Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Что случилось с Ольгой
Восьмое марта был раньше мой самый любимый праздник, но теперь уже никогда таким снова не станет. Даже несмотря на то, что я получила от папы с мамой тот самый парфюмерно-косметический набор «Карлсон», о котором так долго мечтала! Интересно, тот ли это набор, который лежал в сумке тогда, в парке Маяковского. Родители часто припрятывают хорошие вещи, чтобы подарить их потом мне или Димке по какому-то случаю. Мне это очень не нравится. Когда я вырасту, буду дарить своим детям подарки просто так, не обязательно в честь праздника. Честно говоря, за это время мне уже расхотелось иметь этот набор, он какой-то слишком уж детский. Я бы лучше душилась («душнилась», как говорит Тараканова) «Шахерезадой». Это сладкие духи в маленькой бутылочке, они слегка зеленоватые на вид, а не жёлтые, как мамины «Роша», которыми я иногда мажусь, если мама не видит. Конечно, «Шахерезада» есть у Таракановой! У неё вообще всё есть.
Сразу же после зимних каникул Ира начала приходить к нам в гости чуть ли не каждый день. Причём, её интересую не столько я, сколько Димка. Ира сидит в моей комнате и крутит головой, как сова, прислушиваясь к разным звукам. А когда Димка возвращается из школы, она уходит вроде бы как в туалет и на обратном пути оказывается уже в его комнате. Мне это всё ужасно неприятно, но я не решаюсь поговорить об этом с мамой и тем более с братом. Димка, судя по всему, не слишком тяготится Ириным обществом, во всяком случае, дома он стал бывать значительно чаще прежнего. Ну вот, не хотела рассказывать про Тараканову – и целую страницу про неё исписала!
Будто бы нет других причин расстраиваться!
Вчера вечером я услышала телефонный звонок и схватила трубку раньше папы. У нас два аппарата: у родителей в спальне жёлтый, а в коридоре – чёрный. Я даже не успела сказать «алло», как вдруг услышала чужой детский голос:
– Папа, это ты?
И мой папа, представляете, сказал:
– Да, Танечка, это я. Но ты же знаешь, что сюда мне лучше не звонить?
Он так ласково говорил с этой незнакомой Танечкой, словно боялся её обидеть. Я затаила дыхание и слушала. У моего папы есть ещё одна дочка? Моя сестра, которую от меня скрывают?
Танечка говорила очень быстро, и я не всё понимала в этой сбивчивой, щебечущей речи. Зато я заметила, что голос у неё очень похож на мой. Как будто это я позвонила папе и слушаю каким-то удивительным образом наш с ним разговор по параллельной линии. От этого можно с ума сойти! А ведь мне нужно было ещё и не дышать, чтобы они меня не слышали… В конце концов я уловила смысл Танечкиных слов: она благодарила папу за подарок, потому что давно мечтала о наборе «Карлсон»…
У меня внутри всё куда-то ухнуло и оборвалось. Получается, что наш с Димкой папа – ещё и папа совершенно чужой девочки. А что, если она похожа на меня, как близнец? А что, если она и есть мой близнец, которого прячут от всех в железной маске, как в романе Дюма? Тогда я бы очень хотела с ней познакомиться! Наконец-то в моей жизни тоже произошло что-то действительно интересное и необычное. Сестра-близнец намного лучше подруги! Мы бы менялись с ней местами, как Электроник с Сыроежкиным! Как принц и нищий!
Я так увлеклась этими мыслями, что незаметно для себя начала довольно громко дышать в трубку, а папа как раз в тот момент просил Танечку звонить ему по рабочему номеру и очень заботливо спрашивал, не забыла ли она его. Танечка сказала, что ей очень хотелось поблагодарить его, потому что мама (какая мама?) отдала ей набор именно сегодня. И что завтра выходной.
Папа сказал: «Подожди-ка минутку, Танечка» – и вышел из спальни! Я повесила трубку и забежала в ванную. Включила воду. Чем окончился их разговор, я не знаю, но радость от того, что у меня имеется сестра-близнец, куда-то исчезла. Я долго намыливала руки, смотрела, как утекает в слив кудрявая пена, и мне казалось, вместе с этой пеной исчезает что-то очень важное, ценное, то, что никогда уже ко мне не вернётся.
Мне хотелось поговорить с кем-то об этом случае, но я не решилась спрашивать папу, а маме, я чувствовала, эта история не понравится. Можно было бы довериться Димке, но в последнее время, когда он дома, в его комнате почти всегда сидит Тараканова, брякая своими кольцами и благоухая «Шахерезадой». С Варей мы совсем перестали общаться, она теперь дружит с Люсей Имановой и даже подарила ей пупсика на Восьмое марта. И в школьных анкетах на вопрос «Ваш лучший друг» пишет не «К. Л.», а «Л. И.».
Как жаль, что невозможно рассказать обо всём Ксеничке Лёвшиной!.. Ксеничка такая умная, она обязательно дала бы мне хороший совет.
Я долго не могла уснуть в тот вечер, а ночью несколько раз просыпалась и думала, что больше не люблю день Восьмого марта. И никогда не смогу его полюбить.
Спустя две недели
Ура! Ура! Ура!
Я буду учить французский язык! Папа нашёл через знакомых учительницу, которую зовут Майя Глебовна, причём у неё французская фамилия Ришар. Честное слово, Ришар, как у того смешного киноартиста, который вечно спотыкается на ровном месте.
Это вам не какая-нибудь Быля. Это настоящая француженка, пусть и в четвёртом поколении! Её прадедушка бежал из Франции, потому что был коммунистом (очень правильно сделал), и у них в семье исторически знают французский язык. Майя Глебовна живёт далеко, на улице Гагарина во Втузгородке, но я буду ездить туда самостоятельно, по вторникам и пятницам, когда нет музыки.
Надеюсь, что бабушкины способности к языкам передались мне по наследству. Ведь если она даже дневники иногда вела на французском, так, наверное, знала его в совершенстве, как и немецкий. Я ещё и поэтому хочу выучить французский, чтобы прочитать те тетрадки – там, наверное, самое интересное!
Вчера, когда пили чай, я спросила у папы, как умерла его мама, и он уронил чайную ложку под стол.
– Сейчас Тараканова придёт! – заметила мама. Она только что вошла в кухню и не слышала, о чём я спрашивала. – Ложечка-то маленькая…
И выразительно посмотрела на Димку, а он почему-то покраснел и полез под стол за ложкой. Обычно так никто не делает, ведь кто уронил, тот и поднимает!
– Мама умерла в блокаду, от голода, – сказал папа.
– А почему ты нам об этом не рассказывал? – удивился Димка. – Мы на истории недавно проходили блокаду.
Папа встал и вышел из-за стола, хотя сам всегда говорит, что так делать неприлично. Мама тихим голосом стала объяснять, что для папы это очень тяжёлая тема. Его совсем маленьким успели отправить из Ленинграда, и он почти не помнит своей мамы. У него даже фотографий не сохранилось.
Но ведь в стенном шкафу хранятся дневники Ксении Михайловны! Там столько о ней, что можно и без фотографий обойтись! Хотя посмотреть на неё, конечно, тоже интересно. Я представляю её похожей на меня, только немного ниже ростом…
Мне очень жаль Ксеничку, что она погибла в голодном Ленинграде из-за фашистов. Я даже поплакала вчера перед сном. А утром мама сказала про уроки французского, и я опять стала совершенно счастливой!
Вечером следующего дня
Майя Глебовна открыла дверь только после третьего звонка – я уже испугалась, что адрес неверный или я пришла не ко времени. Совсем молодая женщина с гладким и полным лицом и в длинном шёлковом халате, от которого во все стороны летят трескучие искры. В квартире был свой, особенный запах, скорее неприятный. Так пахнет старая одежда, которую давно пора выкинуть.
К моему приходу готовились – меня это даже немного удивило. Родители Майи Глебовны приветливо кивали, бабушка тащила из комнаты пылесос, а молодой человек с усиками (как выяснилось, муж моей учительницы) пошёл в кухню заваривать чай, подмигнув мне по дороге так, что я покраснела. Мне ещё никто никогда не подмигивал, и я не знала, как на это реагировать.
Мысли мои разбежались по сторонам, а ведь Майя Глебовна уже минут пятнадцать объясняла мне про французский алфавит и основные правила чтения. Я кивала и даже что-то записывала в своей красивой новой тетради, но это был совершенно бесполезный труд. Ещё я зачем-то вспомнила Былю, её платье в мутную клетку и то, как она кричала на меня: «Эс це ха! Здесь эс це ха, ну что за бестолочь, никак не может запомнить!»
Французский, конечно, намного красивее немецкого, даже если судить по произношению. Французские слова падают, словно капли крови, быстрые и тёплые, а немецкие скрежещут пилкой по стеклу…
В дверь постучали, и у меня исчезли даже посторонние мысли. Я и не знала, что могу влюбиться за секунду в чужого мужа, который всего лишь подмигнул небрежно в прихожей! Я ведь даже имени его не запомнила, то есть Майя Глебовна представила его, когда мы знакомились, но имя исчезло вместе с мыслями. Кажется, оно было детским – не то Артём, не то Денис, несерьёзное какое-то… Но в комнату вошла всего лишь мама Майи Глебовны, улыбчивая женщина в возрасте Были, но намного женственнее. Она держала в руках поднос с тёмно-синими чашками с золотым ободком (у нас дома такие же), ещё там были сахарница и блюдце с печеньем «хворост».
Мы сделали перерыв. Мама Майи Глебовны подливала чай и так умильно смотрела на меня, что я несколько раз чуть не подавилась «хворостом». К тому же мне было стыдно за то, что я чувствую затхлый запах, исходящий от хозяев и от всей их квартиры… Думаю, французский язык всегда теперь будет иметь для меня некоторый затхлый привкус. Потом моя учительница ненадолго вышла (меня ударило током от её халата), а её мама сказала, что Майя сама ещё студентка, но решила давать уроки, потому что жить тоже на что-то надо.
– Вообще-то мой муж на четверть француз, – любезно пояснила она, размешивая сахар в своей чашке. Я кивнула. Мне было очень скучно.
За дверью кто-то хохотал и слышались такие звуки, как когда люди целуются. У мамы моей учительницы на шее появились мелкие розовые пятна, словно бусы. В самом конце этого странного урока в комнату пришёл ещё и папа Майи Глебовны. Он попросил меня сказать слово oui, но я накрепко закрыла рот, как однажды сделала на приёме у зубного врача (мама потом со мной полдня не разговаривала).
И вот теперь я думаю, что не очень-то хочу продолжать эти уроки, где со мной занимается не один человек, а целая семья. Это не занятия французским, а что-то совсем другое, бессмысленное и неприятное. Но как это объяснить родителям?
А ещё я очень злюсь на себя за то, что так быстро и неудачно влюбляюсь. Когда я уходила от Майи Глебовны, то мельком увидела в дальней комнате Артёма-Дениса – он лежал на кровати с гитарой. И я даже не успела запомнить его лицо. Только усики щекочут память…
Через два месяца
Сегодня 21 мая. Мой день рождения. Родители подарили мне платье и книгу «Записки о Шерлоке Холмсе», Димка – голубые ажурные гольфы. Думаю, что их тоже купила мама и просто дала брату, чтобы он меня поздравил. Гольфы красивые и подходят к платью. Гостей позвали заранее – Варю, Люсю Иманову (пришлось, потому что она очень навязывалась), Тараканову, Рыбку и Ольгу.
Пришли все, кроме Ольги, и это очень странно, потому что она была явно рада приглашению и даже спрашивала, что бы мне хотелось получить в подарок. Я сказала, что мне ничего не нужно, – не представляю, как можно иначе ответить на этот вопрос. Тогда Ольга пообещала сама что-то придумать. Я её очень ждала, даже не хотела садиться за стол, но мама шепнула мне на ухо, что это невежливо по отношению к другим гостям.
Могла хотя бы позвонить!
Варя подарила мне переливной календарик и книгу Бориса Алмазова «Самый красивый конь», у меня уже есть такая. Рыбка вручила шоколадку «Сказы Бажова» и книгу «Малахитовая шкатулка» – она зачем-то подписала её, разлиновав угол на первой странице. Я считаю, книги может подписывать только автор, но, конечно, Рыбке об этом не сказала. Люся Иманова принесла самодельную шкатулку из разрезанных открыток, сшитых толстыми цветными нитками. Тараканова вручила золотую цепочку, чем очень смутила моих родителей. Мама сказала, что мы не можем принять такой дорогой подарок, но Ира очень по-взрослому ответила:
– Я вас умоляю, тётя Вера! – Она всех знакомых взрослых зовёт тётями и дядями, и я вижу, как мама от этой «тёти» вздрагивает.
Настроение у меня было не очень хорошее. Варя демонстративно общалась только с Люсей, Рыбка ела за пятерых, а Тараканова, как водится, незаметно исчезла сразу после чая, чтобы остаться вдвоём с Димкой в его комнате. У них там очень громко играла музыка – итальянцы. Димке кто-то записал целую кассету – Пупо, Аль Бано и Ромина Пауэр, «Рикки э повери». Варя спросила: нельзя ли нам тоже пойти послушать музыку? Мы постучались в дверь Димкиной комнаты, но нам никто не ответил, а ворваться я почему-то не решилась, хотя у меня, между прочим, был день рождения. Потом Рыбке стало плохо, потому что она одна заглотила полторта (хорошо, что без свечек, пошутил папа), и её ужасно противно тошнило в туалете.
Вечером, когда все ушли – даже Тараканова, хотя она сидела в Димкиной комнате до полной темноты и «Феличиту» они прослушали раз тридцать, – я всё смотрела в Ольгины окна, они как раз напротив наших. Одно было ярко освещено, а другое оставалось тёмным. И никаких людей там видно не было.
Что же случилось с Ольгой, почему она не пришла? Неужели просто забыла о моём дне? Полночи я не могла уснуть, бегала то на кухню, то в туалет… Потом со скуки принялась перебирать подарки. Гольфы при ближайшем рассмотрении оказались всё-таки слишком уж детскими. Тараканова даже в жару носит капроновые колготки.
Я решила примерить цепочку, Ирин подарок, и пошла в ванную, потому что там хорошее, неискажающее зеркало. Расцепила замок, но застегнуть его почему-то не сумела. Много раз пыталась, даже пальцы заболели и на указательном появилась красная бороздка. Но ничего не получилось.
В дверь ванной постучали, я открыла и увидела сонную сердитую маму в ночной рубашке.
– Ну что за полуночница! – рассердилась она. – Ведь завтра в школу!
– Я никак не могу цепочку застегнуть, – сказала я маме и вдруг разревелась.
Мама погладила меня по голове, как маленькую, и я с наслаждением поплакала, умирая от жалости к себе. А потом мама взяла у меня цепочку и поднесла её ближе к лампочке.
– Замок поцарапанный, Ксана, – сказала она. – И погнутый, вот, смотри. Это не новая вещь, её кто-то долго носил до тебя. Неизвестно кто.
Мама очень брезглива, она никогда не пользуется чужими вещами, даже не разрешает мне донашивать одежду за дочками своих подруг. А вот Рыбка, наоборот, всегда одевается в обносочки, и там попадаются такие красивые вещи! Я решила, что не буду носить золотую цепочку Таракановой (она, кстати, говорит цепочка), убрала её в самодельную шкатулку Люси Имановой и спрятала в верхний ящик стола, который стараюсь открывать как можно реже, потому что он сломан и застревает.
А перед тем как всё-таки лечь спать, ещё раз высунулась в окно и увидела, что теперь у Ольги оба окна ярко освещены и в одном отчётливо видны сразу несколько силуэтов. Может, к ним родственники приехали?
От букета сирени, которая стоит у меня на столе (её принёс папа), кружится голова и внутри всё странно дрожит. Может, это и не от цветов, я не знаю. Сирени в этом году очень много, она зацвела рано и одновременно по всему городу. Как будто кто-то дал приказ – цвести!
22 мая
Ольга пропала. Вот прямо по-настоящему пропала! Мама разбудила меня утром, сказала, что Ольгины родители ночью звонили, спрашивали, может, мы что-то знаем, видели её… Ольга не сказала родителям про мой день рождения, ушла из дома ещё днём, вроде бы гулять с какими-то подругами. Мама пыталась утешить Ольгиных родителей, но сама, я видела, очень разволновалась. Папа – тот вообще весь сразу побледнел.
В школе я рассказала об этом Таракановой, но она только плечом дёрнула пренебрежительно: «Может, у парня осталась. Делов-то!» Не думаю, что красивая умная Ольга может остаться у какого-то парня, не предупредив маму и папу. Она совсем не такая. После третьего урока в школу приходил милиционер и говорил о чём-то с Ольгиными одноклассниками и физичкой Натальей Николаевной, которая у них классная.
Я ни о чём другом не могла думать, кроме как о том, что случилось с Ольгой, – и боялась своих мыслей. Фантазия у меня совершенно неуправляемая.
Почитаю лучше Ксеничкины дневники. Только они меня успокаивают и утешают.
В окнах у Ольги – темнота.
24 мая
Вчера утром в парке Маяковского нашли Ольгу. Её задушили собственной кофточкой. Я думаю, это была та спортивная кофточка, в которой Ольга открыла мне дверь, когда я приглашала её на день рождения. Синяя, с белой полосой… Получается, Ольга умерла в тот самый день, когда мы сидели за столом и праздновали. Может, именно в тот момент, пока я примеряла цепочку Таракановой, маньяк убил нашу Ольгу.
Похороны – через три дня. Мама сказала, что пойдёт туда вместе со мной и Димкой. Рыбка тоже пойдёт, и Люся Иманова, и Варя, если её отпустят. Тараканова уехала куда-то в деревню к родственникам, ведь учебный год уже закончился.
Не могу больше ничего сегодня писать. Ксеничка, помоги, расскажи о том, что было сто лет назад…
