Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Предсказание
Знаешь, Ахра, мне все время казалось, что жизнь проходит мимо меня, что основные события произойдут не сегодня, но, вполне возможно, – завтра. Что я только готовлюсь к тому, чтобы стать хоть кем-то, а нынешняя жизнь – это скучное предисловие, с длинными тягучими фразами, пересыпанное занудными определениями и заковыристыми терминами.
Я все время ждал, ждал с жаждой и напряжением, и в этом ожидании пропустил самое важное.
Я ждал событий, испытаний и свершений, а настоящей ценностью было что-то, находящееся вне меня, вне моей судьбы, вне этой мгновенно пролетевшей жизни. Все самое главное оказалось рядом со мной на берегу моря в Абхазии, когда где-то вблизи и вместе с тем вдалеке я слышал шум съемочной группы, ругань режиссера, замечания оператора, крики помрежа, стук хлопушки и неестественные голоса актеров.
Я ждал своей очереди, своего съемочного дня. В ожидании сидел на пирсе и ловил рыбу. Удочку я купил у абхазского мальчика за тридцать рублей, сумма огромная, но у меня было много денег, ты же знаешь, Ахра. Впрочем, я потратил их почти бесполезно. Рыба не клевала. Видимо, моих навыков не хватало для рыбалки здесь…
Но мне нравилось сидеть на пирсе и смотреть на морскую рябь. Казалось, я растворяюсь в этом пейзаже и времени. Чужеродные звуки постепенно исчезли в плеске волн у пирса. И, кажется, я пропал бы совсем, став частичкой всего окружающего, но тут вдруг раздался твой голос:
– Посидишь так день-два – и станешь акварельной картинкой на стене верхней дачи.
Ты стояла на пирсе позади меня и закрывала собою солнце. Так что я почти не видел твоего лица – лишь темный силуэт, светящийся по краям золотом.
– Я просто рыбачу, потому что мне скучно ждать съемок. Хотя знаешь что, может, я и хотел бы здесь поселиться. Как у нас говорится, хоть чучелом, хоть тушкой. Ну или картинкой на стене, тоже неплохо. Узнал бы, как живете вы, когда здесь нет съемок, ну и вообще, что это за место.
– Так оно и происходит, Андрей. Никак иначе нельзя узнать про человека или место, если ты не стал его частью.
– Тебя здесь все считают странной, Ахра. Я заметил, местные девушки все очень скрытные, не хотят общаться со мной. Ну я и не лезу. А ты сама встретила меня, сама заговорила. Трудно поверить, что мне так повезло познакомиться с тобой.
– Это очень удобно, когда тебя считают сумасшедшей. А я еще и сирота. И родителей не нашли. Папа с мамой меня удочерили. Папа воспитывал меня так, как всех наших девушек, но, видишь, не очень получилось. Сначала сердился. Пытался исправить. Но я же Ахра. Как со мной справиться? Потом привык. Все вокруг привыкли. Только он думал, что я не апсуа. Может, армянка.
– Разве это важно?
– Это очень важно. Но какая разница, кто я по национальности. Я выросла здесь. Я воспитывалась здесь. Мой язык – абхазский. Я по вере христианка и апсуа, и никто другая. Пусть считают странной.
У тебя в руках была зеленая школьная тетрадка.
– Ты пишешь стихи? Дашь почитать?
– Не дам. – И вдруг смутилась. – Они на абхазском.
– Тогда да, я не смогу их прочесть, пока не выучу абхазский.
– Ты не выучишь, наш язык окажется слишком сложным для тебя.
Я заметил, что, когда ты с такой уверенностью говорила о будущем, глаза твои затуманились и стали тоскливыми и нездешними.
– Откуда ты знаешь? Я уже выучил одно слово. «Итабуп». Значит – «спасибо». Иду в шашлычную в Гагре, говорю «итабуп». В столовке вашей, когда приносят еду, тоже говорю «итабуп».
– Я вижу, ты стараешься. Серьезно продвинулся.
– Итабуп.
– Не за что. Но с абхазским у тебя не выйдет.
– Вот, опять! – Я едва не вышел из себя. – Опять пророчишь. А что-то еще можешь предсказать?
– Могу.
– Ну давай.
– Если ты сейчас обернешься и посмотришь с пирса в море, то упадешь в воду вместе со своей драгоценной удочкой и увидишь меня совсем с другой стороны.
Я крепко стоял на ногах и упасть ну никак не мог.
– Проверим! – сказал я и, повернувшись, посмотрел в морскую даль. На этот раз она была опаловая, как твои глаза, Ахра. – Ну вот. Видишь, ничего не произошло. Я посмотрел на море и не упал, теперь смотрю в твои глаза, потому что неважно, куда смотреть. И то море, и другое. Ты ошиблась в предсказании!
– Я! – Ты вдруг резко придвинулась ко мне и прокричала, разделяя слова и превращая их в угрожающие выкрики: – Никогда! Не ошибаюсь! В предсказаниях!
И толкнула меня в грудь так, что удочка выскочила из руки, ведерко с наживкой полетело в другую сторону, а сам я плашмя плюхнулся в море.
Первая часть твоего предсказания сбылась. Я погружался в воду. Сбылась и вторая. Те мгновения, пока я летел и тонул в опаловом море, я увидел тебя совсем с другой стороны. Ты вдруг стала моложе, я видел совсем девочку в развевающемся черном платье, улыбающуюся, спокойную и даже величественную. Это длилось мгновение. И исчезло. Мокрый и кашляющий, я выбрался на пирс.
Передо мной была ты, Ахра.
– Предсказание сбылось. Я весь промок.
– Я никогда не ошибаюсь в предсказаниях. Чтобы стать морем, надо в нем раствориться, а ты всего лишь промок. Чтобы стать частью этих мест, надо раствориться в них и, возможно, исчезнуть. Умереть здесь. А ты пока только знаешь слово «итабуп».
– Я пока не хочу умирать.
– Ты пока не умрешь.
– Ну спасибо.
– Я не ошибаюсь в предсказаниях. Ты, наверное, заметил.
– Заметил, заметил. Повторять не надо.
Мы помолчали. Я смотрел на тебя и удивлялся. Как быстро ты превращаешься из грозного каменного изваяния в обычную местную девушку-администратора, а из администратора – в загадочную, тонкую, почти прозрачную девчонку.
– Ну, кое-что об этом месте я уже узнал.
– Что, например?
– Что тот рогатый дом, дача наверху, где сейчас живем мы, построил принц Ольденбургский.
– Угу-угу, интересно…
– Для своей сестры-принцессы.
– Угу. Очень интересно.
– Она тут гуляла по пляжу и потеряла золотой гребешок.
– Ух ты! Ну вообще!
– Поэтому место и назвали так странно. «Гребешок».
Вдруг ты зевнула, прикрыв рот рукой. Так, будто сейчас завалишься спать.
– Что? Не так? – спросил я.
– Совсем не так. Просто чушь. Вот так ты и растворяешься. Плаваешь. По колено в чуши.
– Итабуп.
– Не за что. Слушай. Этот дом построил русский. Богатый человек. Очень богатый. Давно. А дочка, которую он действительно звал принцессой, называла его папой…