Навстречу Мэй

Глава 6

На барной стойке возвышалась ваза с ярко-оранжевыми подсолнухами. Некоторые из цветов бодро смотрели вверх, а некоторые, словно пригорюнившись, опустили голову. Позади барной стойки на полках бравой шеренгой лежали несколько апельсинов, стояли бирюзовые заварные чайники, банки с приправами и стакан с плотно упакованными трубочками. Над баром свисали три лампы в черных жестяных абажурах, а внизу за стеклом зазывали гостей нарядные торты и пирожные.

Рядом, на стене, располагались разноцветные бутылки вина, уложенные в ряд и смотревшие в одном направление, словно снаряды, которые в любой момент могли выстрелить. За ними висела картина в абстракционистском стиле: чудаковатые пятна, наслоенные друг на друга, смутно напоминали улыбающиеся физиономии на квадратных телах.

Пахло яичницей и свежесваренным кофе. Официанты сновали между столов, улыбаясь и раздавая меню голодным посетителям.

За окном распогодилось, и харизматичный Лондон радостно вздохнул и расправил плечи, встряхнув с них последние капли надоедливого дождя. По начищенным тротуарам растекалась беспорядочная толпа, группа бизнесменов в серых костюмах, подросток в шлеме, ведущий рядом с собой велосипед, пожилая парочка, медленно вышагивающая, словно им было некуда торопиться.

Соседние невысокие здания утопали в зеленых листьях и самых разнообразных цветах. Деревья торжественно оделись в яркие краски от ярко-желтого до кровяного бардового.

Черные такси со светящимися на крыше, словно короны, оранжевыми табличками, не спеша плыли по улице, унося своих пассажиров в самую гущу бурлящего мегаполиса, изредка сигналя соседям по дороге.

Зак посмотрел на дочь. Ее рассыпчатые золотистые волосы были сложены в пучок на самой макушке, и лишь пушок надо лбом кудрявился и непослушно торчал в разные стороны. Она что-то выбирала в меню, в то время как Зак совсем забыл это сделать, засмотревшись на нее. Пришлось отослать официанта, попросив у него еще пару минут.

– Я такая голодная. Еле сдержала себя, чтобы не заказать больше, – засмеялась Оливия, обнажив небольшие белые зубы.

Она смеялась в точности, как ее мать. Зака передернуло то ли от сквозняка, то ли от этой мысли.

– Вчера ночью хотела подумать над происходящим, но не успела. Слишком быстро уснула, – сказала Оливия. – А подумать на самом деле много было о чем.

– Думать вредно, – сказал Зак и посмотрел в окно. Он увидел, как светофор замигал желтым и густой поток машин ринулся вперед. – Ты прекращай уже это.

Оливия недоуменно посмотрела на отца и продолжила.

– Первым делом, когда мама вернется из Ирландии, я хочу с ней поговорить о своей учебе. Точнее, сообщить ей, что собираюсь бросить колледж перед Рождеством.

Заку стало неприятно, что его это не касалось и его мнение на это счет ее не интересовало. Оливия собиралась поговорить на эту тему с матерью, а вовсе не с ним. Но ситуация была логичной. Кто он был для Оливии? Проходимец с большой дороги. Вполне возможно, что она даже не позволит ему заплатить за завтрак. Он посмотрел на омлет с беконом и запеченной фасолью. Он не помнил, когда в последний раз к нему приходил аппетит за завтраком. Он обильно ужинал, и казалось, что количества съеденного вечером хватало на целые сутки.

– Ты хочешь бросить учебу? – спросил Зак, ковыряясь вилкой в пахнущей томатным соусом фасоли.

– Ага, – расправляясь с тостом с авокадо, ответила Оливия. – Пойду работать.

– Но тебе осталось учиться совсем недолго.

– А что от этого толку? Только штаны там протирать. У меня нет к этому талантов. Я самая настоящая бездарность. Телевидению только и не хватает еще одной посредственности, сочиняющей белиберду. Ты же сам таких встречал, помнишь? И всегда был недоволен, что они лезут к тебе со своими горе-сценариями.

Зака снова передернуло. На этот раз точно от слов дочери: как она это помнила? То и дело открывающаяся входная дверь раздражала его. По спине дуло, и ноги начали замерзать. Кафе оживилось, и не осталось ни одного пустого столика. Посетители громко разговаривали, словно сомневались, что их могут услышать все соседи. Повсюду гремели столовые приборы, звенели бокалы и жужжала кофемашина.

Зак по-прежнему был недоволен, но только не бездарными сценариями. Он просто всегда был таким. Недовольным. Он тихо откашлялся и произнес:

– Кто тебе сказал это? Что ты бездарность?

– Никто. Да я и не верю словам. – В ее темных глазах появилась грусть. – Это практика показала. Мои сценарии полная дрянь, актриса из меня никудышная, а еще у меня провальный роман с однокурсником, который как раз в отличие от меня очень талантлив. Его постоянно хвалят учителя. А еще почти все в колледже знают, что ты мой отец. Выдающийся режиссер, работавший со многими звездами, источник вдохновения для многих. И поэтому жалеют меня, не говорят правды, а лишь недоуменно пожимают плечами. Я не хочу опозорить тебя, папа. Стоит закончить эту агонию как можно быстрее.

Она посмотрела на Зака и, опустив глаза, сказала:

– Но я честно попробовала. Помнишь… – Она на мгновение замешкалась, словно проверяя собственные мысли на уместность. – Я всегда любила читать и писать. С самого детства. На горшке сидела всегда с книжкой. – Она грустно улыбнулась. – Вспоминаю, что даже соседа нашего заставляла читать, пока тебя не было дома.

А Зака не было дома почти всегда. Возможно, она могла называть отцом того самого соседа, который имел на это полное право. В отличие от Зака. Ему нарисовалась картинка пухленькой девочки с золотыми кудряшками. Всегда веселой и рассудительной. Он вспомнил, как однажды она подошла к нему и сказала, что написала историю про котенка. А он даже, нисколько не вникнув, оттолкнул ее и сказал, чтобы она отстала от него и что ему некогда. Он изучал сценарий какого-то подающего надежды молодого автора, по которому собирался снимать фильм. Ему этот момент и запомнился только потому, что дочь бесцеремонно помешала ему наслаждаться его будущим триумфом. Оливия оставалась стоять рядом с ним еще пару минут, а потом ушла. И он никогда не узнает, какие мысли были тогда в ее маленькой голове, обрамленной золотой гривой. Комок подступил к горлу Зака, и чувство вины ощутимо заполнило грудь.

– Это логичное завершение моей страсти к чтению и сочинению историй, которое показало мне, что я выбрала неправильный путь. Только и всего. Я могу помогать маме с ее работой, а потом посмотрим. Может, захочется попробовать себя еще в чем-нибудь.

Она положила в рот кусок сэндвича и с безразличным видом отвернулась в окно, как будто сама не поверила в собственные слова, произнесенные только что вслух. Солнце спряталось, и улица теперь казалась серой.

Заку разговор с дочерью был неприятен. С одной стороны, ему хотелось подбодрить ее и убедить в том, что она не права, а с другой – кто он такой, чтобы читать ей морали? Полуотец, превратившийся в разжиревшего неудачника. Что на эту тему думала Элва, он и вовсе не хотел знать. Он подумал, что ее имя он не смог бы выговорить вслух даже под дулом пистолета.

Еда ему упрямо не лезла в горло. Он изо всех пытался заставить себя съесть хоть что-нибудь. Но тщетно. Позвав официанта, он попросил принести ему кофе.

– Ты совсем ничего не ешь, – сказала Оливия, и в ее тоне было удивление, а не укоризна.

В этих словах был парадокс, судя по тому, на что теперь была похожа поплывшая фигура Зака.

– Нет аппетита, – ответил Зак и оперся подбородком о руку, пристально глядя на дочь, словно пытаясь прочитать ее подсознание. – Можно мне прочесть что-нибудь из написанного тобой?

Оливия подняла голову, и в ее глазах появилась нежданная радость.

– Ты сейчас серьезно, папа?

– Конечно, Ливи. Мне очень хочется почитать, что пишет моя дочь.

Ему хотелось добавить «моя родная дочь», но слово «родная» не подходило к его поведению и отношению к ней.

Оливия снова засветилась, как сегодня утром, когда побывала в его запретной комнате. Но спустя мгновение она снова погрустнела.

– Нет, даже не проси об этом. Мне нечем похвастаться перед тобой. Я не посмею предложить тебе прочитать мои истории. Не хочу тебя отвлекать, наверняка у тебя есть дела поважнее, чем то и дело разочаровываться, пролистывая дурацкие попытки творчества Оливии Росс.

Зак подумал, что у него не было дел поважнее. У него вообще не было никаких дел. И ему впервые показалось, что если даже они и были, он больше не променял бы их на время, проведенное с Оливией.

– Я настаиваю, – спокойным тоном объявил Зак. – У тебя есть с собой что-нибудь?

– Нет. Вчера оставила в колледже. Есть только дома.

– Тогда после завтрака поедем за твоими сценариями. Уж очень мне хочется посмотреть, чего ты там такого натворила, что заставило учителей пожать плечами, а тебя бросить учебу. Только можно прежде я задам тебе один единственный вопрос, на который ты ответишь мне предельно честно?

– Я всегда отвечаю честно на вопросы.

– Отлично, – сказал Зак, сделав глоток чая, словно промочив горло перед важным заявлением. – Ты хочешь быть сценаристом?

Оливия смотрела на отца, и на ее глазах появились слезы. Она резко отложила вилку и нож, и те неожиданно громко звякнули о тарелку. Оливия взяла салфетку и промокнула глаза.

– Да, папа. Больше всего на свете.

Зак остановил машину возле дома, отличающегося своим современным дизайном от остальных по соседству. Это был высокий особняк с треугольными колоннами по всему периметру. Большие окна внизу обнажали просторную гостиную, совмещенную с кухней, и лестницу орехового цвета, выполненную в минималистичном стиле. На других этажах окна были сбоку, а на чердаке стеклянная крыша напоминала хрустальную подвеску. Плавные, вытянутые, строгие линии и светлые тона дома напоминали Элву.

Зак вспомнил, как лично одобрял каждый чертеж, сделанный для него первоклассным архитектором, как выбирал самые лучшие материалы. Он хотел, чтобы этот дом был построен для Элвы, чтобы она была в нем счастлива. Так и случилось. Только, по всей видимости, она была теперь в нем счастлива без самого Зака.

– Зайдешь? – неуверенно спросила Оливия, как будто догадалась по настроению отца, что он этого ни за что не сделает.

– Я подожду здесь, Ливи, – ответил Зак.

Она уже было захлопнула дверцу автомобиля, как он громко окликнул ее:

– Ливи?

Она обернулась на отца.

– Ты могла бы… – едва выдавил из себя он и умолк. – Нет, ничего. Это я так, мысли вслух.

Оливия закрыла дверцу и направилась к дому.

«Какой идиот, – подумал Зак, – чего ты возомнил о себе? Хотел ей предложить пожить у него до приезда Элвы. Так и жди, что Оливия захочет с тобой остаться дольше, чем еще на одну минуту, после того как передаст сценарии».

Почти всю дорогу сюда они ехали молча, слушая, как тихо разливалась веселыми нотами музыка восьмидесятых. Зак давно не был за рулем и именно сегодня вождение по оживленному и мокрому после дождя Лондону давалось ему особенно нелегко. Он старался скрывать от дочери свое раздражение, и она наверняка догадывалась об этом, молча посматривая в окно и изредка бормоча себе под нос знакомые слова песен.

Зак снова посмотрел на дом. Удивительно, что когда-то он являлся его частью, а теперь лишь опасным, несчастным осколком. Внутри защемило от тоски. Тогда ему это было не надо, он томился здесь. А теперь ему невыносимо захотелось встретить в этом доме Рождество. Как несколько лет назад. В тишине и уюте. Нарядить во дворе душистую елку, развесить повсюду гирлянды, приготовить вкусный ужин. Сделать подарки дочери и жене. Бывшей жене, которая и знать его никогда больше не захочет. «А что если все же захочет», – забрезжила в голове Зака мысль, которая, впрочем, тут же безнадежно погасла.