Робер Эпинэ

Робер Эпинэ, маркиз Эр-При - наследник герцога Эпинэ, Повелителя Молний.

Ростом чуть выше среднего, Робер не может похвастаться крепостью телосложения и развитой мускулатурой — но не спешите записывать последнее в недостатки! Средняя комплекция дает Эпинэ некоторые преимущества, например, по части ловкости и гибкости, а это, согласитесь, дело непоследнее для эра, на чьем гербе два скакуна. Лицо приятное, располагающее, с высокими скулами и аккуратным подбородком. Последний, волей Создателя, шутник еще тот: стоит маркизу несколько ночей кряду провести вне постели или непростительно долго злоупотреблять приемом растительной пищи, как лицо приобретает какую-то вымученную помятость и угловатость, - слишком уж усталось контрастирует с его благородными формами. В общем, не посчастливилось южанину стать обладателем выразительного лица: только слепой не прочитает на нем утомленность или подозрительность, правда, чаще всего приходится читать задумчивость и серьезность — но это уже по вине глаз, карих и грустных, всегда грустных, помнящих, даже когда Робер смеется. Зато своим южным происхождением маркиз обязан приятному, чуть более загорелому цвету кожи, чем у жителей центральных провинций. Волосы у него тоже темные, как и положено выходцу с юга, длинной чуть выше плеч. В дополнение к ним носит короткие усы, ровные и аккуратно стриженные, а в дополнение к усам, которые, кстати, прибавляют маркизу годов, не менее мужественные шрамы на теле.

Благородный, честный, преданный, мужественный — эти черты, чествуемые всеми дворянами, относятся к маркизу не словом, а делом. Благородство Эпинэ не соотносимо с понятием гордости, тем более — гордыни. Оно выражается в стремлении всегда поступать правильно (правильно — для большинства, а не только для себя или близкого друга) и жертвенности, готовности умереть за других, однако не допуская подобной жертвы во спасение собственной шкуры. Честность его заключается в патологическом нежелании врать.

Родился в 10 день Летних Молний 369 года.

Робер был четвертым сыном маркиза Мориса Эр-При и Антуанетты-Жозефины, урожденной Ариго, то есть фактически не имел никаких шансов наследовать титул, к чему особо и не стремился. Семейство Эпинэ можно было назвать дружным, преданным друг другу. Старшие дети Мориса с удовольствием снисходили до игр младшего, помогали ему осваивать науки, держать рапиру и сидеть в седле, а Робер — забавлял их своими мальчишескими выходками и старался во всем на них походить... Смешно, но детям свойственно стремиться ускорить взросление, даже если показателем пока этого может быть лишь утащенная у отца шпага.

У младшего Эпинэ не было титула, его с раннего возраста готовили к тому, что, какой бы дружной и сплоченной их семья ни была, юноше светит Лаик — не просто, как обязательный образовательный институт, но как первый шаг на пути к военной карьере, в которой он, проявляя свойственную ему природную исполнительность, мог бы добиться некоторых высот и занять в обществе место, достойное его семьи и вызывающее уважение. Такое будущее юношу вполне устраивало, он даже знал заранее, что хотел бы оказаться в кавалерии, не просто же так он любит лошадей и пользуется их взаимностью? Морис уехал в столицу почти сразу после того, как проводил последнего сына к членам Фабианова братства. О предпочтениях и желаниях Робера отец знал, юноша, скромно опуская глаза в пол, признался, где и под чьим началом хотел бы служить, и маркиз Эр-При решился сделать все возможное, чтоб дать сыну возможность достичь желаемого. Пока Робер фехтовал, изучал под строгим взглядом менторов старые книги и карты, доказывал свою право быть среди лучших, Морис навещал старых друзей-кавалеристов, в чьи планы входило взять себе под крыло оруженосца из свежего выпуска, и, наконец, уверившись, что сын будет удачно пристроен, вернулся в Старую Эпинэ.

Лучшим в выпуске Робер не стал, но в пятерку самых блестящих вошел. Людей Чести для Талига уже не существовало, Четверо стали суеверием, но с многовековой историей семьи люди-то все равно считались. К такой истории и при всем желании не прилепишь ярлык «навозника». Как бы там ни было способности Робера оказались к месту в кавалерии, молодой человек прекрасно ладил с лошадьми, мог усмирить и найти подход даже к самым своенравным красавцам. В службе Эпинэ и правда был исполнителен, прилежен, в общении — довольно приятен и легок, располагающ своей открытостью, простотой, неприязнью ко всякому роду поду подлости и умением от души веселиться в компании друзей. Так, например, молодой человек сошелся с Савиньяками, сначала с Эмилем, служившим с ним в одном полку, затем и с навещающим брата Лионелем. Робера хвалили, Робером гордились.

А потом пришло письмо с прошением отпустить кавалериста к больному деду. Читая трогательные, грустные строчки, Робер уж было уверился в том, что Анри-Гийом и вовсе лежал при смерти, но болезнь, как выяснилось при скором возвращении домой, была совершенно иного рода, нежели физическая, — старый герцог заразился мятежным духом. Молодой человек не стал вникать в причины и следствия, герцога Окделла он уважал и хорошо знал со слов отца, который, в свою очередь, также поддержал идею мятежа и призывал к тому же своих сыновей. Выбора, собственно, у него, двадцатилетнего с небольшим юноши, не было. Лежа в постели перед выступлением, Эпинэ заранее знал, что в полк он уже никогда не вернется — хорошо, если вообще выживет.

И выжил. Эгмонт Окделл погиб накануне сражения, в поединке, командование восставшими пришлось принять на себя Морису Эр-При, а своих сыновей расквартировать в разных частях мятежного войска, чтобы точно знать, те, в случае, чего сумеют дисциплину. Завязался бой, правительственные войска стали прижимать противников, был дан приказ к отступлению и тут же стало ясно, что прикрывать это отступление, в сущности, было некому, потому что Брэдфорд Кавендиш сбежал, волей-неволей побуждая маркиза принять на свой отряд функции прикрытия. Самым мудрым в этой ситуации было решение отослать ошивавшегося рядом с отцом Робера к Мишелю, где у братьев должно быть больше шансов выбраться живыми, но в том же ключе размышлял и Мишель, считавший своим долгом защитить младшенького от шальной картечи собственным телом. Этой смерти, как и остальных смертей, близких смертей того дня сам молодой человек не видел — пытался вывести в авангард доверенную ему братом часть отряда. И сложно сказать, напрасной или нужной была смерть маркиза Эр-При и старших его сыновей, ни в чем не уступавших родителю по части верности долгу и слову, но пуля на войне не одна и парочку Роберу поймать все-таки довелось. Одна задела плечо, вторая ушла — в бок, а какой-то из недобитых солдат противника ухитрился хватить шпагой по ноге. Оставалось только упасть в пропитанную кровью грязь и отстреливаться — пока не потеряешь сознание или не добьют. С Эпинэ случилось первое. Кто отыскал его среди распростертых по земле трупов, как его погрузили в какую-то телегу и кем были его спутники, дворянин не помнил: все было сном, в котором перемешались тени, бредом, порожденным жаром и лихорадкой, и обрывками воспоминаний, так призрачно напоминавших о возможном счастье, заставляющих губы едва-едва шептать вопрос: «Это Рассвет?»..

Хорошо, что этого вопроса Эпинэ не запомнил, потому что место, в котором Робер пришел в себя, Рассветными Садами не назвать было даже спьяну — так, облезлый госпиталь, но и то, скажи спасибо, что живой. Молодой человек хватал ходивших за руки, его опрокидывали, бормотали что-то про раны, готовые вот-вот открыться, и о том, что все кончено, скорбно молчали о Морисе и братьях... Их всех похоронили. Робер чувствовал, что и его тоже, вместе с трупами людей, бывших когда-то веселыми, живыми и до боли дорогими. Наверное, часть Робера и правда умерла, потому что, потерявший себя от горя, молодой человек назвался чужим именем и кошкам известно лишь, сколько бы с этим именем тот проходил, не явись за какими-то закатными тварями в госпиталь Матильда Ракан, признавшая в худом юноше черты Эпинэ, унаследованные Робером в равной степени с братьями от Мориса. Принцесса забрала страдальца домой и, хотя жили они с Альдо небогато, сделала все, чтобы поставить Человека Чести на ноги, вернуть интерес к жизни, вбить, наконец, в его дурную голову, что отныне он маркиз Эр-При, что где-то там в Эпинэ от него ждут вестей дед и мать, у которых, кроме никого, никого не осталось. Не согласиться с приведенными доводами было сложно. Так же сложно, как и после выздоровления позволить себе и дальше сидеть на шее у людей, и так слишком много для него сделавшими. Робер попросил приюта в агарисском монастыре, получил от матери кое-какие деньги и старался жить умеренно, но как положено, хотя в сложившихся условиях это было сложно. Маркиз Эр-При стал изгнанником и путь в Талиг был теперь для него закрыт, причем, похоже, что навсегда. Из всех сил Робер старался гнать прочь скорбные мысли, знакомство с Альдо, с которым молодой человек удивительно быстро сошелся, всячески благоприятствовало этому намерению. Во многом рожденный в изгнании принц был похож на Эпинэ — тоже верил в Великую Талигойю, тоже лишился отца — но различия, которые по обоюдному негласному договору ни один, ни другой предпочитали не замечать, лежали между друзьями непреодолимой пропастью. Робер видел смерть, будучи уже взрослым, Альдо же во всем был (или только казался?) беспечным. В общем-то, Эпинэ в течении всех шести лет, прожитых в Агарисе, заранее ждал от сюзерена какой-нибудь глупости, только вот... Он и предположить не мог, что глупость эта будет связана с мифическими первородством и гоганами. Вот тебе и Иноходец, а ведь когда-то отец называл его просто в шутку. Мальчик, ищущий иными путями.