Легким ветром

Обед Енютина

Все началось с приказа управы быстро убраться на почте перед зданием администрации города. Население вдруг всколыхнулось, точно пламя возгорелось от одной искры, упавшей из трубки неаккуратного куряки. Старых куряк много было в городе. Раньше они сидели на лавочках за кустами дикой айвы. А теперь попрятались по квартирам из-за городского шума и грохота. И улицы в городе стали пусты, почти голы. По ним обычно ходили гости столицы, приезжие и студенты.

Паника началась из-за того, что перед почтой опять стали отбивать каменную плитку. Народ так и повалил на улицу. Но этого оказалось мало. Откуда ни возьмись, а наверное, прямо с больничных коек, где больных держали чуть ли не под замком, тучные мужики повалили на городские точки, будто с цепи сорвался затравленный зверь.

Мужиков точно кипятком ошпарило из-за объявления срочно мобилизироваться. Ну, раз перестраивают в городе, приходится терпеть временные неудобства.

Только непонимающие лица стали чаще появляться перед кассами магазинов, банков, почты, аптеки, в столовых. Здоровые молодые детины так и падали на обеденные столы грудью, требуя сытного обеда. Тучные мужики чуть ли не ложились на кассы. Народ, особенно, слабый пол, стоял обескураженный новой ситуацией. Хотя на общем фоне перестройки люди соблюдали спокойствие.

Вдруг на ближайшей станции метро внезапно раскрылась террористическая группировка. В городской столовой, куда частенько заходил обедать Енютин, прокатился мандраж. Теперь там всех проверяли чуть ли не за каждую тарелку супа.

«Точно огневой террор плавал именно в столовой тарелке», – думал Енютин.

Террор действительно был плавающий. Никто не знал, где, когда и как мог произойти взрыв или поджог. То ли волчий закон бандитов искал свои условия для действий, то ли он расписывал свои опознавательные знаки заранее. От этого городскому мужику стало не легче.

Енютин никогда не допускал излишеств. Он держал себя аскетично, экономно и считал, что мужчина должен всегда жить как простой солдат. Получив свои талоны на обеды в столовой, он одним из первых занял очередь за пайком.

Местные жители давно проведали про все мероприятия, что контролировала управа. Люди интуитивно чувствовали: например, в одиннадцать часов почти все соседи в доме покидают свои квартиры, в четырнадцать часов, после полудня, чаще возникают местные скандалы. В понедельник, что называют черным, может кто-нибудь умереть. А в четверг будут думать про хозяйственные дела. Обычно знали, что вторник – день скандалов, невезения, увольнений или просто несчастных случаев. По вторникам старушек чаще увозила скорая помощь, что-то не ладилось и вообще бывали чаще экстренные вызовы.

Енютин давно чувствовал неизбежность всех скользких и щепетильных ситуаций. Хотя старался уходить от столкновений с непредвиденным. Даже замкнулся в себе, скуксился, сжался, как пескарь в тине. Все для того, чтобы стать незаметным для других. Но и такой ход не очень-то подействовал положительно.

И вот он опять, как нарочно во вторник, приперся в столовую, в день, когда вечно кричат, скандалят, пишут в жалобную книгу, и занял в сторонке свою очередь.

Очередь, как всегда, шла. Он взял свой паек, хотел быстро сложить поклажу в сумку и уйти, как вдруг его что-то интуитивно схватило железной рукавицей и потребовало:

– Разве смел ты это брать?! Отвечай теперь! Тут же выкладывай, зачем ты тут!!! Вот именно, тут, а не три шага отсюда.

Енютина точно рассекла молния. Он затрясся, точно сзади его чем-то ошпарило.

– Как зачем?! – замер вопрос в его голове.

Прямо на него шла вперед пышной грудью широко улыбающаяся санитарка.

– Я пришел затем же, что и все остальные, – стал убеждаться Енютин.

Уборщица бросила на него недоверчивый взгляд, мол, чего это он, Енютин, так всем мешает.

– Кто же я тогда, что нельзя пройти? Не в окно же мне лезть в таком случае. Всем до меня нет дела, точно не видят, как котята, что мне не досталось места и так.

Енютин фыркнул даже.

– Все как под воду ушли. Не Донбасс же, право. Все зады свои пристроить успели. А я тут стой.

Енютин, как гора, двинулся к ближайшему стулу и перелил на нем свой суп. Даже к столу не приблизился. Места для него там явно не оказалось.

– Ну, не знал, что я такой дрыщ. Наплавался уже с этими щами вдоволь.

Щеки у Енютина раскраснелись, как у копченой утки. Будто он сам попался на раскаленный вертел и ему изрядно нарумянили бока. О чем он и сам не ведал.

– Вот так и бывает. Угощение-то мимо, как сквозь меня пролилось. А я-то думал, обеды давать будут.

06.06.17