Бумажные души

Глава 12. Ренстирнас-гата

Пер Квидинг чувствовал себя в телевизоре исключительно хорошо. Он удобно откинулся на спинку кресла и, улыбаясь, адресовался к собравшейся в студии публике:

– Хватит разграничивать духовное и научное. Разве не глупость – не изучать непонятное? Предположим, что мы точно так же смотрели бы, например, на микробиологию… Насколько ограниченнее и невежественнее мы были бы! К откровениям людей вроде Стины стоит отнестись серьезнее, а не объявлять их сумасшедшими или одержимыми. Давайте извлекать уроки из опыта этих людей, а не упрятывать их в лечебницу…

Хорошо, что все так просто, подумал Луве.

Вскоре объявили следующего гостя программы, и Луве сделал погромче.

Все последние годы он, соблюдая дистанцию, следил, как живет и что делает Мерси, однако решил не напоминать ей о себе. Пройдя курс лечения, она вполне справлялась с жизнью, и Луве не хотелось бередить раны, которые ей, похоже, удалось залечить самостоятельно. Она сильная девушка.

Для начала ведущий объявил, что согласен с восторженными отзывами критиков.

– На днях из печати выходит ваша автобиография, “No Mercy: без пощады”. Книга уже снискала высокую оценку рецензентов, которые назвали ее “бесконечно прекрасной и жестокой”, “будущей классикой”; прозвучали и другие похвалы.

Луве уловил нотку скепсиса: этот матерый альфа-самец словно не верил, что двадцатитрехлетняя чернокожая нигерийка в состоянии соответствовать шведскому литературному канону.

– Вы, как и Пер, описываете пограничье между жизнью и смертью и… да, даже утверждаете, что состоите в ментальной связи со своей умершей подругой.

Мерси казалась абсолютно спокойной, но Луве знал, что она чувствует себя не в своей тарелке. Во всяком случае, та Мерси, которую он знал.

– Я бы не назвала это ментальной связью. Общение, подобие общения, происходит у меня в голове. Она где-то рядом со мной, она помогает мне выстоять.

– В каком смысле выстоять?

Мерси пожала плечами, и Луве невольно улыбнулся. Именно такой вид у нее бывал, когда ей становилось скучно во время сессии.

– Выстоять по жизни, – ответила Мерси; все тот же сиплый голос. По выражению на лице ведущего сразу стало ясно, что у него и Мерси совершенно разное представление о том, что значит жить.

Ведущий на экране телевизора многозначительно улыбнулся.

– Итак, вы можете общаться со своей умершей подругой. Как вы полагаете, где она находится?

– Не знаю… Сложно сказать.

– Если она сейчас с вами, вы можете спросить ее, где она пребывает?

Камера снова крупным планом показала скучающее лицо Мерси.

– Все не настолько примитивно.

Пер Квидинг откашлялся:

– Тема, которую вы затронули… В моей книге она тоже звучит. Говорят же верующие об ангелах-хранителях. Думаю, нам лучше обсуждать эту тему в научных терминах, говорить об энергии, ведь всё суть различные энергии…

Разговор, не без помощи ведущего, снова съехал на Квидинга и его книгу. Луве, считавший секунды во время этого короткого отклонения от темы, успел дойти до двух минут, когда ведущий снова повернулся к Мерси.

– Что побудило вас взяться за автобиографию? Где вы почерпнули силы, чтобы описать пережитые вами ужасы? Пьянство и наркомания, детская проституция, порнография, насильственные смерти… Насколько я понимаю, в вашей жизни был человек, который оказал на вас особое влияние?

Мерси кивнула, но ответила не сразу; ведущий, которому, видимо, не понравилось, что эфирное время тратится попусту, решил подсказать ей:

– Имени вы не назвали: это или он, или она. Мы только знаем, что это психотерапевт и что все началось, когда вы написали письмо этому… человеку неопределенного рода?

Луве замер. Не потому, что ведущий допустил ошибку, спутав род и пол, а потому что сразу понял, к чему тот клонит.

“Неужели она и правда имеет в виду меня”, – подумал он.

– Мерси… Учитывая все, через что вам пришлось пройти, может показаться, что ступить на стезю литературы вам помогла именно женщина.

– Ну… А почему?

– Потому что вы, при вашем страшном, да что там – отвратительном опыте общения с мужчинами, скорее открылись бы перед женщиной.

– Мне сложно сказать… Во время терапии я познакомилась с собственной ранимостью. Я не знала ни кто я, ни куда направляюсь. Мне казалось, что у нас с тем человеком одно переживание на двоих… что мы оба не знаем своей сути.

“Мы оба не знаем своей сути, – подумал Луве. – Неужели она видела меня именно таким?”

Он не столько обиделся, сколько удивился, однако его самооценка оказалась неприятно задетой.

Все годы работы в “Ведьмином котле” Луве хотелось думать, что он помогает девочкам снова обрести чувство безопасности, стабильности. На стремлении вернуть девочкам это чувство и строился его терапевтический подход.

Как может человек узнать и принять себя, если ему кажется, что его наставник сам не знает своей сути?