Вошь ползет по России

Краткий обзор последних стихотворений Роберта Рождественского

В 1994 году уже после смерти Роберта Рождественского усилиями его жены Аллы Киреевой был выпущен сборник стихотворений поэта под простым названием "Последние стихи", единодушно оцененный литературными критиками как его лучший сборник.
В нем поэт подводил непростые итоги своей жизни и творчества, давал оценку канувшей в Лету Стране Советов и наступившему новому времени, думал о смерти и прощался с жизнью.
С приходом гласности и открытием архивов, с появлением в печати и на телевидении критических и острых публикаций на темы массовых репрессий, голодомора, коллективизации и индустриализации, гражданской войны и причин катастрофического разгрома Красной Армии в 1941-1942 годах поэт кардинально переосмыслил всю советскую историю и стал резко негативно оценивать и роль партии в истории СССР и саму историю советского государства. Цель моей публикации заключается в намерении показать насколько Роберт Рождественский отошел от своего восторженного отношения к Советам по сравнению с его молодостью и средними годами жизни.
Переоценка началась сразу после прихода к власти Михаила Горбачева. Уже в сборнике "Пересечение", вышедшем в 1992 году, но куда вошли стихи писавшиеся во второй половине восьмидесятых и самом начале девяностых масса критических стихов о советской власти.
Так, например, в стихотворении "Краткий курс" из этого сборника есть такие строки:

"Не поется песня,
не поется.
В прошлое
глаза устремлены.
Приближается,
воссоздается
полная
История
страны.
В память мертвых
назовут живые
подлость — подлостью
и честью — честь.
Полная История.
Впервые.
Наша с вами.
Та,
какая есть."

То есть поэт провозглашает, что вся история Советов была ненастоящей, неполной, фальшивой, ложной и только сейчас начала создаваться подлинная, настоящая история СССР.
В другом стихотворении из этого сборника, которое называется "Две страны" поэт пишет, что у нас существовало одновременно, параллельно две страны, две реальности, было как бы два измерения, в одном из которых страна строила промышленность, ставила рекорды, пела песни, снимала кинофильмы, писала книги, а в другой сажала в лагеря и тюрьмы, пытала, расстреливала, создавала ложные мифы, ссылала в голодные степи и мерзлую тундру, раскулачивала и убивала голодом.
Он пишет:

"Первая страна
вставала
на виду у всей Земли.
Радостно рапортовала!..
А вторую
вдаль везли.
Вмиг
перерубались корни.
Поезд
мчался по полям.
И у всех, кто есть в вагоне, —
«сто шестнадцать
пополам»
Поселяли их навечно
там,
где длинная зима,
за «колючкою»,
у речки
под названьем Колыма…
Первая страна
мужала,
славен был ее успех.
И она уже
летала
дальше всех
и выше всех!
К полюсу тропу
торила.
Самой сильною
слыла.
Конституция
царила!
Демократия
цвела!..
А вторая
в днях предгрозных,
вбитая в тюремный пол,
так
кричала на допросах,
так,
что слышно до сих пор!
Пьяною была от пыток.
И насквозь —темным-темна.
Не сочтешь
ее убитых…
Ну, а первая страна
выплавляла сталь досрочно,
строила:
скорей!
скорей!
Песни пела,
зная точно:
«Завтра
будет веселей!..»"

Поэт с горечью пишет о шизофрении, о раздвоении и бытия, и сознания живущих в то время в Советском Союзе, о страшном и непостижимом времени, не укладывающемся в голове, о жуткой фантасмагории всего происходящего в то время.
В этом же сборнике особняком стоит потрясающее стихотворение, в котором Рождественский горько и беспощадно себя судит за свою слепоту, за свою категоричность, за то, что был отчаянно и безропотно предан кровавому палачу Сталину и бесчеловечному советскому режиму. Это стихотворение называется "Юноша на площади" и его стоит привести целиком.

"Он стоит перед Кремлем.
А потом,
вздохнув глубоко,
шепчет он Отцу и Богу:
«Прикажи…
И мы умрем!..»
Бдительный,
полуголодный,
молодой,
знакомый мне, —
он живет в стране свободной,
самой радостной стране!
Любит детство вспоминать.
Каждый день ему —
награда.
Знает то, что надо знать.
Ровно столько,
сколько надо.
С ходу он вступает в
спор,
как-то сразу сатанея.
Даже
собственным сомненьям
он готов давать отпор.
Жить он хочет не напрасно,
он поклялся
жить в борьбе.
Все ему предельно ясно.
В этом мире
и в себе.
Проклял он
врагов народа.
Верит, что вокруг друзья.
Счастлив!..
...А ведь это я —
пятьдесят второго года."

Нет ничего удивительного в том, что молодой парень, искренний, наивный, честный, воспитанный в духе марксизма-ленинизма-сталинизма, верящий в грядущее торжество мировой коммунистической революции и необходимость военного захвата большевиками всего мира, ненавидящего и врагов народа, изнутри подрывающих Советскую власть, и международных капиталистов, готовящихся напасть на первое в мире государство счастливых рабочих и крестьян, родители которого работали в НКВД, причем родной отец выбивал показания из невиновных, а само имя "Роберт" поэт получил в честь кровавого палача Роберта Эйхе, так вот нет ничего удивительного, что этот неоперившийся юноша с радостью был готов выполнить любой приказ Сталина и с такой же радостной нерассуждающей готовностью мечтал отдать свою жизнь за величайшего из людей Иосифа Виссарионовича. По своей собственной молодости я помню как верил в Ленина и готов был отдать за него жизнь, если бы мне довелось жить в те годы. Все мы, все без исключения, в той или иной степени продукты своей эпохи, продукты идеологической обработки средствами воспитания, агитации и принуждения, нас формирует среда, мы есть то, что видим, слышим, читаем, с кем общаемся. Только широкий кругозор и критическое мышление могут в какой-то степени противостоять такой всесторонней обработке, какой славятся тоталитарные общества, во главе которых стоят кровавые диктаторы.

Стихов с критикой советской власти уже в этом сборнике очень много. Это и стихи "Аббревиатуры", и "Стенограмма по памяти", и "Мандельштам", и "Дома быть кому охота", и "Мир издерган и распят", и ""Для человека национальность", и "Зато", и "Довоенная кинохроника", и "Вспоминая салют победы", и "Надо время осознать", и "Гул веков -- страна", и "Позавчера", и "Любая цена", и "Очередь", и "Привычка", и "Сказочка", и "Общежитие", и " Два генерала", и "Собрание", "Бессонница-90", "Слышен скрип лебедки стонущей", "Толпа", "Ойрот-Тура", "О стену разбивая лбы", "Плюрализм мнений"и еще много-много других.
Вот, например, горькое самопризнание, которое, в принципе применимо ко всем, кто вырос в СССР и даже к тем, чьи родители жили в СССР, так как страх у нас у всех запечатлен еще до нашего рождения на генном уровне, выведена особая порода людей путем расстрелов, тюрем, проработок и унижений и называется которая " гомо советикус", ведь если с заранее заданными свойствами выводят собак, лошадей и кур, то почему точно так же нельзя вывести так называемого "нового человека", а потом еще и нанести его на основу " непознаваемой миром и таинственной русской души", над загадкой которой уже многие сотни лет бьются лучшие умы человечества? Стихотворение называется " Из души, которая так слаба".

"Из души, которая так слаба,
я — по капле —
выдавливаю раба.
Раба —
и, значит, преступника —
выдавливаю, как из тюбика…
А он говорит мне,
как эхо судьбы:—
Послушай,
а если мы оба — рабы?
А что, если ты,
гордясь и сопя,
по капле выдавливаешь
себя?.."

А в стихотворении "Факт" поэт пишет, что палачи умирают в своих постелях в окружении домочадцев вместо того, чтобы умереть в тюрьмах или быть казненными по приговорам судебных инстанций.
Он пишет:

"Утешенья слабые звучат,
и закат последний догорает…
В окруженье
праведных внучат
палачи и жертвы
умирают.
И, конечно, верят те и эти,
у порога
главной темноты,
что недаром
прожили на свете.
И пред совестью своей
чисты."

В этом же сборнике есть текст песни, которая прозвучала один единственный раз со сцены в 1991 году и сразу же попала под запрет (композитор -- Оскар Фельцман, исполнитель -- Иосиф Кобзон), называется она "Позапрошлая песня":

"Старенькие ходики.
Молодые ноченьки…
Полстраны – угодники.
Полстраны – доносчики.

На полях проталинки,
Дышит воля вольная…
Полстраны – этапники.
Полстраны – конвойные.

Лаковые туфельки.
Бабушкины пряники…
Полстраны – преступники.
Полстраны – охранники.

Лейтенант в окно глядит.
Пьет – не остановится…
Полстраны уже сидит.
Полстраны готовится."

Но вершиной творчества поэта стал его сборник "Последние стихи", куда вошли более 50 стихотворений написанные им в начале 90-х.
И здесь тот же накал, то же мучительное самобичевание, то же горькое разочарование и в идеалах, и в стране, и в жизненном пути, причем, крах идей социализма равносилен краху жизни, чувствуется, что в своей беспощадной самооценке Рождественский иногда почти близок к отчаянию, которое овладело Александром Фадеевым в середине пятидесятых и которое заставило писателя пустить себе пулю в сердце, хотя существуют и версии, что ему "помогли" застрелиться, как "помогли" застрелиться Сергею Есенину и Владимиру Маяковскому.

В этом сборнике есть стихотворение "Хочу я перво-наперво", а в нем такие строки:

"Хочу я перво-наперво
жизнь
перевспомнить набело.
И я ее —рутинную —
сижу и редактирую.
Припоминаю фактики
красивые, как фантики.
И с хитростью дешевою
детали
затушевываю.
Уничтожаю криминал:
«Не помню… Не был… Знать не знал…»
Хочу беду развеять:
«Исправленному
верить!..»…"

Но, признается поэт, жизнь его " противится", "не хочет редактироваться".

В другом стихотворении из этого сборника, которое называется "Я верующим был", он честно пишет, что за веру в мифы, за славословие и дифирамбы советам, ему стыдно:

"А я писал, от радости шалея,
о том, как мудро смотрят с Мавзолея
на нас вожди «особого закала»
(Я мало знал.
И это помогало.)
Я усомниться в вере
не пытался.
Стихи прошли.
А стыд за них
остался."

Весьма знаменательно его стихотворение "Страх". Вот отрывок из него:

"Как живешь ты, великая Родина Страха?
Сколько раз ты на страхе
возрождалась из праха!..
Мы учились бояться
еще до рожденья.
Страх державный
выращивался, как растенье.
И крутые овчарки от ветра шалели,
охраняя
Колымские оранжереи…
И лежала Сибирь,
как вселенская плаха,
и дрожала земля от всеобщего страха.
Мы о нем даже в собственных мыслях молчали,
и таскали его, будто горб, за плечами."

То есть, Рождественский был убежден точно так же, как и я убежден и раньше, и сейчас, что страх у нас на генетическом уровне и он специально взращивался, в том числе и в "Колымских оранжереях", где люди подобно растениям проходили всевозможные "селекции". Скажу больше, хотя знаю, многие мне не поверят, но я читал о том, как подобно медицинским экспериментам в нацистской Германии, на Колыме в обстановке полной секретности проводили чекистские "селекционеры" такие же "эксперименты" над беззащитными людьми, творя не только издевательства, пытки и расстрелы, но и просверливая у заключенных с какой-то непонятной целью их черепа. А еще тут к месту я добавлю, что, пожалуй, даже святая инквизиция в средневековой Испании не знала таких зверских пыток, как изобрела советская власть против своего же народа, против ни в чем не повинных детей, стариков, женщин и мужчин. Слабонервным и детям рекомендуется пропустить следущие несколько строк. Эти сведения приводит в своей книге "Незабываемое" Лев Разгон, который так же сполна хлебнул горя в ГУЛАГЕ.

Так вот он пишет о существовании в СССР новых ранее не встречавшихся пыток. Палачи изобрели отдельные пытки для мужчин и женщин, учитывая их разное половое сложение. И те, и другие пытки были мучительны, люди умирали, не выживал никто.
Женщин сажали на очень тонкую острую проволоку, которая двигалась и разрезала женщин пополам.
А мужчин пытали так: мошонку и голову человека связывали прочной нитью, нагибая голову как можно ниже, затем к лицу подносили паяльник, и мужчина невольно от боли дергал головой и отрывал полностью себе мошонку, а дальше умирал в страшных мучениях. Многие не поверят, но это проблема тех, кто не хочет знать, как было на самом деле. Многие немцы тоже в тридцатые и сороковые годы ничего не хотели знать. В Советском Союзе было то же самое. И Роберт Рождественский как продукт своей эпохи, как многие миллионы "винтиков", тоже не хотел многого знать. "Меньше знаешь, крепче спишь", не так ли?
А сейчас я перехожу к довольно неясному стихотворению, которое может толковать каждый по-своему. Вот его текст:

"Вошь ползет по России.
Вошь.
Вождь встает над Россией.
Вождь.
Буревестник последней войны,
привлекательный, будто смерть…
Россияне,
снимайте штаны!
Вождь
желает вас
поиметь!"

Я понимаю, что многие оскорбятся за такое стихотворение на Роберта Рождественского.
Но, если честно, что не так написал поэт? Вспомните, кто может, начало девяностых. Войны на окраинах: Молдова, Приднестровье, Грузия, Осетия, Абхазия, Литва, Армения, Азербайджан, Карабах, Таджикистан, Туркмения... А еще противостояние между двумя президентами: Ельциным и Горбачевым. А еще попытка свержения Горбачева. А еще попытка свержения Ельцина. А кровь на улицах Москвы в августе 1991 и в октябре 1993. А еще война в Чечне. А еще Тузла, Севастополь, Крым, Украина ... То есть война зрела и внутри и вовне. А вождей было много. И все рвались в президенты.Я не знаю, кто был "вождем", буревестником " последней войны", призывали к крови многие, а кого имеет ввиду конкретно поэт, я не знаю. А причем здесь вошь? Может быть, вошь это образ президента, действующего или кандидата на тот момент? А может это образ того, что тогда очень многие хотели вернуть старое, но возврата не получалось, и следовало насильно, кровью Россию вернуть назад, в прошлое, во времена Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова? Я не знаю. Но образ вши, ползущей по России, очень яркий. Вши обычно заводятся, когда организм не моется, ослаблен и зачумлен. Россия загнивала, распадалась, умирала, она покрылась вшами. Образ для поэта вполне закономерный. Более того, он отвечал сути явления. Россия была накануне гражданской войны, вождей было много и каждый из них хотел "поиметь" своих сограждан, то есть россиян. Так чего обижаться на поэта? Поэт написал правду. Изучайте историю, кому не нравится, то, что написал поэт.

Есть в этом сборнике много сногсшибательных стихотворений, обо всех рассказать-- так просто тогда надо написать книгу, а не короткую рецензию, которую прочитает всего лишь несколько сотен человек из многих тысяч на лайвлибе. Стоит ли овчинка выделки?
Ну, пожалуй, еще об одном стихотворении все же скажу.
Оно называется "Мы были. Принимали. Участвовали..."

"Мы были.
Принимали.
Участвовали.
Мусолили цитаты начальственные.
Скулили.
Но хвостами невидимыми
не то, чтобы виляли,
а — подвиливали…Живучие.
Счастливые.
Несчастные. —
Мы были.
Принимали.
Участвовали.
Рабочие.
Колхозницы.
Ваятели…
Бессмертные анкетозаполнятели."

Стихотворение говорит само за себя. Поэт кается в отличие от многих своих собратьев по перу и не только по перу, а вообще людей, его современников, которые так ни в чем не раскаявшись и сходят в могилу, с пеной у рта доказывающие, какой прекрасной страной был Советский Союз. Вот на этой "оптимистической ноте" я и закончу свою очень " растекшуюся вдоль и поперек" рецензию.