4 Небольшая прогулка по большой литературе

В основе книги - шесть публичных лекций о крупнейших английских писателях восемнадцатого века, прочитанных Теккереем в Лондоне в 1851 году, а позднее - в других крупных городах Англии и в Соединенных Штатах. В печатном варианте лекции обросли огромными комментариями, содержащими фрагменты писем и воспоминаний, как самих героев, так и их друзей, родственников, знакомых. Общий их объем с учетом более мелкого шрифта, пожалуй, даже превосходит объем основного текста. И несмотря на то, что содержат они много интересного и нелишнего для лучшего понимания времени и героев материала, эти перебивки живого и легкого, образного и наполненного юмором языка теккереевских лекций мешают целостности восприятия книги.
Лекции не претендуют на литературоведческую глубину, в них нет анализа произведений и подробного изложения биографий героев. Это скорее «живой портрет на фоне эпохи».

В лекциях об английских юмористах минувшего столетия я прошу вашего позволения говорить не столько об их книгах, сколько о них самих и о прожитой ими жизни...
В своих лекциях мы поставили перед собой цель показать главным образом самих писателей, а не их произведения или, во всяком случае, касаться последних лишь в той мере, в какой они выявляют характеры своих авторов.

Автор не пытается приукрасить своих героев, смело говорит о сложностях их характеров, о недостатках, о порой нелегком бремени самых близких им людей. Но талант литератора, наверное пробуждает и талант Человека - поэтому рассказ об этих писателях в большинстве своем оставляет ощущение праздника и стремления наполнить жизнь радостью.
Герои лекций Теккерея не все «равноизвестны» современному читателю. Некоторые, пожалуй, уже подзабыты. Не могу похвастаться, что все имена были у меня «на слуху».
Открывает книгу лекция о великом Свифте, а завершают - рассказы о Хогарте (для меня он скорее художник, но как автор альбомов, изображающих нравы и характеры, вполне уместен в ряду юмористов-писателей), Смолетте, Филдинге, Стерне и Голдсмите. Применительно к этим писателям термин «юморист» может показаться слишком узким, но вот что говорит автор о роли писателя-юмориста:

Писатель-юморист стремится будить и направлять в людях любовь, сострадание, доброту, презрение к лжи, лицемерию, лукавству, сочувствие к слабым, бедным, угнетенным и несчастным. В меру своих сил и способностей он откликается едва ли не на все поступки и чувства в человеческой жизни. Он, так сказать, берет на себя роль будничного проповедника. ...он лучше других обнаруживает, чувствует и высказывает правду

Ну а теперь -небольшая прогулка по лекциям Теккерея.
Свифт
Личность противоречивая, болезненно воспринимающая всякое недостаточно почтительное обращение, человек, стремящийся занять в обществе место, достойное его ума и способностей. Бесспорный авторитет, доброжелательное отношение которого было важно для литераторов-современников, знакомством с ним дорожили, а расположением его - гордились. Свифт еще не раз упоминается в рассказах о других писателях.
Конгрив

Муза Конгрива мертва, ее песня задохнулась в пепле времени. ... Читать сейчас эти пьесы все равно, что, зажав уши, смотреть на танцующих...
Мы видели в Свифте юмориста-философа, чья правда пугает, а смех вызывает скорбь. Мы нашли в Конгриве юмориста-наблюдателя иной школы, которому мир представляется вообще лишенным морали, и его ужасная философия, видимо, сводится к тому, что мы должны есть, пить и веселиться, пока возможно, и идти к черту (если черт есть), когда пробьет час.

Перенос французского канона на английскую почву в драматургии. В поэзии - прелесть шутливых посланий к женщинам и устаревшая заурядность стихов, написанных «по поводу».
Аддисон

...мы чтим Джозефа Аддисона не за "Катона" и "Поход", имевшие шумный успех, не за его заслуги в качестве министра, и не за его высокое положение в роли супруга леди Уорик или блестящие достижения в исследовании политических проблем с позиций вигов, и не как блюстителя британских свобод. Мы любим и ценим его как Болтуна в светской беседе, как Зрителя человечества, доставившего нам едва ли не больше удовольствия, чем любой из пишущих людей в мире. В свой фальшивый век он заговорил чудесным, искренним голосом. Мягкий сатирик, он никогда не наносил запрещенных ударов; милосердный судья, он карал только улыбкой. В то время как Свифт вешал без пощады ... - в милосердном суде Аддисона рассматривались лишь мелкие дела, лишь пустячные проступки и небольшие грехи против общества.

В своих юмористических заметках не затрагивал серьезных проблем, но тоном их вселял бодрость в читателя, бодрость, которая «не дает нам погрузиться в пучину отчаянья. Веселье подобно вспышке молнии, разрывающей черные тучи, и сверкает лишь на миг; бодрость светит, как день, и наполняет душу прочной и постоянной безмятежностью».
Стиль

он пережил все свои дома, свои планы, свою жену, свой доход, свое здоровье, почти все, кроме своего доброго сердца...
женщины в особенности должны быть благодарны Стилю, так как он, пожалуй, первый из наших писателей действительно любил и уважал их.
Он писал так быстро и небрежно, что ему поневоле приходилось быть искренним с читателем, у него просто не хватало времени лгать. Он был не слишком начитан, зато хорошо знал жизнь. 

Просто хороший, добрый, хотя и далеко не идеальный человек. Он любит тех, кто его окружает и они любят его, он грешит и кается, падает и снова встает, его «грудь была преисполнена доброты к людям».
Гэй

Среди портретов литературных знаменитостей начала прошлого века личность Гэя, пожалуй, самая привлекательная. Его не украшают ни парик, ни ночной колпак (парадная форма и неглиже учености, без которой художники того времени не рисовали писателей), и он смеется над вами, поглядывая через плечо с откровенной мальчишечьей радостью, с безыскусственным, милым юмором.
...этот подлинный гуманист умел смеяться и высмеивать с неизменной тайной добротой и нежностью, устраивать самые забавные шалости и проказы с беспременным изяществом и под сладостную музыку.

Из письма Попа Свифту по поводу смерти Гэя:
«Боже правый! Сколько раз приходится нам умирать прежде чем мы окончательно сойдем с этой сцены? В каждом друге мы теряем часть себя, и притом лучшую часть."
Поп (Поуп)
Болезненный и хилый, не получивший систематического образования, чьи детские годы в уединении Виндзорского леса, где он «с необычайной жадностью и увлечением» предавался чтению классической и современной литературы, отдавая предпочтение поэзии, с 12-ти лет сам начал писать стихи.

Помимо блестящих способностей и огромной славы, за которые мы должны его чтить, литераторы не могут не восхищаться им, как величайшим литературным художником, какого знала Англия. Он шлифовал и отделывал свои произведения, он мыслил...

Перевод «Илиады», дружба с равными по таланту современниками. Две поэмы - «Дунсиада» и «Похищение локона» позволяют включить его в теккереевский обзор юмористов. «Если автор "Дунсиады" не юморист, если поэт, написавший "Похищение локона", не талант, то кто заслуживает, чтобы его так называли?»
Наверное, самые известные строки Поупа (по крайней мере для тех, кто каким-то образом причастен к физике):

Nature and nature’s laws lay hid in night;
God said “Let Newton be” and all was light.

Всё было в мире под луной
Темно, запутано,
Но стал светлее мир земной
С приходом Ньютона.
(Перевод Евг. Фельдмана)
Был этот мир глубокой тьмой окутан.
Да будет свет! И вот явился Ньютон.
(Перевод С.Я. Маршака)

Спустя два столетия английский поэт Джон Сквайр (Sir John Collings Squire, 1884-1958) ответил такой эпиграммой:

It could not last; the Devil shouting “Ho!
Let Einstein be!” restored the status quo.

Пришёл Альберт,
Немилосерд,
Гласит история,
И мир земной
Покрыла тьмой
Его теория!
(Перевод Евг. Фельдмана)
Но сатана недолго ждал реванша.
Пришёл Эйнштейн – и стало всё, как раньше.
(Перевод С.Я. Маршака)