Допрос с пристрастием. Литература изгнания

Джон Глэд: Все вы, эмигранты, напоминаете мне известного рыцаря, доблестно воевавшего с мельницами. Давайте проследим вашу довольно-таки своеобразную логику. Начнем с того, что нет уже никакой советской власти, а соцреализм еще раньше приказал долго жить, не правда ли? Получается, что вы себя мыслите в борьбе с трупом, который того и гляди вас одолеет, и вы превратитесь в такого же, как он, вампира.

Борис Хазанов: Да, воспоминания о советской литературе, вообще всякие попытки обратиться сызнова к этой литературе наводят на мысль о вампиризме. Труп организованной литературы разгуливает но ночам, сосет кровь спящих. и они сами превращаются к упырей... В том-то и дело, что она и приказала долго жить и жива. В России живы и здоровы ее адепты. Ее государственно-моральные принципы не то чтобы торжествуют, но находят защитников и последователей. Ее эстетика не то чтобы господствует, но и не повержена, множество писателей все еще верны ей... Хочется забыть о том, что было, и заняться мифотворчеством. Подобно вновь воздвигнутому словно не было ни революции, ни коммунизма, ни вообще двадцатого века - громоздкому храму Христа Спасителя, срочно ремонтируется, латается, красится - руина советской литературы. Вот что, по совести говоря, следовало бы назвать некрофилией.