Нам и не снилось: почему подростковая литература нужна всем

Автор: Александра Баженова-Сорокина

На протяжении всего детства я держала форточку в детской распахнутой, чтобы туда мог постучаться Питер Пэн и забрать меня навстречу удивительным приключениям. И до сих пор люблю открытые форточки. И хотя есть всего один мальчик, который никогда не вырастет, а я выросла более чем, во взрослом возрасте я сознательно продолжаю читать детскую и подростковую литературу, и я делаю это по нескольким причинам.

История с окном здесь довольно показательна, потому что ощущение, что реальность, к которой мы привыкли, вдруг может вскрыться и выпустить на волю что-то чудесное, ненормальное, неожиданное, меня никогда не покидало. Вдруг яйцо, которое я всегда варю пять минут, сейчас не сварится? Оно должно, оно всегда так делало, но вдруг? Ожидание безумных выходок от реальности для меня для меня естественно так же, как и знание элементарных законов физики. Да, я уверена в варёном яйце (ну, на 98%), но вот во многих других вещах — отнюдь нет. Получить письмо из Хогвартса, улететь с зелёным ветром на леопарде или провалиться в нору — всё это пути героев и героинь к взрослению, которые я прохожу раз за разом, затаив дыхание. И это не только потому, что я понимаю, что мой путь к взрослению ещё не завершён — у меня ещё живы родители, я еще хочу веселиться тогда, когда надо работать, и далеко не всегда справляюсь с действительностью “как взрослый человек”. Дело ещё и в том, что детская и подростковая литература научила меня тому, что этот путь — это и есть самое важное, а вовсе не конечный результат, довольно призрачный, и не совсем ясно, насколько хороший. Вряд ли кто-то из нас мечтает стать мистером или миссис Дарлинг, когда можно стать Венди или даже Питером.

Путешествие, приключение и чудеса — это весело, и не обязательно, чтобы чудеса были, как в книге, тут нам на помощь приходит осмысление мира через метафору, которое возможно благодаря искусству. Мои маленькие чудеса — это и смешно одетая старушка в магазине, и ворона, с которой я могу пообщаться на детской площадке, пока она пытается стащить мелкую игрушку, и разговор с подругой на другом континенте, и приготовление пирога — вот уж воистину магический процесс. Что не означает, что я прекратила попытки открыть порталы куда-нибудь, которые очевидно открыты у Нила Геймана, Кэтрин Валенте и других полуволшебных людей, которые мою любимую литературу и комиксы создают.

Ещё история с окном — это, конечно, про желание быть необычной, не такой, как все. И тут подростковая литература помогает невероятно, потому что исключительным в ней может оказаться любой. Но как такое возможно? Неожиданным образом — в детской и подростковой литературе больше нет нормы как нормы. То есть тут, чтобы быть интересным, герою нужно быть собой, а быть собой — всегда значит чем-то отличаться от сферического подростка в вакууме: ты не такой или такая, каким бы тебя хотели видеть родители или учителя, и уж точно не такой или такая, какими мы представляемся старшим поколениям. Каждый главный герой-подросток уникален, он не типический герой в типических обстоятельствах, ну, если не считать типическим формат любовного треугольника с вампиром и оборотнем или борьбу с каким-нибудь очередным мировым злом. Несмотря на шуточные примеры, речь, конечно, далеко не только о фэнтезийной литературе, но и об остальных жанрах литературы для подростков. Дети с Горластой улицы, Тоня Глиммердал, Симона из “Чудаков и зануд” Ульфа Старка, Кияма, Кавабе и Ямашта из “Друзей” Кадзуми Юмото, герои и героини Джона Грина живут в нашей реальности, но все они уникальны: у каждого есть свои проблемы и особенности, и их не получится решить “по общему правилу”, зато читателю ничего не остается, как ощутить себя в шкуре ещё напрямую зависящего от родителей и других взрослых человека со своим сложным внутренним миром. Это очень важный опыт для взрослого человека и как способ лучше понять окружающих подростков, и как возможность взаимодействовать с внутренним подростком, который в нас, уверена, чуть ли не больше забит, чем внутренний ребенок, поэтому прорывается обычно острейшими экзистенциальными кризисами, компульсивными покупками или резкими и нерациональными поступками. А ведь если чаще давать слово этой части себя, возможно, проще будет и с ночным походом к морозилке с мороженым, и с тем, чтобы меньше нападать на себя, когда не получается включить идеального взрослого.

Но помимо чудес и опыта эмпатии, которые есть и в детской, и во взрослой литературе, есть ещё кое-что, чем меня вдохновляет именно подростковая литература. Когда в детстве я читала и смотрела “Вам и не снилось”, у меня было ощущение абсолютной трагедии, которая связана с тем, что никто не хочет никого слушать, никто никому не хочет уступить, взрослые ведут себя как дети, а дети, в итоге, страдают. Сначала это вызывало огромное возмущение и желание всё исправить, а уже во взрослом возрасте выглядело как трагическая неизбежность. Когда я читала “Вафельное сердце” Марии Парр, то на моменте, когда Лена сбегает из нового дома в городе, чтобы вернуться к лучшему другу в деревню, я ощутила предзнаменование финала повести Щербаковой. Я заранее переживала за то, как же друзья будут жить в разлуке, будут ли писать, сильно ли их будут ругать. И тут случилось небывалое, практически Питер Пэн прилетел: родители договорились, чтобы девочка осталась жить в семье лучшего друга, пока ее мама заканчивает учёбу в городе. Ситуация разрешилась не наказаниями, не болезненным расставанием, а решением в пользу детей. Как такое вообще возможно? В обычной, “реальной” жизни — не очень, но то, что эта ситуация тут описана вдруг открыло новую дверь в моем сознании, и я подумала, что в какой-то ситуации в жизни я теперь могу обдумать и такой выход — и любой другой, такой, который подойдет именно моим детям.

Дело в том, что и подростковые антиутопии, и триллеры, и фэнтэзи, и психологический янг-эдалт написаны о и рассчитаны на людей, у которых ещё есть очень много сил, которым ещё только предстоит делать важные выборы в жизни. Поэтому это тексты, в которых из сложных ситуаций выход есть. Рассказ Ширли Джексон «Лотерея», ставший классикой и вдохновивший Сьюзен Коллинз на написание «Голодных игр» отличается от современной классики янг-эдалт не только формой, но и той безысходностью, которая присуща тексту, предназначенному для взрослой аудитории. Задача Джексон была в том, чтобы показать ужасающий мир, в котором можно различить черты нашего, и возможное развитие нашей цивилизации, но не то, как этот мир перестроить. “Голодные игры” рассказывают о виртуальной реальности, консьюмеризме и культе богатых и знаменитых гораздо ярче и интереснее, чем обличительные лекции и философские трактаты, и при этом дают героям возможность, слабоумие и отвагу, если хотите, чтобы эту реальность переделать. Реалистично ли это? Наверное, нет. Но эти книги дают ощущение сильнейшего эмоционального переживания от столкновения с пограничной ситуацией, и заряд энергии, который получаешь от хорошо продуманного хэппи энда или красиво разрешённого детективного сюжета — заряд, который даёт восстановленная вера в человечество и в свои силы. В подростковой литературе взрослые тоже зачастую не похожи на обычных взрослых, потому что оказываются неожиданно человечными, по-настоящему зрелыми и просто потому, что они тоже здесь не типичны, но уникальны, новы в глазах юных героев. И каждое новое поколение писателей и художников рассказывает истории о новых подростках, о новых проблемах и умудряется найти для них решения, которые и дают возможность снова научиться мыслить нестандартно не только подросткам, но и нам. Особенно, если мы не будем клеймить подростковую литературу как рассчитанную на менее умных, опытных или образованных людей — потому что она вообще не про это. Она рассчитана на людей с более пластичной психикой, на людей, находящихся в максимально уязвимом состоянии и осознающих это, наконец, на людей, у которых еще не перестал работать орган, отвечающих за эхолокацию того, что логика отрицает.