Долина Молчаливых Призраков

Глава XXI

Час спустя жизненные силы вернулись к Кенту и возвратили его к бытию. Он открыл глаза. Воспоминание о том ужасе, который он пережил, не сразу пришло к нему. Первое его чувство было таково, точно он пробудился от сна, в котором ему являлись кошмары.

Затем он увидел перед собой черную стену скалы; услышал громкий рев течения; глаза его ощутили свет от отражавшихся лучей заходившего солнца. Он сделал усилие над собой и встал на колени. И вдруг точно железный обруч сжал его мозг, все чувства в нем пришли в смятение; он вскочил на ноги и изо всех сил позвал Маретту. Рыдания подступили ему к горлу.

Маретты не было. Она погибла. Она умерла.

Тотчас же, как только рассудок вернулся к нему, он стал оглядываться по сторонам. В четверти мили от него, выше, он видел белую пену, скопившуюся между двумя вертикальными стенами, ставшими еще чернее от наступавшего вечера. Совершенно ясно он слышал издали рев потока, угрожавший смертью. Но совсем близко от себя он увидел спокойную поверхность воды, в которую постепенно спускался плоский гранитный берег, на который и выбросило его течением. Прямо перед ним возвышалась стеной скала. Позади него стояла такая же другая. Кроме того места, на котором он стоял, никакого другого прохода не было.

И Маретты около него не оказалось. Но если остался в живых он, то должна быть жива и она! Она должна быть где-нибудь поблизости или на самом берегу, или же в скалах. Должна, должна!..

Стоны, вырывавшиеся у него из груди, сменились криками. Он громко стал выкрикивать ее имя. Он кричал ей, звал ее и прислушивался. В ста ярдах далее находился выход из ущелья. Он вышел через него в разорванной одежде, с окровавленным телом, совершенно неузнаваемый, почти сумасшедший и все громче и громче стал звать ее по имени. Наконец солнце блеснуло ему в последний раз. Теперь уже он не был сжат теснинами берегов, и оно осветило перед ним весь зеленый мир, насколько мог окинуть его глаз. Перед ним широко разливалась река, и далее она была уже совершенно спокойна и светилась, как зеркало.

Теперь уже не просто страх овладевал им. Это был ужас, перед которым бледнело все, пережитое Кентом ранее. Годы слетели с его плеч, и он рыдал, рыдал, как ребенок, убитый самым глубоким своим детским горем, и угрюмо бродил взад и вперед по берегу. Он то громко звал Маретту, то шептал ее имя.

Затем он вовсе перестал звать ее, так как теперь уже был убежден, что ее нет в живых. Он потерял ее навсегда. Но тем не менее он не переставал ее разыскивать. Солнце погасло. Наступили сумерки, затем ночь. Даже в темноте он все продолжал искать ее за целую милю ниже Порогов Смерти. Через некоторое время взошла луна, и постепенно, час за часом, он стал все больше и больше утомляться и прекратил наконец свои безнадежные поиски. Он не обращал внимания на то, какие ужасные синяки и раны причинили ему удары о скалы и подводные камни, и не чувствовал истощения, которое овладело всем его телом. А когда наступил рассвет, то он уже брел далеко прочь от реки и к полудню дошел до жилища Андре Буало, старого седовласого метиса-зверолова у Бернтвудова Ручья. При виде его ран Андре пришел в ужас и почти на руках донес его до своей хижины, скрытой в дремучем лесу.

Целых шесть дней Кент оставался у Андре, просто потому, что у него не хватало ни физических, ни умственных сил, чтобы идти далее. Старый Андре удивлялся, что у него не было ни единого перелома. Но голова была ранена тяжело, и именно это и было причиной того, что он пролежал первые три дня у Андре, борясь между жизнью и смертью. На четвертые сутки к Кенту вернулся наконец разум, и Буало покормил его оленьим бульоном. На пятый день он встал. На шестой он поблагодарил Андре и сообщил ему, что намерен отправиться в дальнейший путь.

Андре снабдил его поношенным старым платьем, дал ему достаточное количество пищи в дорогу и отпустил его в далекий путь. Кент возвратился к Порогам Смерти и дал Андре понять, что он отправляется обратно на пристань Атабаску.

Кент понимал, что возвращаться к реке было неблагоразумно, что и для тела и для души было бы лучше, если бы он отправился в противоположную сторону. Но осторожность умерла в нем. Он не боялся уже ничего и ничего не избегал. И если бы полицейский моторный катер все еще стоял у Порогов Смерти, то Кент отдался бы в руки правосудия, вовсе не думая о самозащите. Маретты не было в живых. Ее нежное тело все разбито вдребезги. Он был теперь один, бесповоротно и безнадежно один.

И теперь, когда он снова был у реки, что-то удерживало его около нее. От начала порогов и на две мили ниже их его ноги протоптали тропу. Три или четыре раза в день он принимался за поиски и расставлял по своему пути силки для кроликов, которые могли бы послужить ему пищей. Каждую ночь он устраивался на ночлег в котловине между камней у подошвы главных стен порогов. А к концу недели уже умер в нем старый Кент. Даже О’Коннор не узнал бы в нем своего бывшего товарища, так выросла у него борода, такими пустыми стали его глаза и так ввалились щеки.

Умер в нем и неукротимый дух. Несколько раз, правда, им овладевало дикое желание отомстить этому проклятому закону, который повлек за собой смерть Маретты, но и оно тотчас же в нем угасало.

Затем, на восьмой день, он увидел высовывавшийся из-под воды уголок какой-то вещи. Он выудил ее из-под нависавшей над ней скалы. Это оказался сверток с вещами Маретты, и, прежде чем развернуть его, Кент несколько минут крепко прижимал его к своему сердцу и смотрел на него сумасшедшими глазами так, точно в этом мокром сокровище могла заключаться сама Маретта. Потом он побежал с ним на открытое пространство и, зарыдав, стал его развертывать. В нем оказались те самые вещи, которые он в первую же минуту увидел в ее комнате в ту ночь, когда они бежали из дома Кедсти. Он стал выкладывать их одну за другой и расставлять тут же, на камне, на солнышке, и вдруг новый поток жизни хлынул по его жилам, он вскочил на ноги и бросился опять к реке. Он долго потом глядел на это доставшееся ему сокровище, протягивал к вещицам руки и шептал:

– Маретта, моя маленькая богиня…

Несмотря на горе, которое было едва выносимо, любовь к погибшей девушке была в нем еще так велика, что при виде всех этих вещей на его угрюмом, обросшем волосами лице появлялась радостная улыбка. И какие странные вещицы захватила с собой Маретта, несмотря на поспешное бегство! Точно долго их выбирала! Две маленькие фарфоровые собачки, пышное душистое платье, от которого так забилось его сердце, когда он увидел его в ее комнате за занавеской в первый раз. Теперь уже оно не представляло собою той паутинки, какой было тогда, когда он прикладывал его к своей щеке: оно было все мокрое и полинявшее, так как долго пролежало в воде.

Вместе с башмаками и платьем были уложены также и самые интимные предметы, которые Маретта собиралась взять с собой: коробочки, какая-то пилочка, должно быть для ногтей, две резиновые подвязки и грибок для штопанья чулок.

Час, пока Кент рассматривал все эти вещицы, был началом другой происшедшей в нем перемены. Ему стало казаться, что сама Маретта послала ему весть о себе, которая согрела его кровь новой теплотой. Она оставила его навеки и все-таки вернулась к нему обратно, и для него стало уже правдой то, что, сколько бы времени он теперь ни жил, ее душа уже больше не покинет его никогда. Он чувствовал ее близость. Глаза его опять засветились торжеством при виде всех этих маленьких принадлежностей, освещенных ласковым солнцем, и они показались ему плотью от ее плоти и частью ее сердца и души. В первый раз за столько дней Кент почувствовал в себе новую силу и понял, что она иссякла в нем еще не совсем и что от Маретты что-то еще осталось, ради чего еще стоило жить.

В эту ночь он в последний раз ночевал в ложбинке между камнями, и когда спал, то держал у себя под мышкой свое сокровище.

Со следующего дня он направился на северо-восток. Пройдя целые пять суток, он продал какому-то попавшемуся индейцу свои часы за ружье, заряды к нему, одеяло, муку и котелок. А затем без промедления отправился далее, в самую глубину дремучих лесов.

Месяц спустя никто не мог бы узнать в нем прежнего Кента. Бородатый, длинноволосый, нечесаный, он вечно искал одиночества и старался как можно далее держаться от реки. Он перекидывался двумя-тремя словами только со случайно попадавшимися ему по пути индейцами или метисами. Каждый вечер, как бы ни было тепло, он всегда разводил костер и выкладывал одну за другой драгоценные вещицы, расставляя их перед собой. Каждая из них была у него завернута в тоненькую березовую кору, он берег их от дождя и бурь. И если бы у него стали отнимать хоть одну из них, то он вступил бы за нее в бой. С течением времени они сделались для него дороже жизни, и каким-то странным образом он вдруг пришел к заключению, что ему еще стоило жить на свете именно ради них.

Кент не хотел и не искал забвения. Он хотел помнить все, каждое слово, каждый поступок, каждую ласку, которые могли бы связать его с тем временем, когда он любил и потерял любимое существо. Маретта составляла собой часть его существа. Мертвая, она всегда была около него, вот здесь, в своем гнездышке, у него под мышкой, и целый день затем шла вместе с ним в его руке.

Ранняя осень уже застала его в области озера Фонд в двухстах милях восточное форта Чиппевьян. В эту же зиму он встретился с каким-то французом и долгое время путешествовал с ним.

Пикар о многом его усиленно расспрашивал, но он не сообщил ему ни своей тайны, ни нового желания, которое стало расти в нем не по дням, а по часам. И по мере того, как затягивалась зима, это желание становилось все более и более настойчивым. Спал ли он, бодрствовал ли он, – оно всегда было с ним. Его тянуло домой. И когда он думал о доме, то это вовсе не была пристань Атабаска или какое-нибудь другое место на юге, потому что домом для него могло быть только одно место на свете – то, где жила Маретта. Где-то далеко, скрытая в горах северо-запада, находилась эта легендарная Долина Молчаливых Призраков, куда они и направлялись, когда она была еще жива. Точно какой-то голос звал его туда, заставлял его поселиться навсегда там, где она жила. Он стал обдумывать это путешествие и в этом находил радость и утешение. Там он найдет ее дом, близких ей людей и эту самую Долину, которая для нее была чуть ли не земным раем.

И вот в конце февраля, запасшись всем необходимым в дорогу, он простился с Пикаром и направился опять к реке.