Любите их или ненавидьте, но эта пара прочно вошла в русскую литературу

Для Ричарда Певира и Ларисы Волохонской совместные переводы стали естественным продолжением их супружеских взаимоотношений. Теперь это дело их жизни

Когда Ричард Певир и Лариса Волохонская впервые вместе переводили русский роман, им показалось, что в их брак вошел еще один человек: Достоевский .

«Это был брак на троих», — говорит Волохонская за чашкой кофе в их с Певиром просторной квартире в 15-м округе Парижа. «Достоевский всегда был в наших мыслях. Мы просто жили с ним».

Они, вспоминает Певир, с головой погрузились в «Братьев Карамазовых» , грандиозный последний роман Достоевского. «Ну что ж, — сказала Волохонская, — по крайней мере, мы нравимся друг другу».

Их перевод «Братьев Карамазовых», опубликованный в 1990 году, был принят настолько хорошо, что рецензия на всю страницу в «Нью-Йорк Таймс Бук Ревью» провозгласила: «Наконец-то правда вышла наружу». Это издание романа, продолжала газета, «наконец-то передает музыкальную целостность оригинала Достоевского».

С тех пор Певир и Волохонская, ему сейчас 81, а ей 78, стали ведущими переводчиками русской литературы, издавая в среднем по одному тому в год, включая классику Толстого и Чехова, а также менее известные книги и произведения современных писателей, таких как нобелевский лауреат Светлана Алексиевич. По своему охвату супруги являются Констанс Гарнетт нашего времени, делая огромные массивы русского письменного слова доступными для Запада, что вызывает как восхищение, так и яростное осуждение.

Их последний проект — перевод книги Михаила Салтыкова-Щедрина - История одного города , опубликованный в начале этого месяца издательством Vintage. Для англоязычных читателей, которым эта книга практически неизвестна, она станет исправлением единственного доступного перевода 1980 года, а также аргументом в пользу свифтовского остроумия книги и ее актуальности для России и США сегодня. В книге даже есть персонаж по имени Трамп.

В России «Историю одного города» читают в школах и считают шедевром сатиры XIX века, в котором с помощью клинически прямолинейной хроники местечка под названием Глуповск, в равной степени обличаются как руководители страны, так и простолюдины. «Глупость, воровство, обман, коварство — как ни назови, все здесь есть», — говорит Певир.

Но предыдущий английский перевод, сделанный Полом Футом, который умер в 2011 году, был настойчиво буквальным, лишен игры слов, которая делает книгу такой забавной; имена, например, оставлены на русском, бессмысленные для людей, не владеющих этим языком. Это самое большое изменение в часто язвительной, даже смешливой версии, написанной Певиром и Волохонской. Баклан у Фута стал Блокхедовым, Бородавкин — Вартбердиным, Прыщ — Гнойным и так далее. Даже название города в издании Фута переведено как Глупов, а не как Дурацбург.

В городе есть путинский вождь, мечтающий о восстановлении былой славы России путем возвращения «древней Византии под власть русского государства». В конце книги Салтыков вводит персонажа по имени Трамп (точный перевод Козырь), «простого старьевщика», который использует кризис для заработка и переходит из одной партии в другую ради политической выгоды. Он так тщательно заметает следы, что, когда его, наконец, привлекают к реальной ответственности, его признают невиновным и считают «поистине достойнейшим гражданином, внесшим большой вклад в подавление революции».

Волохонская назвала книгу «вневременной», добавив, что «она очень связана с русской историей, но она также о человеческом существовании».

Они с Певиром переводили «Историю одного города» практически по тому же методу, что и «Братьев Карамазовых». Они вместе уже 42 года и сотрудничают почти столько же, но, по их словам, их свела вместе, казалось бы, сама судьба.

Певир, американский писатель, работавший на лодочной верфи в Новой Англии, опубликовал статью, которая привлекла внимание русского профессора Ирины Кирк. Она хотела познакомить его со своей подругой, эмигрировавшей из Советского Союза: Ларисой Волохонской, которая, будучи аспиранткой в Ленинграде (современный Санкт-Петербург) в 1973 году, неожиданно переехала в Соединенные Штаты через Италию.

Волохонская, лингвист по образованию, поступила в Йельскую школу богословия. Певир, живший в то время в Нью-Йорке, отправился в Коннектикут, чтобы встретиться с ней, не зная, что на самом деле она находится в его городе и продлевает визу. «Это было похоже на Набокова », — со смехом говорит Волохонская.

В итоге они встретились в Коннектикуте, а когда Волохонская переехала в Нью-Йорк, то поселилась в квартире через дорогу от дома Певира. Вскоре они уже жили вместе. Когда она увидела, что он читает перевод «Братьев Карамазовых» Дэвида Магаршака, она решила присоединиться к нему и читать оригинал на русском языке. Иногда из любопытства она спрашивала, как переведена та или иная фраза, кажущаяся ей необычной, и выясняла, что перевод был не совсем верным.

«Внезапно зажегся свет», — говорит Волохонская. «Мы решили, что переведем книгу сами».

Она создала дословный, фразовый перевод на английский, который Певир, не владеющая русским языком, затем тщательно откорректировал. Она вернулась к оригинальному тексту и поставила под сомнение некоторые из его изменений; по ее словам, они обсудили всю рукопись и, создав прецедент, который продолжается и сегодня, разошлись во мнениях, ни разу не поссорившись. (Как и любая другая пара, они ссорились из-за повседневных дел по дому. Когда во время визита в их квартиру он спросил ее, не мешает ли он ей, она ответила: «Да, ты всегда мне мешаешь».)

Прежде чем отправить перевод в издательство, Певир читал его вслух, а Волохонская следила за оригиналом книги. Цель, по их мнению, была проста: сделать на английском то, что Достоевский сделал на русском, а не, по словам Певира, «навязывать русскому языку английские правила».

Добиться публикации «Братьев Карамазовых» было нелегко. Сначала им предложили аванс в размере 1000 долларов, который удалось выторговать до 6000 долларов. Но именно грант в 36 000 долларов от Национального фонда гуманитарных наук сделал перевод возможным. С двумя маленькими детьми они переехали в Париж, бросили стороннюю работу и закончили работу.

Перевод был принят хорошо, но продолжение было не обязательно. Они подписали контракт еще на три книги Достоевского, которые хорошо разошлись, затем перешли к Николаю Гоголю , который не продавался. Они работали в своей парижской квартире, в разных комнатах, но на расстоянии крика, чтобы иметь возможность общаться. В конце концов, они добрались до Толстого , например, с версией «Анны Карениной» , которая вернула писателю риторические повторы слов, таких как «очаровательная», для описания главной героини.

Попутно они установили определенные «красные линии». Они не переводили русские пьесы, пока не начали сотрудничать с драматургом Ричардом Нельсоном, напоминающим Чехова. Они до сих пор не переводят поэзию. «Слишком многое теряется», — говорит Волохонская. «Когда Пушкин переводил Данте и Шекспира, это была поэзия Пушкина, вдохновленная ими. Нас просили перевести Пушкина, но это невозможно. Есть замечательные переводы «Онегина» , но это не Пушкин».

Немного удачи пришло в 2004 году, когда их «Анну Каренину» выбрали для Книжного клуба Опры, и это признание перевернуло судьбу скромного коммерческого перевода. По словам Волохонской, со стороны это выглядело так, будто они с Певиром «из крайней нищеты поднялись до огромного богатства». На самом же деле у них наконец-то появились пенсионный фонд и штатный бухгалтер.

Тем не менее они стали мишенью для критики, обвинившей их в том, что они рыщут по русской литературе, словно по сокровищницам, скорее в прямом, чем в переносном смысле. Джанет Малкольм в язвительном эссе в «Нью-Йорк ревью оф букс» обвинила их в создании «индустрии, где они берут все, что попадается им под руку, написанное на русском языке». Ученый критик Гэри Сол Морсон также выступил с разоблачением под названием «Певир» русской литературы», в котором написал, что их работы представляют собой «потемкинские переводы — на первый взгляд окончательные, но на самом деле плоские и фальшивые при ближайшем рассмотрении».

У Певира и Волохонской были свои защитники, и в нападках на них были прорехи. Например, ни Малкольм, ни другой резкий критик, Хелен Эндрюс, не знали русского языка; они просто предпочитали эдвардианские переводы Гарнетт и, похоже, не любили современные переводы в целом.

В ответ на эссе Малкольма писательница и переводчица Алиса Седжвик Вул написала, что предпочитает переводы Певира и Волохонской, «потому что я всегда чувствую присутствие оригинала за спиной». Я также люблю переводы Гарнетта по всем тем причинам, которые приводит Джанет Малкольм, хотя мне всегда кажется, что я читаю английский роман, действие которого происходит в России».

В конечном счете, отношение к переводам Певира и Волохонской зависит от читательской концепции творчества. Переводы Гарнетт красноречиво говорят о своем времени, но некоторые считают их неуместными излишествами, которые скорее трансформировали русский язык, чем перевели его. Певир и Волохонская стремятся к чему-то вроде объективности и верности; если фраза звучит странно, это отражение стилистических причуд автора, а не их собственных.

«Мы не пытаемся быть другими», — говорит Волохонская. Просто получается по-другому». Приятно, когда тебя хвалят, и неприятно, когда критикуют, а Гарнетт была великой женщиной. Мы просто по-разному переводим. Люди могут предпочитать ее переводы или наши, и это нормально. У людей разные вкусы».

Джошуа Бэроун 

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ