом супругу из Олдхамов. Возможно. Слишком неясно, случится ли это, ведь даже предложение не было сделано. А потому люди занимались своими делами, работали, пили и горланили песни, и ничего не менялось.
Однажды утром, проснувшись, Рангхиль отчетливо поняла: прямого ответа от Роалля она не добьется. Брат так и продолжит путать следы, словно заяц на меже, а дело не сдвинется с места. Потому оставалось поступить так, как Ранди очень не хотелось делать: пойти против воли брата.
Это решение, конечно, чревато непредсказуемыми последствиями. Роалль – властитель, пусть небольших земель, но он здесь полноправный хозяин. И все решения принимает тоже он. Жениться – одно из важнейших решений мужчины за всю жизнь. Однако, с ними-то воины обычно и не торопятся. Сколько мучительно долгих дней упустил Хальдор, когда уже ухаживал за синеглазой Хильдой, а потом никак не мог решиться предложить ей свое покровительство, освященное богами! Тогда над ним посмеивалась вся дружина. Возможно, Роалль опасается повторения той истории, хотя над хозяином не рискнут так шутить. Однако он выказывает несвойственную ему нерешительность, а значит, это затянется еще на некоторое время. Которого у Миккельсенов, вполне возможно, нет. На свете немало и других женихов, могущих польститься на Этель, особенно если она выглядит неплохо и принесет мужу хоть какие-то доходы.
Рангхиль не была согласна с братом, что времени много. Наоборот. Каждый час увеличивал вероятность того, что Кенельм подыщет для Этель более выгодную партию, чем та, о которой он и ведать не ведает. Значит, нужно поймать удачу и успеть первыми. Поэтому, несмотря на опасения, что Роалль будет в гневе, Ранди сказала себе: пора решаться.
Она обсудила это лишь с Альвой, своей служанкой, которой могла поверить любой секрет. Альва внимательно выслушала госпожу и сказала, что молодому господину давно пора жениться, ибо таков его долг. А уж когда судьба подбрасывает возможность… Боги не прощают, если их дарами не пользуются. Христианский Бог – и тот когда-то был мстительным и злопамятным, стоит лишь прислушаться к тому, что говорят священники, а уж скандинавские вершители судеб и вовсе не любят, когда их игнорируют.
Рангхиль не стала откладывать на завтра то, что можно сделать немедленно. Покончив с утренними заботами, она велела принести письменный прибор в солярий, устроилась у окна и принялась составлять письма Олдхамам. Начать Ранди решила с более простого послания, касающегося женитьбы брата. Кенельма она знала достаточно, чтобы подобрать нужные выражения и представить брачное предложение в лучшем свете.
«Доброму соседу Кенельму из Олдхамов от Роалля, сына Олафа из Миккельсенов приветствие и благие пожелания.
Надеюсь, что с нашей последней встречи ваше благополучие осталось неизменным».
Ранди поставила точку, обмакнула остро отточенное перо в чернильницу и усмехнулась. На самом деле, она бы обрадовалась, узнав, что Кенельм отнюдь не благополучен. Что-то было в нем такое мерзкое – как наткнуться на слизняка в цветке розы. Олдхам был приятен лицом и манерами, но отталкивал поведением и речами. Ранди покачала головой, подумав, что и эта Этель может оказаться таким же яблочком с червоточинкой. В монастыре интриги процветают зачастую более пышно, чем в свитах знатных людей.
Писала Рангхиль на саксонском – языке, который хорошо знали живущие в Англии даны. Во-первых, правили тут все-таки саксы, и их влияние не следовало недооценивать. Во-вторых, знание языка обеспечивало лучшую торговлю и взаимопонимание, упрощало отношения между хозяином и крестьянами. Писать соседу на его языке – значит выказывать уважение. Кенельм знает датский лучше тэна Лефстана, однако сейчас Миккельсенам что-то нужно от Олдхама, а не наоборот.
«Я знаю, что между нами нет добрососедских отношений, но я смею надеяться, что лишь пока нет. Как говорят служители христианского Бога, пусть мертвое прошлое само хоронит своих мертвецов».
Ранди перечитала последние строки и нахмурилась: Роалль не прислушивался к проповедям христианских священников, в отличие от сестры. Рангхиль нравилось узнавать что-то новое, читать книги, а священники рассказывали истории и даже, при удаче, могли продать недорого список Библии. Читать эту книгу было гораздо интереснее, чем слушать странствующих проповедников. Монахи часто допускали неточности и даже искажали смысл текста. Ранди была уверена, что большинство из них просто не умело читать. Поразмыслив пару минут, она решила не тратить мел и чернила – и оставила книжное высказывание в тексте письма.
«До сего дня я мало размышлял о будущем, своем и своей семьи, но пришел тот день, когда мужчине пора об этом задуматься. Я уже проводил свою двадцатую зиму, поучаствовал в сражениях, брал призы на турнирах. Моя рука сильна, владения приносят достаточный доход, а внешность моя, смею надеяться, не вызовет нареканий даже у самого строгого ценителя красоты».
Рангхиль снова остановилась. Кажется, это описание звучит достаточно хвастливо, чтобы у Кенельма не осталось сомнений в том, кто автор послания.
«И, памятуя о вашем стремлении вернуть себе земли, которые вы почитаете достоянием своей семьи (с чем я, смею заметить, совершенно не согласен), я хочу предложить вам союз, который мог бы положить конец этому спору и сделать наши отношения поистине добрососедскими. Я слышал, что у вас есть родственница, вошедшая в брачный возраст, юная дева, чьим опекуном вы являетесь. В ней течет ваша кровь, она станет вашей наследницей, если судьба не благословит вас женой и детьми. И даже в этом случае, Этель (так, я слышал, зовут юную деву) останется вашей родственницей. Я предлагаю брачный союз между мной и Этель, союз, который позволит распре стихнуть, а нам жить в добрососедстве и мире».
Ранди посмотрела в окно: лента реки, за которой лежали земли Олдхама, серебрилась в лучах солнца. Если Этель переживет своего родственника, то эти земли отойдут ее детям. Детям Роалля. Если же Кенельм или его дети (которые вполне могут появиться в будущем, ведь «добрый сосед» еще совсем не стар) переживут потомков Миккельсенов, то мечта Олдхама о возврате некогда принадлежащего его роду может стать реальностью. Но сейчас это всего лишь смутное будущее. Нужно решать проблемы, уже сейчас со всех сторон обступившие Роалля, Рангхиль и замок.
«Я понимаю, что в письме не изложишь всех подробностей, поэтому приглашаю вас с юной Этель в мой замок, чтобы обсудить детали возможного союза. Если вы согласны рассмотреть мое предложение, пришлите ответ с вестником, который доставит вам это письмо.
Рангхиль оставила лист на столе, чтобы высохли чернила, а сама подошла к окну и снова окинула взглядом горизонт: эта земля – их с братом, она стала родиной для отца, здесь похоронена мать. И никто, никто не сможет ее отнять.
К письму Манстану удалось приступить лишь после обеда, до этого времени Роалль постоянно был где-то поблизости, а Ранди совершенно не желала, чтобы братец снова начал спорить. Да, можно сказать, что она действует самовольно – и даже вопреки воле брата. Но это не имеет значения, ведь она права – и Роаллю придется, в конце концов, признать разумность ее плана и необходимость его осуществления. Вступать же сейчас в бесполезные и бесконечные споры Рангхиль не хотела, к тому же, опасалась, что брат просто запретит даже думать об этих брачных союзах. И тогда переубедить Роалля будет практически невозможно. Упрямство – фамильная черта Миккельсенов.
Итак, письмо. Сочинить послание к незнакомцу было гораздо сложнее, чем к соседу, пусть и не очень доброму. Каков этот Манстан? Чем его можно привлечь, и как убедить в честности намерений? И вообще, сочинять письмо, восхваляющее собственные достоинства, и предлагать себя в жены чужаку, возможно, враждебно настроенному? Но выбора нет, придется. Тэн Лефстан говорил, что Манстан успешен при дворе Вильгельма, а значит, он достаточно честолюбив и дальновиден. Дальновидность, вот что следует использовать.
Через час вокруг стола валялось уже несколько смятых листов бумаги. Рангхиль вздохнула: бумага стоила дорого, не надо так ею разбрасываться. Впрочем, ее всегда можно отмыть и разгладить. А пока – несколько смятых листов лишь позволили успокоиться и, наконец, продвинуться дальше приветственной фразы и перейти к сути вопроса.
«Возможно, в будущем вы решите вернуться в Англию, если наш благочестивый король все же решит оставить трон герцогу Вильгельму. Как я понимаю, вы – влиятельный человек, но земли в Англии у вас не осталось. Я же, хоть и не особо влиятелен, но вполне богат. Моя сестра – красавица, благородная дева, обладающая всеми умениями, необходимыми хозяйке замка».
О том, что она еще и умелый воин, а также образованная дама, умеющая читать и писать, Ранди решила умолчать. Вряд ли эти умения приведут в восторг вдовца, желающего вступить во второй брак. И так уже у возможной невесты есть один недостаток – возраст, зачем же добавлять новые камни на чашу весов «против брака с сестрой врага». Если бы у нее было больше времени, то можно было бы заказать миниатюру у художника из Йорвика, чтобы послать возможному будущему мужу, но сейчас не имело смысла сожалеть о несбыточном. Можно, конечно, приложить миниатюру, которую написал несколько лет назад проезжий мастер, только там Ранди сама себе не очень нравилась. Кажется, мастер решил не тратить лишних сил, а просто дважды нарисовал одного из близнецов, просто в разных одеждах. Рангхиль была готова биться об заклад на любимого коня, что рисовал художник Роалля, потому что она сама тогда была не в духе и позировать почти отказалась, лишь пару раз постояла неподвижно у окна – а потом решительно пресекала всяческие попытки привлечь ее к этому глупому занятию. Что ж, сама виновата. В итоге вместо нее на портрете оказался нарисован Роалль в женском платье. Кстати, его это не портило, но вот посылать жениху эту миниатюру… Нет, Рангхиль была все же немного тщеславна и считала, что в роли брата она смотрится гораздо лучше и правдоподобней, чем Роалль в роли сестры. Рангхиль тяжко вздохнула и перечитала написанное. Теперь надо сделать предложение и надеяться, что оно Манстана заинтересует.
«Я предлагаю вам союз вместо раздора: руку и приданое моей сестры. Ее и ваши дети унаследуют положенную долю, что даст вам земли в дополнение к вашему положению, а также союз со мной и союзников в Данелаге».
Да уж. Уговорить Манстана явно будет гораздо сложнее, чем Кенельма. Здесь у Миккельсенов почти нет преимуществ. Рангхиль задумалась снова. Может, все же стоит послать миниатюру? Шестнадцатилетний Роалль выглядел милее и привлекательней большинства английских девушек. Рангхиль даже рассмеялась, представив, что сказал бы на это брат. Тем не менее, портрет юного Роалля в женских одеждах мог бы показаться прелестным любому мужчине. Конечно, если он не имеет возможности сравнить стоящих рядом близнецов. Да, миниатюру все же стоит послать.
«Чтобы не быть голословным, прилагаю к этому посланию портрет моей сестры Рангхиль. Если вы готовы более подробно обсудить мое предложение, то прошу уведомить меня ответным посланием с вестником, который доставит вам это письмо.
Рангхиль положила второе письмо рядом с первым, прижала бумагу специальным камнем, чтобы послания не улетели в окно с порывом послеобеденного ветра, и пошарила в стоящем на столе сундучке в поисках печати Миккельсенов. Роалль носил кольцо с печатью, но еще один слепок хранился в сундучке с письменными приборами – Рангхиль часто отправляла послания от имени брата.
Итак, дело почти сделано. Осталось приложить печать, упаковать послания и отправить гонцов. А оповестить брата можно будет и тогда, когда вестники вернутся.
Довольно трудную часть – найти вестников – удалось выполнить неожиданно легко. В замок пришли письма: одна из соседских жен благополучно разрешилась от бремени, и следовало послать ей письмо с поздравлениями. Владения счастливой семьи лежали как раз за владениями Олдхамов, а потому можно было передать послание с тем гонцом, что повезет ответ юной матери. Оставалось убедить парня промолчать об этом, но сию задачу Альва взяла на себя. Ей не было равных в умении уговорить мужчину. А потому гонец согласился отвезти письмо и ничего не сказать хозяину. Ранди уважали в замке, никто и помыслить не мог, что она действует против воли брата. К тому же, таиться следовало в основном от Йохана – личного слуги тэна, чистившего его доспехи и занимавшегося мелочами в жизни хозяина. Йохан мог разрушить все сразу, проболтавшись Роаллю.
Сложнее оказалось с посланием Манстану. Здесь отсутствие гонца, который должен отправиться в Нормандию, не скроешь: слишком долго продлится такое путешествие, больше месяца. Все люди в замке на виду, никто не может надолго пропасть без объяснений. А потому Альва, поразмыслив, предложила нанять одного парня из деревни. Он был сыном кузнеца, человека довольно состоятельного, и в их семье держали двух лошадей. Ни один конь из конюшен Роалля не мог бы исчезнуть бесследно, попросить его у брата Рангхиль тоже не могла – весь замысел бы вскрылся – а так удалось убедить парня и, что немаловажно, его отца держать язык за зубами. Кузнец удовлетворился щедрым вознаграждением, за судьбу его сына, задевавшего макушкой потолки, Ранди не волновалась – к этому человеку не всякая разбойничья шайка на неспокойных дорогах рискнет сунуться. Прихватив с собой кошель с деньгами, гонец уехал, и обратного пути не стало.
Лето набирало силу, трудолюбивые пчелы уже собрали достаточно меда, чтобы можно было откачать его в первый раз. У Миккельсенов имелась большая пасека, их мед и сладкая медовуха, а также свечной воск славились на всю округу и приносили солидную прибыль. Но прежде чем мед, добытый пчелами, превратится в деньги, придется потрудиться в поте лица. Пасека у Миккельсенов была устроена так, как это было принято у саксов: пчелиные рои селили в вертикально поставленные липовые и дубовые колоды, накрывали хорошо подогнанной крышкой, а потом все лето перевозили с места на место, поближе к цветущим медоносным растениям. Мед откачивали два или три раза за лето, оставляя осенью пчелам достаточно в сотах, чтобы они могли без проблем перезимовать.
Когда приходила пора откачивать мед, все не занятые на полях и службах в замке отправлялись на пасеку: там пригождался труд каждого, будь то ребенок или старик. Сильные мужчины, одетые в плотные костюмы и в маски из вуали, закрывающие лицо, доставали рамки с сотами из ульев, молодые парни оттаскивали чаны с истекающими медом восковыми пластинами в сторону, к навесу, где стояла огромная бочка со специальной крутящейся рамкой, медогонка. Это устройство было бесценным: его удалось купить аж в Лондоне, отдав немыслимую сумму, но именно оно помогало отделять мед от сот, получая чистый продукт и светлый воск, идеально подходящий для изготовления дорогих свечей. Такой воск скупали монастыри и даже королевский двор.
Перед тем как поместить соты в медогонку, их надо было распечатать, чтобы сладкое содержимое легко вытекало из них. Этим занимались подростки и пожилые женщины. Старики крутили ручку медогонки, сменяя один другого. Постепенно на дне медогонки скапливался золотистый или соломенный (а иногда и темный, рябиновый или репейниковый) мед. Когда крутящаяся рамка начинала задевать его, на дне медогонки открывали пробку – и сливали драгоценный продукт в крепкие бочки. Пустые восковые рамки частично возвращали пчелам, а частично выставляли в подносах на солнце, чтобы вытопить воск.
Но добыть мед – это еще половина работы. Потом часть сладкого продукта укупоривали в бочонках, чтобы продать или поставить на хранение на зиму, а часть смешивали в больших чанах со сладкими ягодами и оставляли бродить в теплом месте, чтобы потом разлить пенный напиток по кувшинам и бочкам: медовуху надо хранить в холоде, иначе она продолжит бродить и станет просто брагой. Выстоявшаяся в холодке, в темном погребе медовуха потом могла храниться годами и не портиться.
Эти дни на пасеке всегда нравились Ранди: тяжелый труд на свежем воздухе, сладкие пальцы, тягучий мед в бочонках – а потом купание в прохладной реке. Вместе с другими девушками она входила в чистые воды речушки, чтобы плавать долго-долго, позволяя воде держать себя. Иногда Рангхиль даже переплывала реку. Говорят, многие моряки не умеют плавать, только единицы, – а девушка вот умела, чем вызывала у своих людей смесь восхищения и подозрения. Саксы полагали, будто в воде может обитать дьявол; даны, многие еще приверженцы своих богов, считали палубу корабля единственным местом, где надлежит находиться воину – а волны пусть будут для рыб. Но Ранди нравилось чувствовать себя почти невесомой в толще воды. Когда запахи ила и меда смешивались, когда девушка притрагивалась к длинным толстым стеблям кувшинок, росших в крохотной заводи, или выходила на берег в мокрой рубашке, приятно облеплявшей тело в летнюю жару, то чувствовала себя счастливой. А потом они с девушками вскрывали маленький горшочек со свежим медом, брали теплый хлеб, принесенный крестьянскими детьми, сидели на берегу, болтали, ели и запивали свежим молоком.
Аромат и вкус меда потом долгое время оставались при Ранди, делая жизнь немного слаще…
Откачка меда как раз успела завершиться, и вот ранним утром, когда Рангхиль только умылась, а Альва помогла ей заплести длинные белые волосы в косы, раздался громкий стук в дверь и почти сразу же вошел брат. Он был мрачнее тучи. Глядя на его лицо, Рангхиль впервые ощутила что-то вроде чувства вины. Девушка понимала, что действовала в интересах семьи, однако так поступать с братом, которого она любила больше жизни… Да, это нечестно. Но что было делать?
– Выйди, – Роалль указал Альве на дверь.
Служанка быстро вышла, чтобы не попасть под горячую руку, и лишь напоследок бросила на Ранди ободряющий взгляд. Эта молчаливая поддержка была приятна. Впрочем, Рангхиль не боялась Роалля всерьез.
Брат, против ожидания, не стал кричать. Он спросил тихим и зловещим голосом:
– Значит, ты все-таки это сделала? – и бросил на стол распечатанный свиток, который Рангхиль не заметила вначале. На сломанной печати она узнала герб Олдхамов.
– Если ты имеешь в виду письмо нашему соседу, то да, я сделала это. И, как я вижу, получила ответ. – Ранди уже успела за прошедшее с отправки писем время смириться с мыслью о том, что ей придется столкнуться с гневом брата.
– Как ты могла поступить столь подло? – Роалль понемногу повышал голос. – Ведь я не дал своего прямого согласия!
– Ты не давал бы его еще много месяцев! – Рангхиль встала напротив брата, уперев руки в бока – ровно как замковая кухарка, когда отгоняла от котлов в длинном зале голодных дружинников. – И мы упустили бы шанс, а второго такого могло и не представиться! Подумай сам, Роалль. Ты до сих пор не сказал ни да, ни нет, – что мне оставалось делать?!
– Склониться перед своим сюзереном! – прошипел он.
Это правда, брат является ее сюзереном и опекуном, только вот что делать, если этот сюзерен и опекун ведет себя, как испуганный мальчишка?
Впрочем, свои мысли Ранди озвучивать не стала. Она переживет, сохранив данное мнение при себе, а Роалль мог бы взбелениться еще сильнее. Хотя куда сильнее! От брата словно волна шла – волна злости и гнева.
– Роалль, я не собираюсь раскаиваться, и вряд ли ты этого ждешь от меня. Я поступила так, как должна была. – Рангхиль не собиралась уступать своих позиций. – Даже тэн Лефстан признал, что это хорошее решение, а тэну я доверяю.
– Лефстана здесь нет! – гаркнул Роалль. – Он давно уехал! А ты соблазнилась одобрением этого хитреца и вообразила себе невесть что!
И тут Рангхиль поняла: если бы Кенельм отказал, брат и вполовину бы так не рассердился.
– Олдхам согласен? – произнесла она негромко. Роалль покосился на лежащий на столе свиток так подозрительно, будто тот мог накинуться на него, словно рассерженная гадюка.
– Да! Он согласен, да поразят его боги! Он согласен, и теперь мне придется жениться на саксонке, которую я в глаза не видал! Да еще и породниться с Олдхамами!
Роалль развернулся, вышел и грохнул дубовой дверью так, что потолок, кажется, покосился. Но Ранди не обратила на это почти никакого внимания. Она торопливо схватила свиток и развернула письмо.
Кенельм Олдхам сообщал, что ему нравится предложение соседа, однако следует обсудить детали. А потому он прибудет в замок Миккельсенов вместе со своей родственницей Этель не позднее чем через неделю.
