Воспоминания

Владимир Дегаев

В конце января или. в начале февраля 1882 г. в Женеву ко мне с Дейчем приехал Владимир Дегаев с поручением к Кравчинскому²¹². Кравчинский был в Италии. По тогдашним итальянским условиям, его, как убийцу²¹³, могли выдать его адреса, поэтому, не знал никто, кроме 2–3 его ближайших друзей. Приезжему юноше мы с Дейчем не только не дали адреса, но даже не сказали, что Кравчинский в Италии. Он тотчас же примирился с невозможностью видеть Кравчинского и не задавал никаких вопросов.

Симпатичный и совсем не застенчивый, он быстро познакомился со многими эмигрантами, но прилепился к Дейчу и то с ним, а иногда и один почти каждый день заходил ко мне.

На вид ему никто бы не дал больше 16 лет²¹⁴. Росту он был среднего, на детски чистом лице не было и тени растительности; в глазах и в манере, держать себя было еще что-то детское. Дейч прозвал его «Бебе», он не протестовал и даже записки подписывал «Ваш Бебе». Если его спрашивали, сколько ему лет, – а этот вопрос всем приходил в голову, – он на разные манеры отшучивался от ответа, пока не явился раз со свертками в руках и объявил, что теперь скажет, сколько ему лет: сегодня ему минуло 18, а раньше совестно было сознаться: 17 совсем неприличный возраст, а 18 –все таки ничего.

Обедал Володя в знаменитом среди эмигрантов кафе Греосо, где в кредит – по большей части – столовалась большая часть тогдашней эмиграции. Там же обедала Анна Михайловна Эпштейн, знавшая в Петербурге семью Володи, о которой отзывалась с большой нежностью, как о людях, относившихся к революционерам с каким то благоговением, с радостью готовых на всякую услугу. Вообще заботливая «Анка», как мы, близкие, звали Эпштейн, с заботой смотрела и на Володю. Она нашла, во-первых, что он тратит сравнительно много денег, накупает лакомства и всех угощает, а затем она и другие заметили, что вслед за Володей около Грессо появились подозрительные субъекты и видимо за ним следят. У Анки явилась такая гипотеза. Родные Володи, люди очень небогатые, не могли послать его за границу, да еще с лишними деньгами; вероятно, послала; его организация с каким-нибудь поручением, требующим затрат – купить что-нибудь или, может быть, зовут Сергея²¹⁵ в Россию, и деньги, ему послали, а Володя, не найдя его, деньги транжирит и еще ухитрился каких-то шпионов себе прицепить. Она негодовала не на Володю, а на предполагаемых старших, которые послали с серьезным поручением такого «недолизанного медвежонка». Но она видала Володю только у Грессо, в большой пестрой кампании. У меня же сложилась о нем другое впечатление, не мирящееся с ее гипотезами.

Несмотря на всю свою чрезмерную юность, когда он говорил о чем-нибудь, касающемся «Народной Воли», чувствовалось, что это не птенец, посматривающий на дело из туманной дали, а настоящий радикал, уже имеющий совершенно конкретное представление о положении народовольчества, относящийся к делу очень серьезно и отдавшийся ему целиком.

Я передала Володе Анкины наблюдения, но умолчала разумеется, о гипотезах. Насчет трат Володя тотчас же согласился, даже не давши договорить:

– Совершенно верно, – я уж и то хотел вас просить спрятать мои деньги и выдавать мне только на самое необходимое. Я очень люблю сладкое, особенно пастилу, а когда куплю, конечно, я угощаю.

Скоро после этого пришел ко мне Дейч, и сразу объявил:

– Знаешь, наш Бебе, – агент Судейкина, – второй Клеточников!

– Что за ерунда!

– Вот увидишь, он сейчас придет и сам расскажет²¹⁶. Я сказала, что ему и самому; не поверю. Но пришел Володя, начал рассказывать и пришлось поверить.

Не совсем так, как рассказано у Корбы²¹⁷, сообщил Володя об обстоятельствах своего притворного союза с Судейкиным. Я отчетливо помню его рассказы: своей странностью, своей жестокой нелепостью эта история произвела на меня сильное впечатление. Да и не раз говорил об этом Володя…

При освобождении от какого то пустячного ареста²¹⁸, Судейкин предложил ему поддерживать с ним сношения: о предательстве не может быть и речи, – об отдельных лицах он его и спрашивать не желает: ему необходимо знать о взглядах революционеров на положение дел, об их ожиданиях, об изменениях настроения. Володя отказался от этих собеседований, не ему, таким образом, пришлю в голову превратиться в Клеточникова. Смеясь над предложением Судейкина, он рассказал о нем в семье. Только старшим, народовольцам²¹⁹, мнение которых было для, него законом, пришло в голову использовать, таким образом, предложение Судейкина.

Володя с полной готовностью взялся за эту миссию и заявил Судейкину, что, подумавши, соглашается на его предложение. При первом свидании речь опять шла преимущественно о том, что ни прямо, ни косвенно, сношения с ним Володи не доведут к аресту кого бы то ни было. Судейкин с большим чувством давал в этом свое честное слово. При одном из первых же свиданий он предложил денег, Володя отказался. «Без денег я себя лучше с ним чувствовал», – пояснил он. Но старшие нашли, что отказ от денег внушит недоверие Судейкину, и велели взять: Володя опять отправился заявлять, что по зрелом размышлении изменил свое мнение.

Не помню, какое содержание назначил ему Судейкин – цифра, во всяком случае, не поражала своими размерами ни в ту, ни в другую сторону.

– А как вы объясните своим родным появление у вас лишних денег? – поинтересовался Судейкин.

Володя сказал, что еще не придумал объяснения. А Судейкин уже придумай:

– Скажите, что нашли переводную работу: я вам дам одну книгу, – будете переводить понемногу.

И, действительно, дал, – Володя назвал ее, – книга совершенно нейтральная, приличная, которую всякий взял бы переводить, нуждаясь в заработке.

Затем пошли свиданья довольно частые. Слушая рассказы о них Володи я не замечала, чтобы они были для него тяжелы. Судейкин, по-видимому, заботился о том, чтобы этого не было. Впоследствии он завел себе целую коллекцию таких притворных и непритворных агентов из среды революционеров, но возня с Володей была, по-видимому, его первой, во всяком случае одной из самых первых попыток в задуманном направлении. И он занимался ею осторожно, старательно, с любовью к делу, так сказать. Что до тех пор никакой пользы из его разговоров с Судейкиным не получилось, это Володя, конечно знал и не умел (быть может, не хотел, но едва ли) привести ни одного соображения относительно возможной пользы в будущем; но его революционная совесть была спокойна: дело старших принимать решения, – он и говорил то с Судейкиным не иначе, как под диктовку старших. Из-за этого он и нам с Дейчем открыл свою тайну, – с этого и начал.

Настоящих, действовавших народовольцев, – агентов «Исполнительного Комитета» – в начале 1882 года за границей не было. Лишь в марте или, в апреле, кажется, приехала Марья Николаевна Ошанина. Отправляя Володю, старшие (мне помнится, он назвал Грачевского) направили его к Кравчинскому, ему должен он был открыться и с ним намеревался советоваться. Но Кравчинского он не нашел и не искал после первого же нашего, ему отказа в адресе.

Между тем пришло письмо от Судейкина с вопросами о заграничных впечатлениях²²⁰. С кем посоветоваться? Мы были для него чужими старшими, но в это время мы находились в самых дружеских отношениях с «Народной Волей» я даже в обязательных – по «Красному Кресту»²²¹, и он решил открыться нам²²².

Но, видно, тяжело было юному созданию носить свою тайну без единого человека, с которым можно было бы поговорить о ней. После признания, его точно прорвало: несколько дней он ни о чем говорить не мог, кроме своих сношений с Судейкиным.

Судейкин, кажется, кокетничал с Володей, старался очаровать его. На свиданиях он сам говорил едва ли не больше, чем заставлял говорить Володю. Я слыхала рассказы о Судейкине не от одного Володи, и мне, поэтому, трудно отделить, что я слышал: от него и что – от других. Уверена лишь в тех разговорах, где помню Володины ответы на слова Судейкина или его соображения по их поводу. Живо помню, например, такой рассказ.

Судейкин внушал Володе, что он мог бы заставить забыть свою крайнюю, молодость и подняться на высшую ступень в революционной организации, если бы высказывал свой революционный энтузиазм, говорил о своей жажде страдать за дело, пожертвовать за него жизнью.

– Я ответил ему, – говорил Володя, – что этим я достиг бы как раз обратного: меня бы только осмеяли. Свой энтузиазм революционеры проявляют на деле, но никогда о нем не говорят, они ненавидят всякое фразерство.

Судейкин выразил до этому поводу свой восторг перед революционерами. Он, вообще, не скупился пред Володей на этот восторг и пред революционерами, и пред деятельностью, – не пред целью ее и не пред результатами, конечно, а пред самым процессом деятельности. «Какая это чудная, интересная жизнь с вечными конспирациями, приключениями, опасностями!». Если ему нравится его собственная деятельность, то только тем, что в ней тоже много и приключений, и опасностей.

Если Судейкин хотел понравиться Володе, то до некоторой степени он этого достиг: Володя считал его очень умным, смелым, изобретательным.

– Сколько бы он мог сделать, если бы был революционером! – помечтал раз Володя.

Мне приходило в голову, не в эту ли западню думал Судейкин загнать Володю? Зачем возился он с ним несколько месяцев? С первых же свиданий ему должно было стать ясным, что ни деньгами, ни угрозами из Володи предателя не сделаешь²²³, да Судейкин и не пытался его запугивать. И пробалтываться Володя мог меньше, чем иной взрослый. Именно сознание своей чрезмерной юности мешало ему пускаться в плавание за своей ответственностью.

Конечно, и Дейч, и я с первого же дня начали убеждать Володю отказаться от своей нелепой, опасной Миссии. Мы ему советовали остаться на время за границей, а лотом вернуться в Россию нелегально. Володя не пускался в споры и противопоставлял всем убеждениям только одно:

– Не могу я этого, – нельзя…²²⁴

Раз помню, в сумерках, Володя опять разговорился о Судейкине.

– Вот вы говорите, что он умен, – сказала я. – Предположим, что вы также умный, но он, по меньшей мере, вдвое старше вас, в десять раз больше людей видал и лет 10 только о том и думает, как революционеров уловлять, – ну как же можно допустить, чтобы при этих условиях вы из него пользу извлекли, а не он из вас? Что мы с вами не можем придумать, каким образом он ее извлечет, это ничего не значит. Мы не можем! а он уж, очевидно, придумал: ведь он же изобретателен²²⁵.

Я зажгла свечу и тут только взглянула на Володю: его лицо выражало страдание, вздрагивающие губы что-то шептали.

– Что? – переспросила я.

– Если так, если он… я убью его, – шептал Володя. После этого у меня духа не хватало продолжать мучить его такими речами, да и действительно, решить сам, не спросясь своих старших, он не мог.

Весной Володя уехал в Париж, – там в это время уже была Мария Николаевна Ошанина²²⁶. Оттуда он скоро известил нас, что уезжает в Россию.

Летом приехал Тихомиров. Я спросила его о дальнейшей судьбе Володи и помню его ответ с буквальной точностью – очень удивил он меня.

– Приехав из-за границы, – рассказал Тихомиров, – Володя по прежнему явился к Судейкину²²⁷. Тот встретил его словами: «Полноте, Владимир Петрович, довольно мы с вами друг друга морочить старались! Ни вы мне никогда не верили, ни я вам, – так лучше перестанем», – и отпустил Володю без всяких последствий. Сергей Кравчинский, когда я рассказала ему об этом, даже похвалил Судейкина.

– Это зверь, конечно, тигр, – сказал он, – но не гиена, не волк, который и тогда режет добычу, когда она ему не нужна²²⁸.

***

212. Вл. Дегаев приехал в Женеву в январе 1882 г.

213. Т. е. как убийцу Мезенцова.

214. В действительности Вл. Дегаеву в это время было около 20 лет.

215. «Сергей» – Кравчинский.

216. Вл. Дегаев признался Л. Г. Дейчу в своих сношениях с Судейкиным.

217. В. И. Засулич имеет в виду статью А. П. Корба о С. П. Дегаеве, напечатанную первоначально в № 4 «Былого» за 1906 г. и перепечатанную в ее книге «Народная Воля». (Воспоминания о 1870–1880 г.г., М. 1926, стр. 160–175). В то время, как В. И. Засулич рассказывает, что Вл. Дегаев дал согласие на предложение Судейкина под влиянием своих родных, А. П. Корба утверждает, что инициатива принадлежала ему самому. При этом А. П. Корба добавляет, что решение Вл. Дегаева было санкционировано единственным бывшим в то время в Петербурге членом Исполнительного Комитета «Народной Воли» Савелием Златопольским. «Златопольский, – пишет А. П. Корба, – не отклонил Володю от мысли поступить на службу к Судейкину. Он выяснил юноше всю трудность пути, на который зовет его Судейкин, указывал на возможность того, что его самоотречение останется без всяких результатов для партии и пройдет бесследно, но он не воспротивился решительным образом осуществлению проекта Судейкина, тогда как одного слова было бы достаточно, чтобы удержать юношу от ложного шага. Савелий Златопольский был поглощен идеей залечить рану, нанесенною партии арестом Клеточникова». А. П. Корба оговаривается, что «остальные члены Комитета порицали Златопольского за его затею с Володей Дегаевым». (Назв. сочин., стр. 165 и 170). Однако, надо иметь в виду, что перед своей поездкой за границу Вл. Дегаев заезжал в Москву, где виделся с другим членом Исполнительного Комитета Граневским, чтобы получить адреса Дейча и Кравчинского. Одновременно с этим Я. Стефанович, который в это время также был членом Исполнительного Комитета, послал Л. Г. Дейчу письмо, в котором сообщал, что в скором времени в Женеву приедет молодой человек, которому Исполнительный Комитет просит помочь в выполнении возложенных на него очень важных поручений и с которым в то же время надо быть чрезвычайно осторожным. (Л. Г. Дейч. Провокаторы и террор. По личным воспоминаниям. Тула. 1927, стр. 7 и 12).

218. Вл. Дегаев был арестован в октябре 1881 г. в Петербурге; при аресте у него были найдены прокламации.

219. Под старшими В. И. Засулич имеет в виду брата Вл. Дегаева Сергея Петровича и его сестру, из которых первый был активным народовольцем, а вторая сочувствовала партии и оказывала ей кое-какие услуги.

220. Выпрашивая у Судейкина разрешение на поездку за границу, Вл. Дегаев мотивировал ее желанием сблизиться с эмигрантами и, заручившись их рекомендациями, вернуться в Петербург, чтобы завязать более тесные сношения с революционерами.

221. В 1881 г. между «Народной Волей» и группой эмигрантов-чернопередельцев произошло сближение. Жизнь в Западной Европе, знакомство с ее политическим строем и рабочим движением привели к тому, что чернопередельцы стали признавать политическую свободу необходимой для дальнейшего развития России. Придя к такому заключению, они решили присоединиться к «Народной Воле». Як. Стефанович поехал в Россию и вошел в Исполнительный Комитет «Народной Воли». Л. Г. Дейч собирался последовать его примеру. В. И. Засулич вместе с Л. Л. Лавровым стала во главе заграничного отделения Красного Креста «Народной Воли».

222. О том, при каких обстоятельствах и под влиянием каких побуждений Вл. Дегаев открылся Л. Г. Дейчу, см. подробный рассказ в назван, выше книге Л. Г. Дейча.

223. Среди современников Вл. Дегаева были люди, считавшие его, не таким вполне безгрешным, как рассказывает В. И. Засулич. Ольга Любатович в своих воспоминаниях высказываем уверенность, что из-за Вл. Дегаева был сорван подготавливавшийся ею побег Н. А. Морозова. После того, как Любатович сказала Вл. Дегаеву, что ей известно о том, что Морозов содержится в доме предварительного заключения, последний немедленно был переведен в Петропавловскую крепость. (См. ее воспоминания «Далекое и недавнее». «Былое», 1906 г. № 6, стр. 144).

224. К этому месту воспоминаний В. И. Засулич, Л. Г. Дейч в «Былом» сделал следующее примечание. «Это не совсем так, – память, очевидно, изменила Вере Ивановне; Володя соглашался вернуться и вскоре действительно, уехал».

225. В письме к Як. Стефановичу от 2 февраля 1882 г. Л. Г. Дейч указывал, что Судейкин через свои сношения с Вл. Дегаевым желал проследить остатки Исполнительного Комитета «Народной Воли». Письмо это опубликовано в 3-м сборнике «Группа Освобождение Труда».

226. В. И. Засулич ошибается: Ошаниной в это время в Париже еще не было.

227. О свидании Судейкина с Вл. Дегаевым после его возвращения в Россию А. П. Корба рассказывает: «Судейкин встретил – его довольно сурово. Он заявил ему, что до сих пор не видал результатов от своих стараний извлечь какую-нибудь пользу из деятельности своего молодого агента и от расходов, потраченных на него, что он ему дает еще некоторое время для исправления дурного мнения, которое он составил о его пригодности к „делу“, но если образ действий ело не изменится, то им придется расстаться. Володя обещал оправдать оказанное ему доверие…» В мае Судейкин призвал его к себе, чтобы дать окончательную отставку. Он излил перед ним всю горечь своего разочарования и в заключение сообщил ему обязательства, которые в дальнейшем на него налагал. Для Володи наступил призывной возраст, и он должен был отбывать воинскую повинность. Судейкин потребовал, чтобы от отправился в один из полков, расположенных в Саратове. – «Устройтесь так, – сказал он ему на прощанье, – чтобы правительство никогда больше не слышало о вас». Это звучало угрозой, и Володя съежился под ее ударом… Он поторопился сдать юнкерский экзамен и выехал на службу в Саратов. (А. П. Корба. Назван, сочин., стр. 167).

228. Имеется ряд указаний на то, что еще весной 1882 г. Судейкин познакомился с Сергеем Дегаевым. Этим и объясняется его разрыв с Владимиром. Вступив в сношения с таким авторитетным и видным членом «Народной Воли», каким в то время был Сергей Дегаев, Судейкин перестал нуждаться в услугах Владимира. Мягкость, проявленная Судейкиным при разрыве с Владимиром, объясняется желанием Судейкина укрепить отношения, наладившиеся между ним и С. Дегаевым.