Неформал

Глава вторая. Быть свободным

Frei zu sein bedarf es wenig,

Nur wer frei ist, ist ein König.

Schamlos nimmt der dreiste Dieb,

Denn er ist seines Glückes Schmied.

In Extremo «Frei zu sein». II

– Ну, что, волосатые, готовы получить по ебальнику? – с издевкой прокричал Ганс, подпрыгивая на месте. Андрей переглянулся с братом и поморщился. Да, такова тактика скинхедов, футбольных фанатов и всех на них похожих. Раззадорить себя подобными выкриками, а затем кинуться толпой, стараясь как можно быстрее вырубить всех соперников. Наша компания неоднократно сталкивалась с Гансом и его прихлебателями.

Обычно перед бритыми все пасовали и старались не ввязываться в конфликт. Только не мы. И Ганса это невероятно бесило, да так, что главарь скинхедов раз за разом пытался нас сломать, приводя все больше и больше фанатиков на следующую драку. Конечно, были попытки отлова нас отдельно, но ничего не вышло. Гансу нужна была слава. Чтобы он и его нацисты избили неформалов у всех на виду. Поэтому один-два бритых обязательно дежурили возле клуба и сразу докладывали главному, когда там появлялись мы. Памятуя о горьком опыте, каждый из ребят не стеснялся брать цепи, металлические прутья и самодельные кастеты, дабы дать отпор лысым идиотам, дрочащим на Гитлера и свастику. И сейчас мы собрались дорого заплатить за каждую каплю нашей крови. Даже тощий Мишка не боялся принимать участие в драках. Он буквально преображался и месил очередного бритого с отчаянием Рокки Бальбоа.

– Ганс, а чего ты постоянно прыгаешь на месте? У тебя дупло рвет? – невинно сострил Мойша. Я и все остальные загоготали, показывая толпе противника неприличные знаки руками.

– Я твое дупло разорву, жиденок, – прошипел покрасневший Ганс и, вскинув правую руку в нацистском приветствии, первым бросился на нас. Его товарищи кинулись за ним, крича свои ебанутые лозунги.

– Понеслась, – выдохнул я и прямой ногой ударил в грудь бритого главаря, давая знак остальным ребятам. Воздух вылетел из груди Ганса, как из спущенного футбольного мяча, и скинхед упал на асфальт, корчась от боли.

– Вадь, сзади, – крикнул Мишка, лупцуя цепью очередного лысого. Голова парня была в крови, но озверевшего еврея это не остановило. – Тебя пиздит наследник Иисуса, ебанный ты урод.

Я увернулся от пудового кулака и двумя ударами по корпусу сбил дыхание тому, кто пытался напасть сзади. Упав, бритый попытался встать, но получив ногой по лицу, всхлипнул и затих, прикрывая голову. Я сплюнул кровью на землю и бросился на помощь Андрею, которого били ногами трое противников. Один получил по почкам кастетом и упал, хватая ртом воздух, как рыба. Второй ударил меня коленом под дых и ожесточенно принялся пинать ногами. Кое-как мне удалось вскочить и повалить его на асфальт. Парень грамотно прикрывался руками, сжав ногами мое тело. Внезапно резкая боль обожгла спину. Я скатился с противника и покачал головой, пытаясь прогнать из глаз красный туман.

Ганс, подскочив ко мне, стеганул меня цепью, которую отобрал у Мойши. Сам Мишка валялся без сознания около мусорки. Бледное лицо друга было частично в крови, но грудь тяжело вздымалась.

– Ну, что, гондон? – осклабился Ганс, вновь замахиваясь цепью. Я поднял руку и заорал, когда тяжелый металл повторно обжег меня. Третьего удара не было. Ганса снес Толик мощным ударом кулака в бритую голову. Друг подал мне руку и, хромая, помог отойти в сторону, также позволив осмотреть и поле битвы. Скинхеды лениво пинали поверженных, не обращая внимания на нас двоих, еще стоящих на ногах. Я тяжело вдохнул воздух и поморщился от боли, которая пронзила ребра.

– Ты как? – отрывисто спросил Толик, вытаскивая из кустов огромное полено, которое забросили туда ответственные дворники.

– Нормально. Блядь, мы не выстоим. Уебки с клуба только зыркают в окна, – зло ругнулся я, кивнув тяжелой головой в сторону окон, где застыли удивленные лица волосатых посетителей. Однако короткий свист главаря бритых привлек наше внимание. Ганс поднялся с земли и указал на нас рукой, скривив окровавленное лицо.

– Двое остались. Отхуярьте их так, чтобы мамка не узнала, – сплюнул он тягучей слюной на асфальт. Мрачно ухмыляясь, скинхеды двинулись к нам. Но тут со стороны входа раздался истошный крик Стаса.

– Завалю, пидарасы!

Стас и Димка, держа в руках железные стулья из клуба, кинулись на удивленных бритых. Лицо добродушного толстяка было перекошено от ярости, а Димка злобно орал, открыв беззубый рот. Первый стул полетел в Ганса, свалив того на землю в который раз. Вторым стулом досталось аж двум скинхедам. Я и Толик тоже было кинулись на них, однако из кустов раздался властный голос:

– Всем лечь на пол, блядь! Руки за голову.

– Менты, дергаем! – крикнул Ганс и первым дал стрекача. Остальные, кто был на ногах, кинулись в разные стороны. Спустя несколько секунд к месту драки выскочили доблестные работники правопорядка и сильными ударами по ногам отправили нас на загаженный асфальт.

– От они. Явились, ебанные знатоки, – слабо пробурчал Мишка, пришедший в сознание и замолчавший, когда резиновая дубинка ткнулась ему в грудь. Из клуба вышел дядя Володя и сокрушенно покачал головой, увидев кровь и наши грязные тушки. К нему подошел неизвестный мне майор и, посмотрев на нас, звучно отдал приказ:

– Грузите их, – и добавил, рявкнув на одного из лейтенантов. – Лысых тоже. Хули ты с ними церемонишься?

В районном отделении милиции было ужасно жарко. Может, сломались вентиляторы, или просто где-то в подвале открылся портал в Ад, но факт оставался фактом. Нас запихнули в общую клетку с загаженными деревянными седушками по бокам. Ребята, морщась и потирая отбитые участки тела, расползлись по помещению. Я осмотрелся и присел с краю, около решетки. Помимо нас в клетке было еще два постояльца. Два бомжа с разбитыми лицами. Мишка попытался завести разговор, мол, «пацаны, за что чалитесь?», но был грубо послан на хуй. От тяжелого запаха мочи меня чуть не вывернуло наизнанку. Я прислонился головой к стене, которая была на удивление прохладной. Андрюха, еле шевеля разбитыми губами, спросил:

– Вадь, тебе совсем хуево?

Я помотал головой и ответил:

– Нормально. Голова раскалывается. Что делать будем?

– Как уведут пообщаться, я попробую позвонить дядьке. Если не бухает, то поможет, – родной дядя Андрея был отставным милиционером и связи у него были знатные. Сколько раз он вытаскивал нашу компанию из разных переделок, и не вспомнишь. Ухмыльнется в густые усы, погрозит толстым пальцем и прочтет проповедь о том, что нужно чтить Уголовный кодекс.

– Гансу надо яйца отрезать, – прошипел подошедший к нам Мишка. Левый глаз парня заплыл, нос смотрел чуть в сторону, а губы были разбиты похлеще, чем у Андрея. Хотя я чувствовал, что и сам выгляжу не лучше. Мойша продолжил бурчать, изредка потирая голову с тяжким стоном. – Вообще охуел, фашист ебучий.

– Он нацист, – по привычке поправил я. – Фашистами называли итальянских правых. А немцы были нацистами. Национал-социализм.

– Блядь, ты даже с отбитой головой остаешься занудой, – усмехнулся Мишка. – Какая разница? Долбоебы и в Африке долбоебы.

– Тут еврей прав, – кивнул Андрюха и тяжело сглотнул. – Курить хочется, а все забрали.

– Вот, вот, – поддержал друга Мойша и жалостливо попросил стоящего у клетки милиционера. – Товарищ милиционер, помогите страждущим, а? Всего пару сигареток.

– Не положено, – коротко отрезал страж, для пущего эффекта сжав в руке дубинку.

– Да ладно, – оскорбился Мишка, но замолчал, получив тычок в ногу от сурового Андрея. – Простите, голову отбили.

– Не заткнешься, тебе еще и почки отобьют, дебил, – прошипел я. Друг поднял руки и отошел к Толику, который что-то обсуждал со Стасом. Дверь в клетку лязгнула, впустив нашего стража и другого милиционера с лейтенантскими погонами. Он кивнул Андрею.

– На выход. Руки за спину.

Андрей вернулся через полчаса и шепнул, что позвонил дядьке. Ребята обрадованно загомонили, а я с тоской вспомнил о бабушке, которая так и ждет меня дома. Сколько нервов испортил ей своими похождениями. Погрузившись в невеселые мысли, я отстраненно смотрел за тем, как выводят моих друзей, чтобы через какое-то время вернуть их обратно в камеру. Наконец пришел мой черед. Я встал и, хромая, направился к выходу, заложив руки за спину.

– Фамилия, имя, отчество? – спросил следователь, потный мужик с огромным животом, скрыть который не мог даже старый стол. В кабинете было ужасно накурено, и я с удовольствием втянул дым носом. Следователь заметил это и кинул на край стола пачку сигарет и зажигалку. Я поблагодарил его и, чиркнув, затянулся душистой отравой. Голова мгновенно закружилась, а во рту возник противный привкус приближающейся рвоты.

– Таранов Вадим Сергеевич.

– Учишься, работаешь?

– Студент. Третий курс педагогического университета.

– Факультет?

– Философия.

– Так ты философ у нас, значит? – спросил следователь, записав мои ответы и откинувшись на стареньком стуле, который жалобно скрипнул под его весом. – А что же дерешься-то, Вадим?

– Нас скины спровоцировали, – озвучил я версию, заранее согласованную со всеми ребятами. – Мы пришли в клуб на концерт. Володя нас знает, можете спросить, если не верите.

– Сам решу, – отрезал следователь.

– Простите. Мы вышли на улицу покурить, а тут они. Стали нас задевать, оскорблять, а потом и вовсе кинулись. Мы были вынуждены защищаться, – я вновь затянулся сигаретой. Дым приятно щекотал легкие, несмотря на запредельную крепость.

– Цепями? Кастетом? – пытливо посмотрел на меня служитель Фемиды.

– Это не наше. Лысые с собой притащили, – солгал я.

– Что ты мне пиздишь? Прошлый раз тебя взяли вот с этим кастетом, – следователь бросил на стол мой кастет. Свинец был в запекшихся пятнах крови.

– Такие кастеты любой может сделать. Мой забрали в прошлый раз, – и это была чистая правда. Я не сказал, что на следующий день сделал себе новый, благо у Мишки была форма, которую он старательно прятал от родителей.

– Ладно. А если на нем твои отпечатки?

– Я вынужден был защищаться, да и иногда хватал мусор на земле, чтобы отбиться.

– Сколько было нападавших?

– Около пятнадцати человек.

– Вадим, ты же нормальный парень, – внезапно следователь сменил гнев на милость. – Зачем тебе все это? Почему не можешь жить нормально?

– Я нормально живу. Они первые кинулись, – вновь повторил я, не купившись на ласковый тон.

– Я тебя закрою, сука, на пятнадцать суток, – вспылил следователь, встав из-за стола. – Хочешь?

– Нет, – я потрясенно покачал головой. – Я правду говорю.

– Заебали, блядь. Бандиты малолетние. Сейчас, погоди. Алё, – отвлекся он на звонивший телефон. – Да, Михалыч. Привет. Да, племяш твой тут. С Гансом сцепились. Наведаемся, конечно. Лысые борзеть начали. Конечно, показания сниму и отпустим. Молодежь, блин. На выходных? Да ничего, в принципе. С удовольствием. Сто лет на рыбалке не был. Давай, Михалыч. Жене привет. Пока.

Я тихо сидел, предоставив следователю побуравить меня злым взглядом, в котором все же проскакивали задорные искорки. Наконец он вздохнул и чиркнул зажигалкой, выпустив облако сизого дыма.

– Ладно, Вадим. Подумай над своим поведением. Кривая дорожка тебя может и в тюрягу привести. Уведите его, – последняя фраза адресовалась конвойному, который привел меня в кабинет.

Уже в камере меня обступили ребята. Вид у всех был просто ужасный. У Мойши разбита голова, хорошо, что не сильно. Но это не мешало ему острить по поводу и без. Андрею разбили губы и нос. Толик отделался заплывшим глазом. Стас и Димка были целыми, только немного пыльные, когда милиционеры уложили их мордой в пол. Макару выбили зуб, и теперь, когда он улыбался, то становился жутко похожим на Горшка. У меня болела голова и ребра. Кулаки были разбиты, и на костяшках чернела запекшаяся кровь. Мишка криво ухмыльнулся и спросил в своей излюбленной манере:

– Сдал нас мусорам, фраерок? Через карталыгу кинул? – я поморщился и пнул Мойшу в ногу.

– Была бы у тебя башка целая, вломил бы. Ты уже готовишься к тому, чтобы тянуть срок?

– Типун тебе на язык, – ругнулся друг. – Шуток ты совсем не понимаешь, Вадимка.

– Макар, давай Мойше набьем кота на залупе? Он уже стал коренным обитателем, – засмеялся я, когда Макар обрадованно закивал и начал посматривать на Мишку взглядом художника.

– Даже, блядь, не думай! – Миша отскочил в сторону под веселый гогот всей компании. Даже милиционер, что стоял рядом с клеткой, улыбнулся. – Моя залупа не для тебя росла, наркуша.

– Никто даже не сомневается в этом, Миш, – усмехнулся Макар. – Сомнения в том, а растет ли она вообще.

– Бляди дурные. Накурятся и разят друг друга в жопы, – пробурчал Мойша, вернувшись на свое место. Андрей тут же спросил, что было в кабинете. Я ответил, упомянув и про звонок его дядьки. Друг расслабленно выдохнул и откинулся назад.

– По идее, через час должны выпустить, – тихо шепнул он мне. Я кивнул и закрыл глаза.

Спустя час, как и предсказывал Андрей, нас выпустили. Отделение находилось в промышленной зоне, и до ближайшей остановки общественного транспорта нужно было долго топать. Благо, что дорога была малолюдной и слабоосвещенной. Иначе можно было бы случайного прохожего до инфаркта довести. Двух бритых, что повязали вместе с нами, оставили с ночевкой в уютной клетке по соседству. Мойша не стерпел и, сняв штаны, явил им свою синюю задницу, за что чуть было не вернулся обратно.

Макар постоянно трогал пальцем зубы и сокрушенно вздыхал, когда натыкался на дыру между ними.

– Да не переживай ты. Вставишь себе протез или подушечку Дирол, если денег нет, – простодушно посоветовал ему Мойша.

– Миша, – напрягся Макар.

– А?

– Хуй на! Доебывайся до других, а иначе я тебя самолично сейчас отхуярю и обоссу напоследок, – Мишка надулся и ускорил шаг, догнав Толика. До нас доносились обрывки их разговора. Парни обсуждали бас-гитары и свежие альбомы, что появились на рынке. Я поравнялся с Макаром.

– Мак, можно просьбу?

– Вальке не скажу, не бойся, – улыбнулся он. – Наши терки ей знать не обязательно. Ты мне скажи, ты серьезно с ней замутить хочешь или просто матросинг?

– Нет, ты чего, – возмутился я. – Серьезно, конечно. Нравится она мне.

– Все уже в курсе, что нравится. Только ты ссышь пригласить ее погулять.

– Ты просто доктор психологии, Макар. О, смотри. Гопота.

Там, куда я указывал, на старых трубах сидели четыре фигуры. Два человека сидели на трубах, два на корточках рядом. Поравнявшись с ними, мы услышали традиционное приветствие вольного народа.

– Э, пацаны. Закурить есть?

– Ты, блядь, глаза разуй, – хохотнул Мишка, выходя на свет. – Думаешь, мусора оставили нам что-нибудь?

К Мойше подошел тот, кто задал вопрос, и сочувствующе покачал головой. Затем достал пачку синего Дуката и протянул ее удивленному парню.

– Жестко вас. На подгончик. Сами там бывали, знаем.

– Спасибо, – Мишу не пришлось упрашивать дважды, и пачка пошла по рукам. Я вытащил две сигареты. Одну сунул за ухо, а вторую прикурил.

– Чё натворили-то? – спросил рослый крепыш, подойдя к своему собрату.

– С лысыми замесились, – сплюнул Андрей. – Слышь, нас там уже поспрашивали, что и как. Если тебе интересно, пойди и попроси, чтобы дали почитать.

– Не зверей, лохматый. Все путем. Идите своей дорогой. Сигареты себе оставьте. Даст Бог, и вы нас тоже выручите как-нибудь, – крепыш поднял руки и отошел в сторонку. Мы пошли дальше.

Отойдя на некоторое расстояние, Андрей выругался.

– Альтруисты ебучие. Так бы они и помогли страждущим. Семь рыл идут с отбитыми мордами. Шли бы вдвоем, сразу бы доебались.

– Андрюха, друг мой ситный. Это же дарвинизм, ёб его мать, – встрял Мойша. Что-то слишком веселый он сегодня. – Они выживают за счет младших элементов в пищевой цепи. Потрошат школоту, ботанов и случайных прохожих.

– Тут если кто и ходит, то явно не ботаны, – заметил я.

– Вадь, а как же ты? Ты же натуральный ботан.

– Нахуй пшел!

– Молчу. А вообще, что делать-то будем? – спросил Мишка, стрельнув окурком в кусты.

– Ты о чем вообще? Я, Димка и Макар в клуб пойдем. Там Наташка и Киса остались же. Инструменты забрать надо, – ответил Стас и повернулся ко мне. – Вадь, а ты куда?

– Домой. Там уже с ума сходят наверняка, – угрюмо буркнул я.

– Я не про это, – махнул рукой Мойша. – С Гансом что делать будем? Звереет бритый. Каждый раз все больше народа приводит, да и не гнушается лежачих бить.

– Надо с ним поболтать по душам. Один на один. Без драк и прочего, – Андрюха гонял ногами старую пластиковую бутылку чуть поодаль. – Узнаем, что он так взъелся.

– Хуй его знает. Ганс даже по меркам скинов отмороженный. Ладно, вон остановка. Справки у всех есть? – спросил я. Ребята кивнули. Стас, Дима, Макар и два брата-акробата пожали нам руки и двинулись к остановке автобуса в сторону центра города. Я с Мишкой двинулся к кольцу трамвая.

Под мерный стук колес мы мерно дремали в полупустом вагоне. Кондуктор брезгливо на нас посмотрела и даже не подошла, чтобы взять обязательную плату за проезд. Вездесущий Мишка подметил и это, заявив:

– Вадь, надо тебе почаще ебальник разбивать. Прикинь, сколько мы денег сэкономим? Кудряво заживем.

– Тебе вообще надо язык вырвать. Чую, что тебя бесы будут ебать раскаленным паяльником в жопу, когда ты попадешь в Ад, – лениво ответил я. Миша хохотнул.

– Хуюшки. Наш народ уже настрадался, и его ждет жизнь вечная, какую бы хуету мы не творили.

– Ага. Сообщи это ментам, когда нас примут в очередной раз. Блядь, что-то на душе неспокойно.

– Срать хочешь? Я тоже. Вот прямо чувствую, что скоро взорвусь и разнесу весь этот трамвай к чертям.

– Мойша! Ты ебанутый психопат, – рявкнул я, отвешивая другу подзатыльник. Тот поморщился в ответ и схватился за голову.

– Больно же.

– Не пизди, да не отпизжен будешь, отрок, – мудро изрек я. – Вставай. Наша остановка.

Я проводил Мишку до входа в его квартал, а сам двинулся дальше. Что сказать бабушке, когда она увидит такого красивого меня? Хуй его знает. Майка разорвана, джинсы тоже. Весь в пыли с опухшей рожей. Хорош внучок, ничего не скажешь. Обещал же, что не буду никуда ввязываться. И вновь нарушил свое слово.

Я завернул в свой двор и медленно пошел в сторону дома, чья крыша уже виднелась над верхушками деревьев. В центре двора, на зеленом столике, кто-то играл на гитаре, выводя плаксивым голоском хиты Юрия Лозы. Опять мужики ностальгируют. В этом и прелесть нашего городка. Тонкий колорит во всем. Утром дворники поднимают редкую пыль самодельными вениками, а зевающие люди торопятся на работу. Днем во дворе бегают дети, играя в догонялки, прятки или казаки-разбойники. Их матери тащат в узловатых руках сумки с овощами и хлебом. Спустя час они будут звать своих детишек обедать, а те в ответ будут громко просить погулять еще пять минут.

Вечером двор преображается. Если на улице тепло, то тут и там слышатся песни, от старого пердуна Антонова до относительно кошерного Цоя. Влюбленные парочки занимают все темные лавки, где со стонами и вздохами предаются первым поцелуям и первой любви. Местные гопники разводят случайных прохожих, милостиво пропуская своих, стрельнув у тех сигаретку напоследок. В два часа ночи двор объезжает ментовской уазик, ища сирых и заблудших. Затем двор засыпает, чтобы вернуться утром к своей привычной жизни. Я улыбнулся, услышав песню Наутилуса «Крылья». Это получше, чем Лоза. Однозначно.

Улыбаясь мыслям, я подходил к дому – и вдруг негромко выругался.

У дверей подъезда стояла машина милиции и карета скорой помощи. Машины сияли проблесковыми маячками, окрашивая двор в синие и оранжевые цвета. Я поднял голову и увидел, что в окнах квартиры, где я жил, горит свет, несмотря на позднее время.

– Вадим? – махнул мне доктор, выходя из старенькой Газели.

– Блядь, – прошипел я. – Час от часу не легче.