Привлекательность Быкова-автора, пожалуй, в том, что он умеет удивлять.
Удивил и в этот раз. С первых строк.
С первого предложения - недоумение: э...м, а это действительно Быков? Или подделка под Быкова? Уж очень упрощенный слог, явная стилизация под советский стиль - немного газетный, немного свойский, как бы заигрывающий с массовым читателем: эгей, ребята, я такой же как все. Но вдруг в этой простоте проскакивает что-нибудь эдакое из другого словаря, более свойственного настоящему (или привычному) Быкову.

Не думаю, что эти вкрапления в тексте случайны, скорее всего так и задумано. Больно уж текст совпадает с характером главного героя - Миши Гвирцмана.
О главном герое: бывший студент, чью судьбу исковеркала немужняя вдова - однокурсница Валентина. Интрига. Как бы. На самом деле ничего интересного в данной ситуации нет. Ну как бы приставал, ну почти поцеловал. А его за это выгнали из института. Так себе конфликт для романа. (Кстати, не спойлер. С этого начинается роман)
Но надо же автору за что-то зацепиться, рассказать миру, что вот живешь-живешь, книжки читаешь, а тут - бац!
Под этим "бац" могут быть любые обстоятельства: полуграмотная девица ломает планы на жизнь, а еще раньше преподаватель ставит под сомнение твои глубокие знания в области литературы только потому, что вот ну не нравишься ты ему. А еще чуть позже - почти нежданно-негаданно - война. Хоть и говорили о ней, ждали ее, но, как всегда, война неожиданна, неуместна, она делит время на "до" и "после" и т.д.

Маленькие герои с их мелкими бедками суетятся и обижаются на мелкие обидки. А ведь завтра война. Главного героя заботит прыщ на причинном месте. А завтра война.
Фон "а завтра война" везде. Читатель вовлекается в игру, он знает о грядущей зловещей дате - 22 июня, а главный герой - нет. Намеренно ли автор делает своих героев мерзенькими, чтобы на фоне большой трагедии обычные слабости казались незначительными, чтобы полюбил читатель героев черненькими, а то беленькими их каждый полюбит? Вот прыгает по ухабам бессмысленного существования бессмысленный человек Мишка Гвирцман, а завтра он пойдет вас защищать. И, может быть, умрет за вас. А может и нет. Но его призовут в армию, несмотря на слабое здоровье. А вы сидите, читаете, и Мишка вам может не понравиться - ростом мал, помыслами невелик. да и по всяким помойкам ходок. Не герой, одним словом. Но ведь завтра война...

На фоне "а завтра была война" трогательно воспринимаются мальчики из книги Бориса Балтера, обостряются характеры героев повести Бориса Васильева, в романе "Июнь" практически нет конфликта, нет характера, нет действия. Обострять нечего. Очередное "хождение по мукам" невнятного главного героя, немного похожего на других таких же героев из "Орфографии", "Списанных", "Эвакуатора", даже в "ЖД" тема та же: кто бы ты ни был, ты проходишь свой путь, и вырваться из сансары к мокше не в силах человека. Не может человек подняться над собой, разве что вот только иногда, в определенных обстоятельствах, при определенных условиях, которые от самого человека не очень-то и зависят.

В принципе, Быков повторяет уже написанное, когда-то сказанное в других работах, только здесь, в новом романе, Быков очень уж упрощает до примитива и даже опошливает своего подпольного* человека. Круг бесконечных блужданий героя сузился до размеров ширинки, унылая бесперспективнось всего не впечатляет, не побуждает к чтению. Пятьсот страниц текста - пустяк, роман небольшой, но вот не читается. Ну никак. "Это же Быков, он обязательно выведет повествование, роман должен заиграть, как это было с Орфографией" - подыскиваю причины к чтению. Проваливаются причины. Потому что Быков в этот раз удивил тем, что мало похож на Быкова. Больше на Трифонова ("Дом на набережной") и где-то на Рыбакова ("Дети Арбата"), даже на Владимира Орлова, который очаровал романом "Альтист Данилов", потом затаскал своего героя (под разными именами) по всем своим произведениям, в конце концов, опустил его в помойную яму в романе "Земля имеет форму чемодана", принизив последней книгой все ранее написанное.
Что понравилось? - А черт его знает. Если честно - ничего.
(впечатления от прочтения первой части)

Вторая часть - как приз пробравшимся сквозь часть первую.
Вторая часть романа - это ух! Вторая часть оправдывает необходимость первой, переворачивает с ног на голову (или наоборот) не только предыдущее повествование, но и закадровые читательские эмоции. Помните, как Фаулз играет с читателем? Так вот Фаулз отдыхает. Потому что в этом романе автор переворачивает сознание не главного героя, а ваше, наше, моё. Мы не наблюдатели за процессом переосмысления себя главным героем. Главного героя здесь как бы и нет. Ну, постольку поскольку. Такой главный, что и бросить не жалко. А вот читатель становится практически участником (или даже основной персоной) романа. Вам придется вступить в диалог с автором. Вам придется провести ревизию собственных убеждений. Не факт, что вы примете точку зрения автора. Не факт, что сохраните и свои родные установки.
Уточню только, что здесь в основном о войне. Причины войны, следствия, неизбежность, необходимость войны, "война всё спишет" с разных ракурсов.
Война здесь и абстракция (как враждебность мира, борьба за место под солнцем, жизнь на фоне смерти), так и конкретика (что уж уточнять). Конкретики довольно много. Грядущая война (не только и не столько вторая мировая) практически в каждом слове. Она есть и тогда, когда о ней не говорят. И: ну нельзя же жить только чумой* войной - тоже есть, но война заставит с ней считаться помимо воли героев.

Часть третья.
Часть третья - красота, кочующая из книги в книгу, мысль о том, что кто-то держит небо на каменных руках. Что мир зависит от двух половинок флейты или от кружения сумасшедшего мальчика. Или от гласных. Или еще от чего.
Суета и разговоры в третьей части отступают. Быков приоткрывает дверцу кухни алхимика (или вершителя судеб, заодно и авторской кухни, кстати). Это интересно. Забавно. Забавно в том смысле, что понимаешь, что автор переиграл читателя. что он профессионально вёл тебя по заранее спланированным тропкам, выжимал заранее известные ему эмоции.

Роман 100% искусственный (синтетический, химический, как больше нравится). То есть, не поток сознания, а выстроенная многослойная конструкция. Приходило сравнение с "На дне". Только в пьесе Горького немногословие, исключительная краткость, где за каждым словом море отсылок, бездонная глубина, на поверхности простенькая картинка, а в этой картинке (или за картинкой) космогония, космология и антропология; здесь же на первом плане тоже так себе картинка, но многословие, упрощение, забалтывание главного и заворачивание в обертку цинизма чего-то ценного. Но за этим, вместе с этим, основная тема -мироустройство, миропорядок, место и роль человека в этом мироустройстве.
Кроме того, в этом романе, как и в предыдущих, явно просматриваются какие-то логические построения, да автор не очень их и прикрывает.
Практически во всех книгах Быкова кишмя кишат тени авторов почивших и здравствующих, цитаты из кого-то, повторения из сказанного или написанного самим Быковым. Не стреляйте в пианиста. Что делать, если всё давно уже написано, сказано, да и автор, как правило, всю жизнь пишет одну книгу.

Оценить роман довольно сложно. Читаешь - ругаешься: и это не то, и другое не так. Много чего не так. А многое именно то что надо. И многословие не пустое. И провокации человечные. В общем, хоть и не идеальная (в сравнении с Л.Толстым) проза, но вполне читабельная . Правда, закрадывается подозрение, что автор таки использует обыкновенный коммерческий приём: тащит в лавку всякого разного товару на всякий вкус. На каждое слово найдется свой ценитель, свой покупатель. - но это тоже не факт, так, к слову.
Вот за последние странички романа - браво. Еще мои аплодисменты за фразу о втором томе "Воскресения", который следовало бы назвать "Понедельник"(кстати, весь роман "Июнь" как бы тот самый понедельник - заглядывание за пределы конца сказки). Ну и отмечу очень сильную тему, вернее, так схваченную и раскрытую автором, что пробирает до косточек: тема серости. О том, что в наших просторах не прощается яркость, не прощается ум, не терпится чужое счастье (в пейзаж не вписываются, что ли...). Вначале человека ломают. Потом жалеют. Такая традиция. Об этом ярче и пронзительнее - в "Остромове", за него, кстати, Быкову отдельное спасибо.
Что еще сказать? Роман неоднозначный. Но равнодушным Быков не оставляет - это точно.

P.s. Повторю, что роман раскрывается постепенно. Чем дальше от страниц романа, тем бледнее становится та самая "простенькая картинка" (которая по сути декорация к авторской философии). Остается только главное, что можно выразить в одном предложении: роман о войне и мире, всё о жизни. Наверное, автор совершенно правильно сделал, побросав своих героев, чтоб не застили главное. Да их и не жалко. А то, проведи их через весь роман, получится как с горьковской пьесой - уйдет читатель с головой в первый план, попробуй, расскажи, что не о Мишке Гвирцмане книга и ни о ком из героев конкретно. Роман как бы без героя вообще. В этом его отличие от предыдущих романов Дмитрия Быкова. Ну и я не почувствовала в этом романе нерва как в "Остромове". Даже в "Орфографии" он есть, а здесь какая-то усталость и чистый разум. Знание без эмоций: "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем". И, судя по всему, автор прекрасно знает, как вырваться из этого замкнутого круга, но зачееем...

17:59

Эта музыка вдруг зазвучала в "Орфографии", но оказалось, что идеально подходит к "Июню", да и ко всем романам Быкова, пожалуй.

_______________________________________________________________________

Совсем уж лишний абзац, которому не нашлось места в рецензии.

Роман "Июнь" собирается в единую картину и всё становится на свои места, если прикрепить к нему маленькую бирочку: "Внимание, всем постам постпостмодерн!". Тогда понятно почему "Июнь" похож на пьесу "На дне" - постпост действительно похож на модерн (как старое похоже на малое), только обременен опытом постмодерна . А пьеса Горького - идеальный образец модерна, если конкретнее, "На дне" - неоантичная пьеса, в которой сочетается дионисизм с аполлонизмом (гениальная, кстати, пьеса), именно в духе своего времени.
Горький строит свою пьесу по правилам "Органона"* о котором прямо и неоднократно говорит. В качестве "строительного материала" в пьесе используются Платон, Бэкон, Гоббс, Шекспир, Беранже, Достоевский, Библия, (и др., даже Дюма). Цель этой "постройки" (как мне кажется) не только же красота и стройность сооружения, не только игра "правда - ложь", а обоснование необходимости рождения нового человека.

Быков хоть и не скрывает конструкцию, но либо я не заметила ссылок на формулу построения романа, либо Быков действительно не указывает источник. Предположу, что былинность, влезание в подсознательность, просчитывание психологии - это тропинки, обозначенные когда-то Кэмпбеллом*, но не факт, что Быков использовал именно их, а не что-то другое. Также считывается и конструкция "Фауста" Гете. Только вместо одного героя действуют три, но общие черты героев с архетипом просматриваются, будто срисованы под копирку.

Остальное проще. Тот же самый "строительный материал" - интересная штука. Кого только нет в романе Быкова: Трифонов, Рыбаков, Гамсун, Чехов, Гайдар, Веллер, даже привет Франклу считывается - вполне возможно, что список имен не полный, кого-то я могла не увидеть, кого-то вообще не прочитать. Заимствования не удивляют, когда знаешь, что так и должно быть, что это такая игра, вернее, это и есть составляющая метамодерна, того самого пост-пост-а. За (или над) всем этим - метафизика. Но говорить об этом не хочется, слишком выходит она за пределы слов.
Так вот, оказалось, что роман идеален!
Роман - перевёртыш во всём. Сплошное отрицание отрицания. И искусственность романа - искусственная, и слова, предназначенные для того, чтобы закрыть автора от читателей, служат с точностью наоборот. Великолепная вещь получилась, правда. Вот уж не ожидала, что скажу эти слова.

Браво, Быков.
_________________________________________________________________________
Немного о пост-пост-модерне в романе "Июнь".
Начну от Адама, вернее - от рождения модерна. Модернизм - ребенок, рожденный временем, научным прогрессом, в некоторой мере - дарвином и прочими обстоятельствами. Если проще - пришло время, оно и родилось. Такое новое, с надеждой на лучшую жизнь и светлое будущее, которое этот ребенок способен построить своими руками.
Постмодерн посмеялся над романтизмом модерна, поплевал в сторону ценностей модерна, скорчил рожу (показал карикатуру на идеи предшественника), но сам оказался в глубочайшем кризисе. Выхода из этого кризисного состояния будто и нет. Помойная яма, все тлен, мир катится в пропасть и так ему и надо (и т.д.).

Мета (или пост-пост) - модерн в свою очередь отрицает постмодерн.
Кстати, это отрицание легко считывается. Не такой уж я специалист в тонкостях жанров, чтобы с ходу определить, к чему относится тот или иной литературный продукт, но вот быковские романы очень просились под это определение. Оказалось, что и термин такой существует. Уже кто-то давно выцепил это направление и дал ему название, (скромно) совпадающее с моим пост-пост. Так вот, если постмодерн вышучивает жизнь, а за этим вышучиванием как бы криком кричит: "что делать?, жизнь - ... , выхода нет", то Быков откровенно показывает то, о чем стеснялся сказать даже бессовестный постмодерн.
До этого направления как бы еще с уважением (или с прикрытыми глазами) относились к традициям и общепринятым ценностям, посмеиваясь, подшучивая, бросая вызов традиции, но с нею, с традицией, считались.
Послепостмодерн, вернее - Быков откровенно и спокойно подает новую картину мира. К примеру, его рассуждения о войне - сборные мысли различных авторов, где его, где чьи - неважно. Мысль о том, что как бы ни страшно это звучало, но война - более естественное состояние для мира, чем мир. (И многое другое в таком же духе, что отнюдь не провокация, а констатация, облекание в слова мыслей, растворенных в сегодняшнем дне.)

Другая история - одиночество, любовь. Возможность и невозможность любви.
Даже Уэльбек не решается на такую прямолинейность, хоть и подступает к ней в "Покорности", схватывает идею, растворенную в воздухе, но она все же выглядит пока еще как провокация.
В романе "Июнь" отношения долг - чувства не окончательные. Открывается дверь в тот самый Понедельник. Быков не отвозит свою женщину к маме (как тот же Уэльбек), не убивает ее (а куда еще ее девать из романа), его герой (Борис) просто оставляет своих женщин. Потому что вот так. Потому что отношения исчерпали себя, долг выполнен и перевыполнен. Для себя герой выбирает единственный возможный вариант - молодую здоровую бабу (девушку), которая наверняка родит ему здоровых детей, в которых, возможно, и будет новый смысл существования.
То есть, новые циничные ценности - возврат к тем самым дохристианским, почти первобытным (или вечным) идеям:
Мир кем-то и для чего-то создан (если явны какие-то законы, по которым создано всё, то должен же быть и программист, и должна быть цель программы)
Человек может воздействовать на мир, но зачем
Нет общественных рамок, есть "я" и гармоничное сосуществование "я" с миром
Самое главное для человека - сам себе человек, его гармония с собой и с природой (в самом широком значении этого слова)
Список не окончательный

Ну, как-то так.