Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Семечки
Как выразилась мама, лето закончилось в тот самый момент, когда мы сели в поезд. В Свердловске нас встречал на вокзале папа, шёл проливной дождь, а мы везли с собой из Орска помидоры, яблоки, вишнёвое варенье и ещё что-то. Баклажаны! Мы ехали домой в такси, и меня затошнило от запаха в машине.
Варя вернулась из Прибалтики, как сказал Димка, вся прибалтнённая. Я не очень поняла, что это значит, но Варя действительно выглядит совсем другой, чем раньше. На ней юбка из замши, вышитая жилетка и, главное, настоящая сумочка на ремешке, как у взрослой! Ещё ей купили в Таллине детские тёмные очки и парфюмерно-косметический набор «Карлсон», о котором я давно мечтаю.
Мы с Варей очень хорошо играли целую неделю, и мама вдруг спросила:
– А что, если перевести тебя в другую школу? Будете с Варей в одном классе.
Моя школа довольно далеко от дома, я хожу туда через три дороги с машинами, и мама каждый раз нервничает и волнуется. А Варина – прямо у нас во дворе. Можно встать за десять минут до начала уроков – и всё равно не опоздаешь! Всех Вариных одноклассников и учителей я отлично знаю по рассказам, даже не нужно учить их имена. А в моей школе в последний год вообще было не с кем общаться. Марина держалась на расстоянии, да и я к ней остыла после той истории с портфелем. Наташа мне никогда особенно не нравилась. Так что мама сходила в школу, забрала документы, и с 1 сентября я пошла в Варину (а теперь уже и в мою) школу.
Теперь я учусь с Варей в одном классе, но мы с ней стали почему-то меньше дружить. Дома я не замечала в Варе тех черт, которые стали буквально выпирать из неё в школе. Она девочка скучная, ведомая, как выражается мама. В классе с Варей никто особенно не дружит, разве что Люся Иманова, у которой ужасно уродливые ноги: толстые и покрытые, как у мужчин, волосами. Люся совершенно не стесняется своих ног, носит прозрачные колготки, и школьная форма у неё очень короткая. Дома Варя смеялась над Люсей, а в школе ходила с ней под руку на переменах и перебрасывалась записочками на уроках.
Вместе со мной в класс пришла ещё одна новенькая, девочка с блестящими рыжими волосами, к которой очень шла её фамилия Тараканова. Я сразу вспомнила эту Иру Тараканову, потому что мы в детском саду были с ней в одной группе. А её старшая сестра Светлана ходила в одну группу с Димкой. Мама часто возвращалась из садика вместе с отцом Таракановых, они живут от нас через три дома. Виталий Николаевич Тараканов был не очень высокий, он всегда носил коричневый костюм и рубашку без галстука.
Держалась Ира очень уверенно. В ушах у неё были большие серьги, и классная руководительница велела их тут же снять. И заплестись, потому что Тараканова носила волосы распущенными до плеч. Нас, как новеньких, посадили за одну парту, и Тараканова спросила у меня шёпотом:
– Поедешь в воскресенье в парк Маяковского?
Люся Иманова, которая сидела сзади, ткнула Ире в спину карандашом, чтобы не разговаривала. Это был урок математики, и Тамару Викторовну я боялась ещё по Вариным рассказам. Её все боялись. Она говорила всегда очень тихим голосом, даже каким-то убаюкивающим, но этот тихий голос и нежные интонации пугали намного сильнее, чем если бы она кричала на нас и ругалась, как делают другие учителя. Гера Яковлевна по истории однажды так кричала, что у неё выпал изо рта зуб – и прилетел прямо к Варе на парту! Может быть, страшно было потому, что Тамара Викторовна действительно выполняла свои угрозы: если пугали двойкой, то ставила её в журнал, если говорила, что весь класс придёт завтра к нулевому уроку, то все на самом деле приходили. А другие учителя как будто выкрикивали вслух своё недовольство и на этом успокаивались.
Тамара Викторовна улыбнулась, сощурилась, как добрая тётушка, и поманила к себе пальцем Тараканову.
– Смотри-ка, только пришла, а уже болтает на уроках! – сказала она как будто даже с восхищением. – Ну-ка, давай к доске и покажи нам, как решать это уравнение. Серёжа, садись, три.
Серёжа Аксёнов, мучившийся у доски уже минут десять, отдал Таракановой мелок и резво побежал на своё место. Ира посмотрела на доску, на уже вполовину решённое уравнение, и пожала плечами.
– Мы это ещё не проходили, – заявила она.
Тамара Викторовна улыбнулась ещё шире:
– Так что же ты болтаешь с соседкой, мешаешь и ей, и себе, вместо того чтобы слушать? Ты в школу зачем ходишь – учиться? Или разговоры разговаривать?
– Учиться, – нехотя признала Тараканова.
Тамара Викторовна поигрывала шариковой ручкой, как бы задумавшись. Класс замер.
– Ладно, – сказала вдруг Тамара Викторовна. – На первый раз прощаю. Садись. Откройте учебник на странице двенадцать…
Тараканова выглядела по-прежнему невозмутимой. Разве что пахло от неё чем-то горьким, а я, по мнению мамы, всегда была чувствительной к запахам. На перемене после того урока меня схватила под руку Варя: ей хотелось предъявить классу права на подругу, потому что новенькие (особенно девочки) всегда вызывают большой интерес. Но Тараканова стояла тут же, с нами, третьей, и было ясно, что от неё просто так не отделаться!
– Вот точно, что таракан! – разозлилась Варя, такая обычно сдержанная и уступчивая.
Ира не отходила от меня ни на шаг: упорно следовала по пятам, села рядом в столовой, ждала в гардеробе.
– Так поедешь в парк? – спросила она уже около моего подъезда.
Я сказала, что спрошу родителей.
Всё это было первого сентября, а сегодня – уже девятнадцатое. Папа решительно не отпустил меня в парк Маяковского вдвоём с подружкой, и мама тоже сказала своё любимое:
– Исключено!
Поэтому я поеду в парк без разрешения. Скажу потом, что была у Вари, или ещё что-то придумаю. Завтра как раз воскресенье. Мы с Ирой договорились встретиться ровно в одиннадцать на остановке у «Буревестника».
На следующий день
В одиннадцать утра я как штык была на трамвайной остановке. Ира пришла только через полчаса, но даже не извинилась за опоздание. В ушах у неё были очень большие жёлтые серьги в виде цветков, на пальцах – многочисленные кольца, а на шее – цепочка с ещё одним цветочком. Это называется кулон. Она выглядела очень взрослой и слегка надменной. Это странно, ведь ростом она ниже меня, а я не самая высокая в классе. Волосы у неё блестели на солнце, на плече висела сумочка почти как у Вари. Я не знала, о чём с ней говорить, и очень беспокоилась, что меня потеряют дома.
– Деньги взяла? – спросила Ира.
– Нет, – смутилась я. Мне и в голову не пришло, что в парке нам понадобятся деньги. А ведь на аттракционах никто просто так катать не станет! Я испугалась, что Ира отправит меня домой, и вместе с тем обрадовалась, потому что мне уже совсем не хотелось ехать ни в какой парк. Совесть грызла, и совсем чужой была эта Ира с её странными украшениями. Но она нисколько не расстроилась, а даже с каким-то удовольствием похлопала по своей сумочке:
– У меня есть!
Пришёл наконец третий номер. Тараканова пробила в компостере два абонемента, кольца её жутко блестели, а я смотрела в окно с такой тоской, как будто навсегда покидала родные места. Ира достала из кармана семечки.
– Будешь? – спросила она. Мне было неловко отказываться, хотя семечек я не любила и грызть их не умела – открывала каждую руками, после чего у меня болело под ногтями. Дома у нас семечки были под запретом, как игральные карты, которые очень осуждает папа. И если семечки можно было пережить, то запрет на карты казался нам с Димкой несправедливым, ведь мы давным-давно научились играть в «дурака» и в «пьяницу».
Я протянула ладонь, Ира высыпала туда горсть семечек и начала умело щёлкать оставшиеся. Шелуху она сплёвывала себе под ноги, прямо на пол! Мне это очень не понравилось, но я не посмела сделать ей замечание. А вот бабушка, которая раньше цыкала на Ирины кольца, посмела:
– Эй ты, бесстыжая!
Ира даже головы не повернула. Тогда бабушка, не поленившись, встала с места и подошла к нам, хотя трамвай шёл быстро и вагон заносило на повороте.
– Ты что это здесь помойку устроила? А ну, собирай!
– Сама собирай! – Ира выплюнула ответ вместе с шелухой, и эта грозная старуха вдруг отступила назад. Так отступают (я видела раз) собаки, которые только что громко лаяли на незнакомого человека, пока он не взял палку и не замахнулся на них. Бабушка отступала и ворчала при этом:
– Думает, раз кольца надела, то всё можно! Ну погоди, наплачутся с тобой родители! Ох наплачутся!
Она вышла на следующей остановке. Мне было стыдно смотреть на Иру, стыдно встречаться взглядами с другими пассажирами. Семечки так и лежали в кармане куртки, я молча перебирала их пальцами. Наконец мы приехали – «ЦПКиО имени Маяковского». Я вывалилась из трамвая, как из мешка. Меня подташнивало, и я думала, что ничего хорошего сегодня уже не будет. Но Ира выглядела такой уверенной в себе, что я, шагая рядом, успокоилась. Даже подсказала ей убрать с верхней губы прилипшую чёрную шелуху.
Жёлтые ворота парка Маяковского большие и нарядные, с красивой белой отделкой. Это даже и не ворота, а что-то вроде триумфальной арки, только более современного вида. Я сразу повеселела, когда их увидела, подумала, что такие могли бы украсить и Москву, и Киев! И уж точно, что в Орске нет ничего подобного! Я вспомнила Раю и Светку, попыталась увидеть нас с Таракановой их глазами, и настроение стало совсем хорошее. В самом деле, мы идём вдвоём по самому страшному городскому парку, одни, без взрослых! Даже Димка на такое не решается!
Нас с братом всего один раз привозили в ЦПКиО прошлым летом, было очень много комаров, а цены на карусели показались маме непомерными. Странно, маме они кажутся непомерными, а Таракановой – в самый раз! Она шла вперёд с таким видом, как будто знала этот парк не хуже собственной квартиры.
– Сначала на колесо оборзения, – сказала Ира, и я не поняла: специально она коверкает слово или действительно считает, что колесо так называется? Честно говоря, мне совершенно не хотелось на нём кататься, потому что оно может остановиться именно в тот момент, когда наша кабинка будет на самом верху. А я довольно сильно боюсь высоты. Ире я об этом не сказала. Она купила билеты, и работник ЦПКиО усадил нас в одну из ржавых кабинок, которые раскачивались на ветру. Ира сплёвывала вниз шелуху от семечек, которые всё никак не заканчивались, а я ещё на половине подъёма закрыла глаза и открыла их только после того, как нашу кабинку остановила рука того самого работника. Он улыбнулся:
– Испугалась, девонька?
Зубы у него были железные, на пальцах вытатуированы перстни.
Потом Ира повела меня к цепной карусели, – пока мы летели по кругу, она раскачивала своё сиденье и подлетала ко мне так, что наши сиденья громко стукались боками. Потом мы ходили на совершенно новый аттракцион «Иллюзион», где нас мотало и крутило внутри с такой силой, что меня сразу после этого вырвало. Хорошо, что успела добежать до кустов!
Моя новая подруга вела себя непривычно во всём. Мы с ней почти не разговаривали, но усердно и старательно развлекались. Раскачивались на громадных «лодочках». Проехались по детской железной дороге. Когда захотелось есть, Тараканова купила у цыганки петушков на палочке. Мама называла их кустарными и строго запрещала даже пробовать, но мамы здесь не было, а петушки оказались очень вкусными. Горьковатые леденцовые крошки прилипали к зубам, в горле приятно саднило. Мы шли в сторону от аттракционов, поднимаясь вверх по аллее, где стоял памятник Кирову. Я рассказала Таракановой о Кирове, чья судьба виделась мне чудовищно несправедливой, но Ира на это никак не отреагировала.
– У тебя песенник есть? – спросила она невпопад.
Парк тем временем перешёл в самый настоящий лес. По стволу сосны взбиралась белка, сверху нам на головы падали шишки.
– Уже четыре, вообще-то, – спохватилась Тараканова, глянув на часы. Они у неё были как у взрослой, на кожаной браслетке и даже, по-моему, с секундной стрелкой. – Отец подарил, – сказала она, с удовольствием отследив мой взгляд.
Мы повернули к выходу – точнее, пошли туда, где, как считала Тараканова, должен быть выход. И заблудились.
Не знаю зачем, но я вдруг начала рассказывать Ире про маньяка, который ходит в этом парке. Теперь, когда я уже дома и пишу всё это в своей кровати, я думаю, что мне просто захотелось отплатить Ире за её независимость, щедрость и смелость. За её кольца, взрослые часы и накрашенные ресницы. За то, что она во всём превосходила меня. От страха Ира завизжала так громко, что рядом с нами кто-то вскрикнул от неожиданности, – это в кустах целовалась какая-то парочка. Девушка с длинными волосами и мужчина в полотняной куртке показали нам, в какую сторону идти, а потом мы увидели за деревьями «колесо оборзения» и выбрались на главную аллею.
А прямо у ворот стоял мой папа…
Он был в светло-сером костюме, который носит только по праздникам, и выглядел растерянным, как будто тоже заблудился. В руках у него была сумка с пластиковыми ручками – очень родная, домашняя. Я иногда беру её в музыкальную школу, когда не могу найти папку с выдавленной лирой… И я сразу заметила, что в сумке лежит какая-то коробка.
– Ксеня! Ты как здесь? – испугался папа и стал озираться по сторонам, как будто ждал, что рядом появятся мама с Димкой, но рядом была только Тараканова, даже на минуту не прекращавшая грызть свои нескончаемые семечки.
– Здрысть, – сказала папе Тараканова.
У него на лице появилось то выражение, которое я хорошо знала, – оно не предвещало ничего хорошего.
– Немедленно домой! – сказал папа, но тут же вспомнил, что мне нельзя одной ездить по городу. Он как будто бы даже застонал немного, но потом взял себя в руки – и меня за руку – и потащил к трамвайной остановке. Тараканова шла на расстоянии, невозмутимо лузгая семечки.
Дома был страшный скандал. Родители заявили, что и представить не могли, какая я лгунья! Теперь я наказана: две недели без прогулок, сразу из школы домой и никаких библиотек! И чтобы не смела даже приближаться к этой Ире Таракановой! Мама брезгливо вытрясла семечки из моего кармана в помойное ведро. Даже Димка мне сегодня посочувствовал…
Кстати, я успела заглянуть в сумку, которую папа бросил в прихожей. Там лежала моя мечта – парфюмерно-косметический набор «Карлсон». Зубная паста и одеколон в красивой коробке.
Если это не мне, то кому тогда?
