Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Тот, кто ждет
Я живу в колодце. Живу словно дым, словно пар в каменной глотке. Я не двигаюсь. Ничего не делаю – просто жду. Вижу над собой холодные ночные звезды и звезды утренние, вижу солнце. Иногда пою древние песни этого мира – песни тех дней, когда он еще был молодым. Как я могу сказать, что я такое, если и сам не знаю? Не могу. Я просто жду. Я туман, лунный свет и память. Я стар, и мне грустно. Иногда я каплями дождя падаю в колодец. Тревожу паутину, что плетут пауки, когда мои капли касаются воды. Я жду в прохладной тишине, и настанет день, когда мое ожидание закончится. Сейчас утро. Я слышу раскаты грома. Я чувствую, как где-то вдали что-то горит. Слышу скрежет металла. Я жду, прислушиваясь.
Голоса. Далеко.
– Все в порядке!
Голос. Незнакомый. Чужой язык, которого не знаю. Не могу понять ни слова. Я слушаю.
– Выслать людей на разведку!
Шаги на хрустальном песке.
– Марс! Так вот какой он!
– Где флаг?
– Вот он, сэр.
– Хорошо, отлично.
Высоко в синем небе светит солнце, и теплые золотые лучи заполняют колодец, где я покоюсь туманной, невидимой пыльцой.
Голоса.
– Именем правительства Земли, объявляю эту землю Территорией Марса, и да будет она разделена поровну между нашими нациями.
О чем они говорят? Я кручусь на солнце, как колесо: невидимый, ленивый, золотой, не зная усталости.
– Что это там?
– Колодец!
– Нет!
– Идем. Точно!
Приближается что-то теплое. Три объекта склоняются над колодцем и чувствуют мою прохладу.
– Здорово!
– Думаешь, эту воду можно пить?
– Посмотрим.
– Принесите линь и пробирку.
– Я схожу.
Кто-то убегает. Бежит обратно.
– Вот.
Я жду.
– Опускай. Аккуратнее.
Блеск стекла на медленно спускающейся веревке.
Рябь на воде: сосуд коснулся ее поверхности и заполняется. Теплый воздух несет меня наверх, к краю колодца.
– Вот так. Хочешь попробовать, Риджент?
– Давай.
– Какой красивый колодец! Смотрите, какая кладка. Как думаете, сколько ему лет?
– Бог его знает. Вчера, когда мы приземлялись в том городе, Смит говорил, что на Марсе уже десять тысяч лет никто не живет.
– Невероятно.
– Как вода, Риджент?
– Чистая, как серебро. Вот, выпей.
Вода струится в жарких лучах солнца. Я парю, и мягкий ветерок качает меня словно пыль, словно нотки корицы.
– Что с тобой, Джонс?
– Не знаю. Голова вдруг ни с того ни с сего разболелась.
– Ты пил воду?
– Нет еще. Не в ней дело. Я просто наклонился над водой, и вдруг голова словно пополам раскололась. Мне уже лучше.
Теперь я знаю, кто я.
Мое имя Стивен Леонард Джонс, мне двадцать пять лет, и я только что прилетел в ракете с планеты, называемой Земля, со мной мои добрые друзья Риджент и Шоу, и мы стоим у старого колодца на планете Марс.
Я смотрю на свои золотые пальцы, загорелые, сильные. На свои длинные ноги, серебристую униформу, своих друзей.
– Что такое, Джонс? – спрашивают они.
– Ничего, – отвечаю я и смотрю на них. – Все в порядке.
Еда вкусная. В последний раз я ел десять тысяч лет назад. Она приятно касается языка, а от вина становится теплей. Я слышу, как звучат их голоса. Произношу слова, смысл которых мне неясен, но каким-то образом я все равно понимаю их. Я пробую воздух на вкус.
– В чем дело, Джонс?
Я склоняю свою голову набок, откладываю в сторону серебряные столовые приборы для еды. Я все чувствую.
– В смысле? – говорит мой новый голос.
– Дышишь как-то странно. Кашляешь, – отвечает сосед.
– Может, простыл, – четко выговариваю я.
– Потом загляни к доку.
Я киваю в ответ. Кивать головой приятно. Хорошо что-то делать после того, как прошло десять тысяч лет. Приятно дышать воздухом, чувствуя жар солнца, что проникает все глубже и глубже, и ощущать изящество костей, скелета, что скрыт под согретой плотью; приятно слышать звуки – такие звонкие, ясные, совсем не как в глубоком каменном колодце. Я очарован.
– Давай-ка, Джонс, закругляйся. Нам пора выдвигаться!
– Да, – отвечаю я, завороженный тем, как слова чудесной водой рождаются на языке, неспешно касаясь воздуха.
Я иду. Приятно просто идти. Я высок, и когда мои глаза в моей голове смотрят вниз, до земли так далеко. Какое счастье жить на этой изящной скале!
Риджент стоит у колодца, смотрит вниз. Остальные, переговариваясь, ушли к серебряному кораблю, что принес их сюда.
Я чувствую пальцы своих рук и то, как улыбаюсь.
– Глубокий, – говорю я.
– Да.
– Его называют Колодцем Душ.
Риджент уставился на меня, вскинув голову.
– Откуда ты знаешь?
– А что, разве не похож?
– Никогда не слышал о Колодце Душ.
– Место, где те, что некогда обладали плотью, ждут своего часа, – говорю я, касаясь его руки.
Пламенеют пески, и ракета – серебристый язык огня среди дневного зноя, и зной приятен. Мои ступни на жестком песке. Я слушаю. Звук ветра, солнце сжигает долины. Я чувствую, как пахнет ракета в кипении полудня. Встаю у посадочной площадки.
– Где Риджент? – спрашивает кто-то.
– Я видел его у колодца, – отвечаю я.
Один из них бросается к колодцу. Меня охватывает дрожь. Дрожь эта исходит из самой глубины, и сперва она приятна, но затем становится все сильнее. Испуганный, еле слышный голос раздается где-то внутри. Он кричит: «Отпусти меня, отпусти!», и я чувствую, как что-то пытается вырваться наружу и мечется в бесконечном лабиринте коридоров, где эхом звучит его крик.
– Риджент в колодце!
Пятеро мужчин бегут туда. Я бегу вслед за ними, но дрожь усиливается, и мне нехорошо.
– Должно быть, он упал туда. Джонс, ты был рядом. Что ты видел? Джонс? Не молчи!
– Что случилось, Джонс?
Я падаю на колени, дрожа всем телом.
– Ему плохо. Помоги мне.
– Перегрелся на солнце.
– Нет, это не солнце, – бормочу я.
Меня укладывают на землю, и дрожь переходит в припадок, подобный землетрясению. Голос внутри заходится криком: «Джонс – это я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите!» Я смотрю на тех, кто склонился надо мной, и мои веки трепещут. Они касаются моих запястий.
– У него что-то с сердцем.
Я закрываю глаза. Крик обрывается. Я больше не дрожу.
Я парю, как в прохладном колодце, и я свободен.
– Он мертв, – слышится чей-то голос.
– Джонс умер.
– Как?
– Похоже на шок.
– Но чем он был вызван? – спрашиваю я, чье имя Сешнс, и я говорю твердо, и я их капитан. Я стою среди них и смотрю на тело, остывающее на песке. Я прижимаю ладони к вискам.
– Капитан?!
– Ерунда, – кричу я. – Просто голова разболелась. Все нормально. Я в порядке, – шепчу я, – в порядке.
– Сэр, надо уйти с солнцепека.
– Да, – соглашаюсь я, глядя на Джонса. – Не стоило сюда прилетать. Марсу мы не нужны.
Мы несем тело назад к ракете, и во мне пробуждается другой голос, и просит выпустить его. Зовет на помощь. Далеко-далеко, в потаенных кавернах тела. Там, внутри, в красных глубинах, слышится эхо мольбы.
На этот раз припадок настает раньше, и он куда сильнее. Я плохо контролирую себя.
– Капитан, уйдите с солнца, вы плохо выглядите.
– Хорошо, – отвечаю я. – Помогите!
– Что вы сказали, сэр?
– Я ничего не говорил.
– Вы только что звали на помощь.
– Разве я звал на помощь, Мэттьюз?
Тело лежит в тени ракеты, а внутри, в катакомбах, среди костей и красных волн, кричит голос. Мои руки дергаются. Мой пересохший рот разинут. Мои ноздри раздулись. Помогите, помогите, на помощь, не надо, не надо, выпустите меня, не надо, не надо.
– Не надо, – говорю я.
– Что, сэр?
– Неважно, – отвечаю я. – Мне нужно освободиться. – Я зажимаю рукой рот.
– Что это значит, сэр? – кричит Мэттьюз.
– Все на борт, возвращайтесь на Землю! – раздается мой вопль.
В моей руке пистолет. Я поднимаю его.
– Сэр, не надо!
Взрыв. Бегут тени. Крик оборвался. Я слышу, как что-то со свистом рассекает воздух.
Как хорошо вновь познать смерть через десять тысяч лет. Как приятно внезапно ощутить свежесть и отдохнуть. Как приятно чувствовать себя рукой в растянутой перчатке, чудесной прохладой обволакивающей тебя среди жарких песков. Как прекрасен тихий, неотвратимый смертный мрак. Но медлить нельзя.
Щелкает спусковой крючок. Слышится выстрел.
– Боже милосердный, он застрелился! – Я слышу свой собственный крик, открываю глаза и вижу капитана, лежащего у ракеты: череп расколот пулей, глаза навыкате, меж белыми ровными зубами – вывалившийся наружу язык.
Из его головы струится кровь. Склоняясь над ним, я касаюсь его рукой.
– Безумец, – говорю я, – зачем он это сделал?
Мужчины объяты ужасом. Они стоят над двумя трупами и смотрят на пески Марса и колодец в отдалении, где в глубокой воде качается тело Риджента. Хриплые стоны и всхлипы срываются с их пересохших губ: они как дети, что ищут выход из кошмарного сна.
Теперь они повернулись ко мне.
Один из них первым нарушает долгое молчание:
– Значит, Мэтьюз, ты теперь командуешь.
– Знаю, – медленно отвечаю я.
– Теперь нас всего шестеро.
– Боже, как внезапно все случилось!
– Я не хочу здесь оставаться, надо улетать!
Я слышу их громкие крики. Я направляюсь к ним и касаюсь каждого с такой уверенностью – словно песнь, она готова вырваться наружу.
– Послушайте, – говорю я им, касаясь их плеч, локтей, ладоней.
Все мы умолкаем.
Все мы – одно целое.
«Нет, нет, нет, нет, нет, нет!» – так кричат голоса внутри, глубоко-глубоко в темнице нашей плоти.
Мы смотрим друг на друга. Мы – Сэмюэль Мэттьюз, Рэймонд Мозес, Уильям Сполдинг, Чарльз Эванс, Форрест Коул и Джон Саммерс – просто молчим, и наши взгляды прикованы к нашим побелевшим лицам и дрожащим рукам.
Мы оборачиваемся вместе, все, как один – туда, где стоит колодец.
– Идемте, – говорим мы.
«Нет, нет!» – кричат шесть голосов, сокрытых в глубинах, где останутся навсегда.
Наши ноги ступают по песку, и со стороны кажется, что гигантская рука двенадцатью пальцами шарит по жаркому морскому дну.
Склонившись над краем колодца, мы смотрим вниз. Шесть лиц смотрят на нас, отражаясь в холодных глубинах.
Один за другим мы тянемся вниз, теряя равновесие, падаем в разверстый колодезный зев, где ждет свежесть, и сумрак, и холод вод.
Солнце садится за горизонт. Звезды кружат по ночному небу. Там, вдалеке, что-то сверкает. Другая ракета оставляет в космосе красный след.
Я живу в колодце. Живу словно дым, словно пар в каменной глотке. Вижу над собой холодные ночные звезды и звезды утренние, вижу солнце. Иногда пою древние песни этого мира – песни тех дней, когда он еще был молодым. Как я могу сказать, что я такое, если и сам не знаю? Не могу.
Я просто жду.
