Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 5. Второй закон Тьмы
С просторов интернета:
Шар – это совесть человечества. Смеем ли мы надеяться, что она проснулась?
Тем же вечером, когда я улегся в ванну, дома отключили свет: наглядная демонстрация моего врожденного везения.
– Вы там серьезно?! – крикнул я.
– Какие-то проблемы с подстанцией, – сказал папа утробным басом.
Зараза. Хотел отмокнуть после тяжелого дня, а в итоге потону в темноте. Хорошо хоть пену успел сделать высококлассную. С кленовым запахом, да так, чтоб переваливалась за бортики.
Я погрузился по самый подбородок и сделал “буль-буль-буль”.
– Сына, тебе свечу принести?
– Не, я с телефоном.
– А то свечки нынче нарасхват. Брату твоему и четырех мало.
– И что он с ними делает?
– Чего?
– Что он с ними делает, говорю?
– Чего? Плохо слышно.
– МНЕ НЕ НУЖНЫ СВЕЧИ.
– Это я сразу понял.
Я подставил ногу под струю воды, взял телефон и залип в новостную ленту. Крупный был прав, когда говорил про взрыв. В соцсетях миллион фоток с хештегом #шар. Даже шумиха вокруг финала чемпионата Европы по футболу, когда сборная Орвандии проиграла немцам со счетом 5:3, была не такой громкой.
Авиаперевозчики объявили, что запускают дополнительные рейсы в аэропорт Бьенфорда, уровень пробок достиг десяти баллов. Публиковались разные версии, одна нелепее другой. Вплоть до того, что Шар – это космический корабль.
В инстаграм-сториз появилась новая маска, и теперь половина сториз пестрела людьми с Шаром вместо головы. Мировые бренды сориентировались с ситуативным маркетингом: Apple запостили фотожабу, где на небе висит надкусанное яблоко, Nike объявили, что выпустят лимитированную коллекцию светящихся мячей. Продавцы диско-шаров написали в твиттере “Не благодарите”.
– Дима, хочу писать! – крикнул Мелкий в дверь.
– На том свете пописаешь.
– Дима-а-а-а!
– Ой, прости, света ж нет.
– Ма-а-а-м!
– Играйся со свечами! – крикнул я вдогонку и положил телефон на стиральную машину.
Я выдавил на голову мандариновый шампунь. Защипало глаза. Я стал драться с водой и вдруг услышал, что на телефоне включилось видео.
– И че-как это, – сказал я, выпузыривая пену изо рта. Видимо, забыл заблокировать, и фейсбук автоматически воспроизвел ролик с котами.
Но моя гипотеза не подтвердилась. Я взял телефон и увидел на экране запись, снятую утром в школьном туалете: с Ромой, корфом и трудовиком. Ни дать ни взять, замкнуло что-то, переглючило.
Тем не менее, видео я выключать не стал: оно смешное, не грех досмотреть до конца. Трудовик Иннокеша заслужил “Оскара”, а Рома – тот еще истеричка. И корф получился таким, что хоть вставляй в рамку и вешай в галерее.
… но тут я подпрыгнул, расплескав воду. На рисунке было кое-что, чего я не рисовал. Глаза корфа, полные ярости, пылали ярко-красным, хотя этого цвета, как вы помните, не было. Я поставил видео на стоп-кадр, сделал скриншот, и телефон выключился, лишив ванную единственного источника света.
Странно вот еще что. Почудилось, буквально на мгновение, что в последний момент корф на меня посмотрел. Я встал, залив водой коврик, нащупал полотенце и вылез из ванны. Должно быть, перегрелся и мне следует остыть. Я протянул руку к двери, но ручку не нашел. Провел вверх-вниз по деревянной поверхности: ручки нет!
Стойкость духа медленно спустилась в сточную трубу вместе с мандариновой пеной. Я применил оружие № 1 для подобных ситуаций – лихорадочно потыкался в дверь.
Где ручка?!
И я прибег к оружию № 2:
– Мам, откроешь?
Мама не открыла.
Блин, как же так, вы что, забыли, что в моем арсенале только два оружия?!
А, нет, все хорошо. Я вспомнил, что папа пару недель назад поменял положение ручки, чтоб удобней было открывать. Облегченно вздохнув, я переместился и… Снова не нашел ручку!
Шучу, нашел. В квартире стояла тишина, будто я жил один. Тьма обитаема – вспомнилось. Ха-ха, она обитаема мною голеньким! Я медленно пробрался в комнату, сел в кресло и почувствовал, что Тьма разрослась, как бамбук. И стала глубже.
Если это можно было списать на игры разума, то следующее происшествие так просто не обоснуешь. Я услышал рык. Не рокот, не раскатистый клич Аслана, и уж тем более – не гудение от перепадов температуры в старых трубах. Рык. Тьма обитаема. Она снова стала глубже. Еще чернее.
Двигаясь полушажками, я вышел из комнаты. Почему мама не кричит от страха? А папа – почему он не выносит нас под мышками во двор? Это такая акция? Поблуждав по квартире, опрокинув чашку и ударившись мизинцем об диван, я убедился, что дома кроме меня – никого.
Надо выбираться из засады. Я вернулся в комнату, нашел рюкзак и вытащил оттуда Тетрадь с гоблинами. Что, если первый закон («Тьма обитаема») не был написан в Тетради изначально? Что, если он появился, когда я произнес его? Я снова услышал рык, со стороны шкафа. Спокойно. Держим себя в руках. Моя гипотеза: правильно сформулированный тезис о Темноте помогает в борьбе с ней. В морге формулировка сама крутилась в голове и оказалась верной.
Благо прямо сейчас в ней тоже кое-что крутилось, не менее верное. Я поднес тетрадь к губам и прошептал:
– Помогите.
Не помогло.
Тогда я прошептал:
– Всегда есть более глубокая темнота.
Я был уверен, что это наблюдение – сто процентов верное. Произнес я его не задумываясь, губы все сделали за меня. Рык со стороны шкафа стал громче. Я выскочил в коридор, влетел лбом в дверной косяк, и заорал; рык отозвался эхом.
– Что тебе надо?! – спросил я у Тетради. – Всегда есть более глубокая темнота же! Нет? Хорошо, тогда вот тебе: у темноты черный цвет. Что, тоже нет? Темнота темная, как темень. В темноте все средства хороши. Если у тебя в душе темнота, то, скорее всего, в ванне тоже (тут мой внутренний Иськин зааплодировал). Темнота темноте рознь.
Мимо.
Так можно перебирать бесконечно. Мне нужна подсказка.
Я добрался до комнаты Мелкого, нашел свечу. Он оставил две штуки на столе, рядом со спичечным коробком. Огонь на фитильке оказался блеклым, неживым, но его хватило, чтобы, вернувшись в комнату, различить надписи на странице Далибена.
Они изменились. Как я и ожидал.
1. Тьма обитаема.
2. …
3. Всегда есть более глубокая Тьма.
4. …
5. …
Вот оно что: я пропустил второй закон! А что, а где? Опять перебирать варианты? Я посмотрел в окно, и вдруг за черным-черным ничем, далеко за горизонтом разглядел его. Шар. Отблески долетали сквозь глубину, и ничто не могло их остановить.
– Тьма опаснее, когда горит Шар, – сказал я. И все вернулось. Моя тумба. Моя кровать. И книжки, маленькие союзники, не дающие приуныть в тяжелую минуту. Вернулся к свету и я. А в Тетради с гоблинами синими чернилами были вписаны три закона темноты.
Как мне удалось угадать формулировки?
Кто… Кто говорил за меня?
Я повалился на кровать и натянул штаны. Включил фонарик на телефоне (общий свет пока не появился), он снова заработал. Потом подошел к шкафу, где слышался рык. Посмотрел на постер “I want to believe” на внутренней стенке шкафа. На свои рубашки.
Ничего из этого не походило на исчадие мрака.
В комнату ввалился Мелкий.
Разве что он.
– Дима, дай бумагу рисовать.
– Подожди. Ну-ка, встань сюда. Ты же заходил в мою комнату, да?
– Да.
– Когда?
– Дай бумагу.
Я вытащил из ящика альбомных листов и протянул Мелкому.
– Только гоблинов не рисуй.
Мелкий вышел. Ему на смену зашла со свечой мама.
– Как чувствуешь себя? – спросила она.
– Нормально. А что?
– Мне показалось, ты перегрелся в ванной. Вышел с краснючими глазами, ушел в комнату. Голова не кружится?
– Когда это я вышел?
– Минут десять назад. Куда свечу поставить?
– На тумбу.
– Хорошо. Как тебе Шар?
– Красавчик, зажег.
– По-моему, это настоящая магия. Удивительная.
Глаза мамы блеснули.
– Завтра, думаю, этому найдут научное объяснение.
– А я все думала, что это мини-маффины. Помнишь, ты в детстве считал, что по углам прячутся и постоянно шкодят живые кексики?
– Я и сейчас так думаю.
Мама улыбнулась. Помню, я мечтал поймать маффин и съесть его, т. к. по моей легенде он был невероятно вкусным.
– Я хотела сказать, что вчера немного перегнула палку.
– Какую палку?
– Когда наорала на тебя.
– Дубовую или березовую?
– Я серьезно.
– Или осиновый кол?
– Дима! – Она шлепнула меня по коленке. – Я не должна так на тебя давить… Хоть ты, конечно, и оболтус.
– Такое себе извинение.
– Я тебя люблю. Ты должен понимать: как мама, я хочу, чтобы у тебя все сложилось, и твоя жизнь была лучше моей.
Я промолчал.
Кретин-начальник продолжал ее третировать. Когда я вернулся с площади Мира, она сидела с телефоном в руках, с глазами, полными слёз.
– У меня для тебя кое-что есть. – Мама протянула мне коробочку, которую все это время держала в руке.
– Что это?
– Парфюм. Ты до этого не пользовался никогда, да? Думаю, «Живанши» – хороший старт. Девчонкам такой понравится.
Я достал флакон и сделал два раза “пшик-пшик”. Хороший аромат.
– Спасибо, мам.
– Пожалуйста. Я так подумала: ты ведь не обязан поступать в этом году? Подождать годик, походить на курсы, подготовиться. А?
Маме самой не нравилось, что она говорила. Но такая уж она: испытывает чувство вины, стоит ей сделать что-то правильное, но жесткое.
Это она еще не знала, что меня могут отчислить.
– Так себе идея, – сказал я.
– Да?
– Да. – Я подтянул рюкзак и вытащил брошюру Университета гуманитарных наук. – Я хочу поступить сюда.
Отреагировали только мамины глаза. В них отразился и весело заплясал огонек свечи.
– Это здорово! – сказала она. – Очень достойный вуз, с хорошей репутацией. Дерзай! Смотри, какая у меня идея. Сыграем в настольные игры, давай? Я, ты, отец, брат. Позовем Ромку с родителями.
– Прямо сейчас?
– Нет, конечно. Завтра.
– Отличная идея. На миллион долларов.
– Ого! Дорогая! Ну, отдыхай, родной. И спать ложись пораньше.
– А если опять сонный паралич?
– Прекрати. Больше с тобой такого не случится.
– Но ведь… Бабушка умерла во время сонного паралича.
– Бабушка была старенькая.
– Она верила, что силуэты – не игры разума.
– Ты уже взрослый. Бабушка знала тысячи сказок, она и мне их рассказывала. Не принимай их на веру.
Так, ну что? Подготовиться к завтрашней проверке на уроке истории или поиграть?
В истории, как мировой, так и орвандской, я профан профанович. Когда к родителям приходят гости, среди них обязательно оказывается великий ученый. Он знает ровно один факт, вычитанный в старом журнале, и мнит себя экспертом. А когда я не могу ответить, почему, например, во второй половине XX века в Орвандии стали распространяться славянские имена, он качает головой и делает вывод, что “молодежь сегодня совсем не знает своей истории… ”
В общем, я выбрал компьютер и сел играть в какой-то ужастик. Через полчаса мне надоело. Мне всегда надоедает, когда компьютер выигрывает, разнося меня в щи, и хочется выкинуть монитор в форточку.
Гул кулера затих. В комнату прокрались другие звуки – таинственные, новые. Я глянул в окно и помахал Шару, как моряку дальнего плавания. Затем улегся под одеяло, включил настольную лампу и подобрал с пола Тетрадь.
– Что ты такое, а? – сказал я тоном полковника Датча.
Надо разобраться со страницей Дорхана. Позавчера она выдала странные записи, которые впоследствии исчезли. Как активировалась магия? Может, я случайно произнес заклинание? Нет, заклинания-слова – это глупости из детских сказок. Не может магия подчиняться череде искусственно созданных звуков.
Но что тогда?
Я устал. К черту все, надо отдыхать.
После случая с сонным параличом каждая ночь для меня – испытание. Каких только я не придумывал способов, чтобы поскорее расслабить мозг и уснуть! Считал овец. Считал баранов. На этот раз решил побыть настоящим подростком и вообразил Аннет. Рыжизна ее волос посыпалась на подушку золотыми монетами, улыбка усилила тусклый свет. Я даже почувствовал запах… А краем глаза увидел, что в Тетради появляются буквы.
Она легла на кровать. Она взяла комикс про мисс Лайс. Она представила, как она вышла из книги.
Я подорвался, как на петарде: Дорхан со мной говорит?!
Она читает. Она читает. Она читает, она поправила одеяло.
Я отбросил тетрадь в сторону. Подошел к углу. К противоположному. Потом к противоположному. Спокойно, Дима, спокойно. Папа, заглянув в комнату:
– Делаешь первую в жизни зарядку? Уважаю!
– Нет, пап. Просто хожу.
– Толково. А я, пожалуй, отожмусь разок-другой.
– Ага. Ага.
– Ага.
Папа закрыл дверь. В голове моей бушевал тысяча и один вопрос. Это гипноз? Это Тень? Это шутка? Это наука? У гугла не спросить, почему с тобой говорят тетради. Или спросить? Ясно одно: Дорхан всех называет: “он” или “она”. И описывает действия тех, о ком я думаю в настоящий момент. В прошлый раз он писал про маму и папу, потому что я думал о том, стоит ли показывать им свою находку.
Нужно проверить эту гипотезу. Я взял Тетрадь, задумался об одной глубокоуважаемой персоне, и тут, прямо на моих глазах, буквы, относящиеся к Аннет, стерлись, как по щелчку, и на их место пришли другие. Новая надпись гласила:
Он какает.
Я пулей вылетел из комнаты и подбежал к туалету.
– Мелкий, ты тут?!
– Уходи.
– Ты же какаешь, да?
– Уходи!
Так-так-так. Это значит… Это значит, что у меня появилось – не иначе – орудие преследования! Но как оно работает? Что за сила скрыта в Тетради? Я вернулся в комнату и подумал о Роме (впервые в жизни, и того потребовала ситуация).
Он надел пижаму, он закрыл окно, он открыл окно, он закрыл окно, он закрыл дверь, он повернул замок, он лег в кровать, он встал с кровати, он проверил замок, он лег в кровать.
Невероятно, это ж страшно представить, сколько возможностей Тетрадь дает своему обладателю! Я пошевелил мозгами, и – не обессудьте – подумал про Марка Дакаскоса.
Он сидит в шпагате. Он смотрит в телефон. Он хочет есть. Он на диете. Он сидит в шпагате.
Я стал играть, перечисляя в голове разных-разных людей: Ван Дамма (он тоже сидит в шпагате), Алису (ест гречку), Угрюмова (учит английский). И так – минут сорок. Но как бы извлечь из этого практическую пользу?
Найти компромат на босса мамы и отомстить ему как следует! Точно! Я попытался, но – увы – я никогда не видел этого человека, а на имя – Козел – тетрадь не отреагировала.
Тогда, чувствуя, что идеи закончились, я просто подумал о себе. И рядом включился телефон. Как в ванной – внезапно. Снова видеоролик. Снова корф, который смотрит в камеру ярко-красными глазами.
И Тетрадь ответила:
Он уснул.
