#Между Огней

Глава 3

– Шаман летел над бескрайней снежной равниной, и день сменялся темной ночью, чтобы она сменилась новым днем. Там, где раньше цвели сады, выросли снежные великаны. И даже Великое озеро, сердце родных земель, заснуло глубоким сном, укрывшись снегом, как уставший от жизни старик прячет свои древние кости под пуховое одеяло, чтобы спать до самого своего конца.

Юли сама уже не замечала, как плавно льется ее речь, она неотрывно смотрела на огонь, а в голове звучал скрипучий голос Феты. Это она рассказывала затихшим Вестникам старую сказку, знакомую всем с малых лет. Это она сидела у костра, грея замерзшие кости. И пусть самой Феты не было уже на свете – один только серый пепел развеялся над Чертой, – но память о ней жила в сердце каждого.

– Когда шаман уже отчаялся, а крылья его сковала ледяная корка, кошка, мирно спящая у него за пазухой, выпустила свои коготки. «Болван, – прошипела она, – если ты опустишься на землю, то никогда уже не взлетишь. Лети, не то погубишь нас двоих, а следом за нами снег покроет всех, кто еще прячется от него за высокими стенами. Лети, безумец!» и шаман летел…

***

Позади у Вестников оставались дни и дни бесконечного пути. От вида бурой пустыни их уже начинало мутить. Ничего не происходило. Солнце пекло, горький песок скрипел на зубах, а жаркий воздух медленно остывал после заката.

Совсем измотанный однообразием долгого пути, на который он и вызвался-то, мечтая встретиться с опасностями безжизненного мира, Трой улетал далеко вперед, оставляя за спиной остальных Вестников. Он рассекал сильными крыльями жаркий воздух, но даже там, за линией горизонта, не было ничего нового.

– Будто все вымерло, – бурчал Крылатый, возвращаясь к товарищам.

– Я тебя удивлю, но и правда вымерло, – отвечала Сильвия, единственная, кто еще отзывался на его недовольство.

После этого Трой прицеплялся к кому-нибудь, сыпля шуточками, в надежде вызвать хотя бы смешок в ответ. Обычно его тирады прерывались шлепком по затылку, нанесенным родной рукой. Гвен переносила тяготы их томительного пути куда спокойнее брата.

Не делясь ни с кем переживаниями, она летела вперед, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Покой пустыни вызывал в ней смутное опасение. Ей виделось, будто кто-то прикрывает их ладонью, что больше целого неба над головой. И все бури пустыни, сталкиваясь с этой невидимой преградой, проходят стороной. И падальщики не рыщут под ними, и грозы проливаются вдалеке, а Серые Вихри злобно следуют по пятам, но приблизиться даже у них не хватает силы.

Сама ладонь, наделенная беспредельной мощью, могла оказаться куда смертоноснее понятных и привычных Крылатым бед.

«Если кто-то обладает таким могуществом, что способен отогнать рой Вихрей, словно они докучливые песчаные мухи, то что помешает ему с легкостью прихлопнуть нас своей дланью?» – думала Гвен, чувствуя, как от страха бегут по спине мурашки.

Но единственная, кто мог ответить на этот вопрос, хранила молчание.

Чем ближе они подбирались к оазису, тем меньше Алиса говорила, все реже осматривалась и спала. Ее глаза все чаще наливались серебром, и тогда серые барханы под ней сменялись призрачными картинами прошлых жизней. Если бы только она могла показать товарищам бескрайний лес, который шелестел листвой на этих землях, и то, как бежали между деревьев полноводные ручьи, а грациозные лани на их берегах преклоняли головы, чтобы напиться.

Но никто не видел этих миражей на песке, кроме нее самой и Чарли. Лис принимался жалобно скулить, как только образы прошлого заслоняли перед ним безжизненное настоящее. Совсем недавно, отправляясь вместе с незнакомым человеческим детенышем в путь к неназванному, лис был уверен, что далекий поющий есть само благо и свет. Но теперь, когда крохотное сердце зверька было навеки отдано Алисе, Чарли что было сил сопротивлялся власти Рощи.

«Разве может сущее благо так мучить ее, не давая ни сна, ни отдыха?» – рычал он, наблюдая, как Алиса из ночи в ночь продолжает свое бессмысленное дежурство, зная, что никто не нападет на Вестников, пока они покорно летят на встречу с Аланом.

Потому-то вечерние сказки у костра и были отдушиной для томящихся на своем пути Вестников. Потому Юли каждую ночь смотрела в огонь и вспоминала хриплую речь ушедшей старухи.

– Долго ли летел шаман, некому сказать. Но снежный покров под ним сменился вдруг тонким льдом. И так он блестел в холодном свете солнца, так заманчиво переливался внизу, что шаман забыл гневное шипение кошки и принялся осторожно спускаться, желая поглядеть на волшебный лед. И чем ближе была холодная земля, тем рассерженнее шипела кошка. Она осыпала глупого шамана проклятьями, впиваясь когтями в самую плоть. Но, одурманенный снежными переливами, тот ничего не слышал, ничего не чувствовал, и не было в его мире больше ничего, кроме тонкой корки блестящего на солнце льда…

Юли на мгновение оторвала глаза от пламени костра. Гвен привычно обнимала брата за плечи, положив голову ему на плечо. Алиса сидела у большого камня, подставляя лицо холодному ветру, рядом с ней Сильвия что-то озабоченно перекладывала в своем рюкзаке.

Вчера они долго петляли над пустыней, решая, как правильнее им обогнуть скалистую гряду. Тогда-то Алисе и попался на глаза огромный серый валун, за которым когда-то – ей казалось, что очень давно, – Томас прикрывал ее собою от Серых Вихрей. А значит, за надвигающимися горами таился от их глаз отряд варваров.

– Те воины, – крикнула девушка Освальду, который неотступно следовал за ней, – они пришли оттуда! – И указала рукой в сторону гряды. – Где-то там, дальше… у них есть поселение.

– Так давайте проверим! – обрадовался Трой, кружа вокруг товарищей. – Махнем туда, разнесем у них все по камешку. Поглядим, как они там на кровь молятся!

Алиса раздраженно поморщилась:

– Бессмысленно. Сейчас они даже не знают о нашем существовании. Ну, пропал один из отрядов разведчиков, всякое бывает. А если мы покажемся, больше покоя нам не дадут.

– А если они идут к оазису? – вставил Лин. – В прошлый раз ведь пошли.

– У них была карта.

– Это потом, но вначале… Они шли без дороги, как по наитию. Кто знает, вдруг бы добрались и без вашей помощи?

Алиса помолчала, не зная, что сказать. Она ясно чувствовала: Алан будет против любого отклонения от пути к оазису. Варвары особо его не волновали, да и возможность встретить их была невелика. Но уставшие от однообразности пустыни Крылатые вцепились, точно песчаные клещи, в возможность провести разведку.

– Надо лететь! – горячился Трой, когда они расселись у вечернего костра. – Поглядим хоть одним глазком.

– Ты же говорил, что по камешку разнесем? – подначивала его сестра, но тот гнул свое.

– Надо взять их неожиданностью. Раз – и мы пикируем на них! Два – и мы уже разведали всех их планы, взяли языка и улетели восвояси!..

– Пленный, конечно, нам не нужен. Варвары говорят не по-нашему, – сказал Освальд, прерывая восторженную мальчишескую болтовню.

Алиса кивнула.

– Но оглядеться было бы не лишним, – продолжил он, – если мы попадемся им на пути… Нас слишком мало, чтобы отбиться от целого отряда воинов. Выходит, скрытное наблюдение нам на руку. Чтобы разминуться с варварами при случае. Или даже сбить их со следа, если они направляются к оазису, как и мы.

Алисе нечего было возразить. Освальд был старше ее и гораздо опытнее, он прожил долгую жизнь воина Братства и умел принимать решения. Но сила, что кипела в ней, бунтовала против этой вылазки. Алиса чувствовала, как невидимый венок впивается в нее своими шипами и боль усиливается с каждой секундой. Алан, от которого она так старательно пряталась последние дни, призывал ее в свой крылатый сон, и Алиса знала, что он хочет ей сказать. Никакой крови, никаких схваток, никаких потерь!.. Для возрождения Рощи из пепла будет важен каждый человек.

– Я полечу с Освальдом. Мы просто посмотрим, что там и как, – проговорил Лин, накрывая ее руку своей ладонью. – Отправимся ночью. Ты говоришь, они разводят костры?

– Да, огромные костры… и пламя их алое, будто кровью питается, – прошептала Алиса.

Сильвия сдавленно охнула, прижимая ладонь к губам.

– Тем более надо лететь! – победно улыбаясь, сказал Трой.

– Надо. Только тебя мы с собой не возьмем, – заявил Освальд, поднимаясь на ноги.

Возмущенные крики близнеца догнали его у выхода из пещеры.

– Тебя слишком много, мальчик. А много сейчас не есть хорошо.

Следующий день они провели в сборах. Два прочных рюкзака были набиты нужными в разведке мелочами. Сильвия тщательно отобрала самые надежные огнива и твердые грибные бруски, подшила разорванную куртку Лина, выбила пыль из повязок, закрывающих лицо от промозглого ветра ночи.

Привычные действия успокаивали Сильвию, отвлекали ее от снедающего нутро страха за Братьев, за себя. И особенно за Освальда. Тот с сумрачным видом сидел у костра, по обыкновению точил ножи и только изредка кидал на нее короткие взгляды. В них Сильви умела различать все, что ей так отчаянно хотелось увидеть. Но слова не срывались с узких мужских губ, Освальд молчал и водил точильным камнем по лезвию, провожая Сильвию глазами каждый раз, когда думал, что она этого не заметит.

Лин же расслабленно растянулся на тонкой подстилке, беззлобно подшучивая над Троем, который продолжал ворчать в своем углу. Юли присела рядом с Лином, но так и не нашлась, что сказать. Ей было страшно оставаться здесь без него, так далеко от дома, в компании Алисы, которая с каждым днем становилась все мрачнее. Жрица делала вид, что просто не замечает девочку и отводила глаза каждый раз, когда Юли обращалась к ней или просто проходила рядом.

Теперь Алиса сидела, как всегда, на входе в пещеру и рассеянно потирала пальцами виски. Юли чувствовала, как пульсирует боль в ее голове. Но боль эта была не подвластна лекарству. Потому девочка не решилась предложить Алисе свою помощь и осталась сидеть возле дремлющего Лина, слушая, как бурчит себе под нос Трой.

– Пора, – выдохнул Освальд, поднимаясь на ноги.

Лин тут же вскочил, сбрасывая с себя сон.

– Мы вернемся к утру, – шепнул он Юли и ободряюще улыбнулся.

Девочка подалась ему навстречу, но тот лишь потрепал ее по волосам и отвернулся.

– Ждите нас на заре, – добавил Освальд.

Он закрепил ремни рюкзака на груди, огляделся и молча шагнул в пустоту; через мгновение его крылатая фигура уже направилась к скалам. Лин замешкался, подтягивая лямки. Алиса продолжала сидеть к нему спиной.

– Эй, мы вернемся так быстро, что ты даже не заметишь нашего отсутствия, – сказал он, наклоняясь над девушкой.

– Да. Все так. Береги себя, – проговорила она, вздрагивая, словно только что очнулась от дремоты.

Лин настороженно посмотрел на нее:

– Ты в порядке?

– Возвращайтесь скорее, – только и ответила Алиса.

Когда оба разведчика скрылись в сгустившейся темноте, Сэм развел огонь. И оставшиеся в пещере Вестники принялись напряженно ждать возвращения товарищей. Отвлечься от тяжелых дум им помогала старая сказка.

– Когда ноги шамана коснулись ровного, крепкого покрова спящего озера, кошка с диким рычанием бросилась бежать, – продолжала свой рассказ девочка. – Ее острые коготки оставляли на льду царапины, стылый воздух леденил тощую грудь, но кошка бежала, как бежит все живое от смерти – что есть сил. А шаман этого не заметил, он медленно опустился на колени, всматриваясь в зеркальную гладь. Ни одной снежинки не было видно на ней, изморозь не скрывала ее чистоты, и только хмурое небо отражалось в самой глубине. Шаман склонялся все ниже, вглядываясь в собственный образ, его растрепанные волосы свисли надо льдом, руки не чувствовали холода, он гладил и ласкал ровную корку, словно бы слыша шепот, доносящийся из-под нее. «Ближе, ближе, мальчик, – говорил кто-то. – Загляни в свои глаза, узри в них саму истину»…

Юли облизнула пересохшие губы, сказка становилась мрачной, даже в надежных стенах лазарета слушать ее было страшно, а уж посреди ночи в пустыне и подавно. Но Освальд отправился на разведку, и некому было сегодня прервать ее рассказ.

– Шаман послушно наклонился так низко, как только мог. В этот миг солнце выглянуло из-за тяжелых, полных снега туч и наполнило отражение шамана во льду новой силой. Парень не мог сопротивляться и поглядел в свои глаза, испуганно смотрящие на него из-подо льда. Все звуки исчезли, неожиданный порыв ветра швырнул горсть снега в глаза парню, и это совсем сбило его с толку. Он хотел отпрянуть, заслонить лицо рукавом, а вместо этого упал ничком, прижимаясь ко льду, что подернулся вдруг мелкой рябью…

Сильви с шумом отодвинула рюкзак и посмотрела на Юли.

– Ну и сказки у тебя, милая, – вздохнула она. – Все из рук валится.

– Так это же… не моя сказка. Бабушкина.

– Да знаю, только дома она не казалась такой жуткой.

– Я могу не рассказывать, – растерянно проговорила Юли.

– Нет уж, ты заканчивай, пожалуйста, – поспешно сказал Трой, – а то такая скука здесь, что лучше сдохнуть…

– Перестань ты, наконец! – не на шутку рассердилась Гвен. – Сколько тебя еще просить? Накликаешь на нас беду своим нытьем… Будет тебе развлечение!

Трой что-то проворчал, но спорить не решился, он всегда четко понимал, когда с сестрой лучше соглашаться.

– Значит… лед подернулся мелкой рябью, – повторила Юли. – Но шаман этого не видел, зато он увидел свою старую комнату. Серые стены облупились, их давно нужно было покрыть новым слоем глины и хорошенько просушить. На ржавых крюках висел его скудный улов. А сам он, сгорбившись, сидел у закопченного очага, и весь его вид выражал безмерную скуку. В дверь осторожно постучали, он нехотя встал и впустил на порог жителей города, Старейшина шел впереди остальных и нес в руках рыбью косточку. Шаман помнил, как решил тогда отказаться от их предложения, точно зная, что нет в нем той силы, что должен чуять в себе наделенный ею. Но серые стены, ржавые крюки и скудный улов набили у него оскомину, потому он с легкостью позволил уговорить себя, успокаивая совесть жалкими отговорками. Голос, старательно шепчущий ему на ухо, произнес: «Вот твоя главная ошибка, мальчик. Вот когда ты согрешил, и за это ты должен сейчас умереть»…

– По сути голос прав, – заметила Гвен, осторожно переступая через мирно спящего Сэма и подходя к огню. – Парень навредил всем, солгал им, обрек на гибель в снегах. Разве он не заслужил смерть?

Алиса шумно вдохнула воздух, но ничего не сказала.

– И пока шаман лежал, закатив глаза, по тонкой ряби к нему приближался ледяной паук. Он плел свою паутину долгие годы. Он вызвал холода, протягивая нити замерзшей воды, разглаживая их своими тонкими лапками. Паук кружился и кружился подо льдом, и в конце концов тот перенял его силу отражать худшее в людях, чтобы душа грешника захотела отдаться гибели, сломавшись под гнетом вины. Даже небо, смотрящее в гнусное паучье зеркало, видело все свои прегрешения. Паук вторил их раз за разом так долго, что небеса потеряли разум, закрывшись плотными тучами, как человек заслоняет лицо ладонью. И вот, неся свое покачивающееся толстое тельце на длинных лапах, паук приблизился к шаману и принялся пить его страх и раскаяние. Он шептал: «Все они поверили в тебя, мальчик, все они умрут. Холод скует их тела, а глаза покроются коркой льда. Дети и старики, старики и женщины, женщины и дети. По кругу и до конца. Я выпью тебя, чтобы ты этого не увидел»…

– Что-то долго их нет, – озабоченно проговорила Алиса, разминая затекшие ноги.

Чарли, мирно спавший у костра, приподнял остроносую мордочку, но, не увидев ничего, что стоило бы его внимания, снова опустил голову, прикрывая глаза.

– Облетят все кругом и вернутся, – миролюбиво ответил проснувшийся Сэм, устраиваясь поудобнее на острых камнях. – Что там с ними случится? Не пустыня, а песочница.

Сам он не удивлялся ничем не нарушаемому спокойствию их вылазки, справедливо считая, что горевать о бедах, что обошли их стороной, – зря терять время.

Вестники помолчали, вглядываясь в темное небо, и Юли продолжила:

– Кошка тем временем зарылась мордой в мокрый снег, только бы не взглянуть случайно на манящую ледяную гладь. Долгие годы жила она в доме шамана, сердцем чуя, что настанет день, когда рыбья косточка выберет того, кто окажется наделенным силой. Ведь если искать солнце, не отрывая глаз от горизонта, то дважды в сутки непременно встретишь его там. Мальчишка не был тем самым. Он был трусом и лгуном, лентяем и прохиндеем. Но мальчик имел доброе сердце, даже в голодные дни он делился с кошкой едой, поглаживая пальцами ее линялый мех. Жаль, что именно он отправился к ледяному пауку, – но не погибать же теперь ей вместе с таким болваном! Между тем шаман протяжно застонал, сквозь морок чувствуя, как покидают его силы. Кошка отдала бы собственный хвост, только бы не слышать этого стона, она подняла голову из снега и поглядела на скорченную фигуру, к которой из глубины льда уже тянулись блестящие хоботки. И тогда кошка посмотрела в зеркальную гладь, зная уже, что увидит там этот самый миг, как главный, да что там, единственный ее кошачий грех…

Костер почти догорел, слабые блики освещали стены пещеры. Крылатые молчали, усевшись плотнее, почти соприкасаясь плечами. Тишина давила все сильнее, а затянувшееся ожидание и вовсе выбивало дух, потому Юли не решилась прерваться, хотя чувствовала себя обессиленной после долгого дневного пути и этой нескончаемой ночи у огня.

– И тогда кошка, решив все в единый миг, бросилась к ледяному покрову, туда, где паук подобрался на самый верх, сотрясаемый жаждой выпить шамана досуха. Парень уже обессиленно распластался на льду, его руки мелко подрагивали, и это было единственным движением тающего тела. Паук выпивал его душу и оболочку, чтобы шаман исчез, иссяк вслед за родником молодой силы, что стучал в его сердце. Кошка пронзительно вскрикнула и бросилась на льдистую корку своей мягкой серой грудкой. Раздался треск, по зеркалу расползлись бессчетные змейки трещин, горячая кошачья кровь пролилась на лед, и тот стал таять с пронзительным шипением. Паук задергался, пытаясь ускользнуть в глубь замерзшего озера, но из последних сил кошка вцепилась в него когтями. Тварь заметалась еще сильнее, утягивая ее за собой. И в тот миг, когда ледяная толща почти поглотила кошку, шаман поднялся на дрожащих ногах, взмахнул кинжалом из рыбьей кости и воткнул его в округлое брюхо ледяного паука. Земля задрожала, лед, трескаясь и завывая, рассыпался тысячью тысяч капель. Шаман провалился в холодную воду, и мир тут же потух перед его глазами.

– Помню, я расплакалась, когда услышала эту сказку в первый раз, – задумчиво проговорила Сильвия. – А Фета протянула мне засахаренный корешок и утерла слезы своим передником.

– Да, у нее были самые сладкие корешки припрятаны, – заметил Сэм.

– И лепешки… такие, чтобы тянулись и пахли травками, – улыбнулась Гвен.

Юли прислушивалась к словам Крылатых о старой Фете, и у нее теплело на сердце, девочке было приятно знать, что бабушку помнит не только она, что кто-то еще любит и хранит в памяти ее облик, не подвластный серебряному пламени.

– Когда шаман очнулся, то открыл глаза и увидел безбрежное голубое небо над собой. Яркое солнце слепило его, согревая щеки и лоб. Где-то в отдалении подала голос птица, вначале несмело, но после того, как ей ответили другие птичьи голоса, она запела, приветствуя новую весну. Снег таял. Шаман огляделся и увидел, что проснувшиеся воды озера вынесли его на берег, оставив лежать на песке, еще помнящем холод снежной ночи. У ног шамана мягким комком лежала серая кошка, рассеченная об лед. Кровь еще багрила ее светлый мех. Шаман вытянул руку, чтобы погладить свою спасительницу. Но кошка вздрогнула и обернулась птицей с ярко-алой грудкой. Она взглянула на молодого парня, чирикнула что-то ему на прощание и упорхнула в небеса. Шаман вздохнул, поднялся и отправился в обратный путь, больше не желая быть шаманом. А от паука не осталось ничего, даже воспоминания, потому что мир не любит прогнившее и покоит его в себе, чтобы на месте этой гнили выросла свежая трава.

Последние слова повисли в воздухе над гаснувшим костром. Сказка закончилась так, как всегда заканчивалась в Городе, когда ее рассказывала Фета. Ни добавить больше ни слова, ни протянуть последнюю ноту, как в песне. Теперь Вестники остались один на один с гнетущим ожиданием тех, кто так и не возвращался.